Беатриса - де Бальзак Оноре (читаем книги онлайн .txt) 📗

— Я последовал бы за ней.

— А твоя мать? — И затем добавила слабым голосом: — А я?

Каллист с бледным как полотно лицом стоял, опершись спиной о гранит, он не пошевелился, не ответил. Вскоре вернулся Гаслен; на ферме, расположенной неподалеку среди лугов, он раздобыл лестницу и бегом примчался с ней к месту катастрофы. Беатриса почувствовала себя немного лучше. Гаслен приладил лестницу и посоветовал Каллисту обвязать маркизу красной шалью Фелисите и подать ему концы, таким образом Беатриса смогла с помощью Каллиста добраться до круглой площадки, где Гаслен подхватил ее на руки, как ребенка, и положил на траву.

— Я не прочь умереть, но я страшусь мучений, — слабым голосом сказала Беатриса своей подруге.

Видя слабость и изнеможение Беатрисы, Фелисите распорядилась перенести ее на ту ферму, где Гаслен одолжил лестницу. Каллист, Гаслен и Камилл, сняв с себя всю лишнюю одежду, сложили ее на лестнице в виде матраца, водрузили на это ложе Беатрису и понесли ее, как на носилках. Фермеры предложили свою постель. Гаслен бросился к лощине, где наших путешественников поджидали лошади, оседлал своего коня и поскакал в Круазик за лекарем, а лодочникам он посоветовал подвести лодку как можно ближе к ферме. Каллист, примостившись на табурете, только кивками да односложными восклицаниями отвечал на расспросы Фелисите, которую душевное состояние юноши тревожило не меньше, чем слабость Беатрисы. После кровопускания больная почувствовала себя лучше; она начала говорить, согласилась, чтобы ее отнесли в лодку, и к пяти часам пополудни ее доставили от герандского мола в Туш, где уже дожидался городской врач. Слух о происшествии разнесся по этому пустынному и почти необитаемому краю с поразительной быстротой.

Каллист провел ночь в Туше, у ног Беатрисы; вместе с ним бодрствовала и Фелисите. Врач пообещал, что назавтра маркиза будет совершенно здоровой, разве что останется еще ломота. Как ни был огорчен Каллист, к его отчаянию примешивалась радость: он был у постели Беатрисы, он видел ее спящею, он видел, как она пробуждается от сна; он мог вглядываться в ее бледное лицо, изучать каждое ее движение! Фелисите горько улыбалась, — она узнавала в поведении Каллиста признаки той страсти, которая навсегда окрашивает наклонности человека в ту пору его жизни, когда ни рассудок, ни будничные заботы еще не противостоят жестоким переживаниям. Никогда Каллист не поймет, что за женщина Беатриса, достаточно посмотреть на его лицо: с какой наивностью юный бретонец выдает свои затаенные мысли!.. Он воображал, что Беатриса — его, потому что он может невозбранно находиться в ее спальне, любоваться ее постелью с разбросанными одеялами. С благоговейным вниманием он ловил малейшее движение Беатрисы; все его поведение выражало такое очаровательное любопытство, счастье проступало так откровенно на его лице, что обе женщины порою не могли удержать улыбки. Когда Каллист увидел прекрасные глаза цвета морской воды, в которых странно смешивались смущение, любовь и насмешка, он покраснел и отвернулся.

— Разве я не говорила вам, Каллист, что вы, мужчины, сулите нам блаженство, а на самом деле бросаете нас в бездну.

Услышав эту шутку, произнесенную так мило, и разгадав по тону маркизы, что в сердце ее произошла перемена, Каллист опустился на колени, схватил влажную руку Беатрисы и покрыл ее робкими поцелуями.

— Вы вправе навсегда отвергнуть мою любовь, а я, я не имею больше права говорить вам о ней!

— Ах! — воскликнула Фелисите, приглядываясь к непритворно улыбавшемуся лицу Беатрисы; она вспомнила, к каким уловкам приходилось прибегать ей самой и какое угрюмое выражение вызывали они на этом лице. — Любовь умнее нас всех! Примите, дорогая, успокоительное и постарайтесь заснуть.

Ночь, которую Каллист бодрствовал бок о бок с мадемуазель де Туш, она провела за чтением книги по теологии, а юноша читал «Индиану» [49], первое произведение знаменитой соперницы Камилла Мопена; там описывался молодой человек чудесной души, обожающий свою даму и преданный ей до гроба, а та, подобно Беатрисе, находилась в ложном положении. Какой роковой образец для него, Каллиста! Эта бессонная ночь оставила неизгладимый след в сердце бедного юноши, узнавшего от Фелисите, что, если только женщина не чудовище, она не может не быть счастлива и польщена тем, что стала объектом преступления.

— А меня вы никогда не бросили бы в море! — добавила несчастная Фелисите, утирая слезы.

К утру Каллист, утомленный всем случившимся, заснул в кресле. Теперь маркиза, в свою очередь, любовалась прекрасным лицом юноши, побледневшим от всех переживаний минувшего дня и своего первого любовного бдения; она слышала, как он, засыпая, бормотал ее имя.

— Он любит даже во сне, — сказала Беатриса, указывая своей подруге на спящего юношу.

— Надо отослать его домой, пусть отдохнет, — ответила Фелисите и разбудила Каллиста.

В доме дю Геников никого не взволновало отсутствие Каллиста, — Фелисите обо всем предупредила записочкой баронессу. Когда Каллист вернулся в Туш к обеду, он застал Беатрису уже на ногах; она была еще очень бледна, слаба и казалась усталой, но ни во взорах ее, ни в словах не чувствовалось ни малейшей суровости. Фелисите села за рояль, чтобы оставить влюбленного наедине с Беатрисой, и Каллист молча пожимал Беатрисе руки, а она так же молча смотрела на него. С этого вечера, который Фелисите заполнила прекрасной музыкой, в Туше уже не разражались более опустошительные грозы. Фелисите отошла на второй план. Женщинам холодным, черствым, хрупким и худощавым, подобно г-же де Рошфид, гибкая шея придает что-то кошачье; они наделены душой столь же блеклой, как их глаза серо-зеленого оттенка; для того чтобы расплавить, раздробить эти камешки, требуется по меньшей мере сокрушительный удар молнии.

Любовная ярость Каллиста и его покушение на убийство произвели на Беатрису действие громового удара, который властно покоряет себе и преображает даже стойкие натуры. Беатриса полагала, что внутри ее все уже умерло, но чистая и истинная любовь омыла ее сердце горячей, нежной струей. Отныне она жила в сладостной и согревающей атмосфере неведомых ей доселе ощущений и чувствовала, что становится лучше, чище; она вознеслась на небеса, куда Бретань во все века возносила женщину. Она наслаждалась почтительным обожанием этого очаровательного юноши, и ей ничего не стоило дать ему счастье — одного ее взгляда, слова, жеста было достаточно для полного блаженства Каллиста. Ее беспредельно трогало, что юный дю Геник дорожит сущими пустяками. Прикосновение ее руки, затянутой в перчатку, значило для этого ангела больше, чем вся она значила для того, кто обязан был бы ее обожать. Как они не похожи! И какая женщина может устоять против такого обожествления? Маркиза была уверена, что ей повинуются, понимают ее. Если бы она потребовала, чтобы Каллист исполнил любую ее прихоть ценой собственной своей жизни, он не задумался бы ни на минуту. И вот в Беатрисе появилось какое-то благородство и достоинство; она познала высокие стороны любви, из нее она создала себе пьедестал, чтобы торжественно возвышаться над всеми женщинами в глазах Каллиста, а Каллистом она хотела владеть вечно. Чем больше слабела она перед Каллистом, тем более упорным становилось ее кокетство. Целую неделю Беатриса с очаровательным притворством разыгрывала из себя больную. Сколько раз она медленно прохаживалась перед домом по зеленой бархатной лужайке, томно опираясь на руку Каллиста, и тут-то она отплатила своей подруге за те страдания, на которые Фелисите обрекла ее в первые недели после приезда.

— Ах, дорогая моя, ты его слишком долго кружишь, — шутила мадемуазель де Туш.

Как-то вечером, незадолго до поездки в Круазик, наши дамы рассуждали о любви и высмеивали различные способы любовных объяснений, к которым прибегают мужчины; они единодушно пришли к заключению, что наиболее ловкие, а следовательно, и наименее любящие не находят никакого удовольствия в бесполезных плутаннях по извилистым тропкам нежных чувств и скорее достигают победы, тогда как мужчины, искренне любящие, встречают сначала довольно холодный прием.