Друзья и враги Анатолия Русакова - Тушкан Георгий Павлович (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Принесешь потом, — сказал он. — Ведь ты из тех, кто держит свое слово, правда?
Боб кивнул головой, говорить он был не в силах и ушел в страшной тревоге. Где же он достанет такую уйму денег? Он вспомнил о ключе к ящику трюмо и сам испугался своих мыслей.
Родители Рудольфа Милича жили странной, лихорадочной жизнью полухудожников, полуторгашей. Когда-то, в молодости, отец его был способным художником, участвовал в выставках, с воодушевлением спорил об искусстве, яростно обрушивался на «ремесленников», которые «пасутся около искусства». А потом дружба с какими-то делягами, бравшими подряды на роспись клубов, оформление магазинных витрин. Халтурка!..
Вначале это слово произносилось в доме с презрением, с издевкой, работа эта считалась вынужденной обстоятельствами. Потом незаметно халтура вошла в обиход, в быт. «Я поехал на халтурку», — озабоченно говорил отец точно так, как люди говорят: «Я пошел работать». Халтура стала профессией. Со смехом, не смущаясь, довольный отец рассказывал, как удалось околпачить какого-то завклубом, или работника районного отдела культуры, или директора ресторана. «Олухи, не отличат масла от клеевой краски, Рафаэля — от малярной вывески, — разглагольствовал он. — Всучили им халтурку — будь здоров! Сорвали тридцать тысяч на бригадку, а всей работы — пять дней. Для фасона продержали месяц. Работу не только приняли, а еще спасибо сказали. Главное — это держаться этаким Айвазовским, генералом от художества…»
Когда в дом приходили гости, начинались «светские» разговоры. Первое место занимали здесь сплетни: о художниках, писателях, ученых. Собравшиеся халтурщики вели себя вольно и не стеснялись в выборе выражений.
Если Бобу хотелось казаться старше своих лет и близкие перевзросляли будущего «академика», то Рудя в детстве на вопрос, кем он хочет быть, с заученной наивностью отвечал: «Ребенком», чем приводил в восхищение родителей.
Годы шли, а мальчик в самом деле хотел лишь одного: всю жизнь оставаться «цветком жизни», о котором постоянно пекутся взрослые. Позже родителей начало беспокоить отсутствие интересов у ребенка, и они старались увлечь его коллекционированием марок, игрой на пианино, спортом — словом, всем понемногу. И Рудя увлекался всем понемногу: с двенадцати лет собирал джазовые пластинки, потом обменивал их, потом продавал. Неожиданно занялся стихосложением. Родители поощряли. Стихи его были особенные: рифма, ритм, связное предложение не признавались. «Главное — это общее настроение и диссонанс», — утверждал он. Брезгливо морщась, он цедил, к восхищению знакомых:
А с учебой в школе становилось все хуже. Разболтанный и ленивый, с вечно брезгливой улыбкой на красивом лице, он уже не раз оставался в классе на второй год. Наконец он заявил родителям, что пусть в школе учатся «ваньки», а он-де не «ванька» и намерен «творить». Разъяренный отец надавал ему оплеух, но это не помогло. Год Рудя околачивался на улице Горького. Отцу надоело бездельничанье сына, и он заставил его работать в своей оформительской «халтурбригаде», «Хабе», как по-домашнему называлась она. Но так как Рудя был всегда томно ленив, то зарабатывал мало. Отец в этих делах был тверд и лишней копейки не выдавал. А развлечения требовали денег. И тут случай помог Руде: он научился ловко орудовать картами.
Родители Руди обожали «оригинальные знакомства», и поэтому в их доме иногда появлялся приторно-вежливый пухлый старик. Из грудного карманчика его засаленного пиджака всегда кокетливо выглядывал уголок белого платочка, под отвислым подбородком красовался галстук-бабочка. Старик этот был старым картежным шулером. Он со смаком рассказывал о дореволюционных крупных играх в московских клубах и игорных притонах, о случаях из жизни купцов-миллионеров и знаменитых шулеров. Вот этот «милейший Павел Петрович», шутя и смеясь, обучил Рудика картежным фокусам и «приемчикам».
Рудя оказался способным учеником. Он обыгрывал всех: и мальчишек и взрослых. При необходимости давал партнеру выиграть, «для затравки»… Не раз управдом заставал его и мальчишек за игрой в карты. Запрещения не помогали. Он сообщил участковому, тот заинтересовался, чем занимается Рудольф Милич. В бригаде отца он уже не работал. Тогда Рудя поступил в вечернюю школу для взрослых. Этим он преследовал две цели: дома его перестали корить за безделье, а для милиции он стал «устроенным».
— Броня! — говорил Рудя, показывая приятелям удостоверение школы. — Защищает от родителей и от участкового.
Боб был удивлен, когда через день ему позвонил какой-то Рудольф. Боб сказал, что никаких Рудольфов не знает.
— А ты, Вундербоб, должок в триста десять рублей не забыл? — спросил тот же голос. — А если забыл, то я приду и напомню об этом у тебя на квартире…
Боб обомлел. Он плохо слышал, что дальше говорил Рудольф, и соображал, как же ему быть теперь…
— Приходи вечером, — приказал Рудольф, — дам отыграться, но без денег играть не буду.
После обеда были взяты сто рублей из ящика трюмо, а через час мама кричала на Таню. Девушка рыдала. Боб, волнуясь и мучась, метался по квартире. Он болезненно морщился, когда до него доносились визгливые крики матери и всхлипывания Тани. Хотелось заткнуть уши. Незаметно для себя он очутился перед трюмо. Постоял в нерешительности, оглянулся, быстро вытащил деньги из кармана и сунул обратно в ящик, прикрыв их сверху счетами на газ и электричество.
Вот когда он почувствовал не только облегчение, но и радость!
Боб вернулся на кухню, где продолжалась ссора, и намекнул, что не мешало бы получше поискать пропажу.
— Значит, я выдумываю понапрасну? — спросила возмущенная Агния Львовна. — А ты не брал?
— Болтаешь всякую ерунду! Орешь, как базарная баба! — закричал Боб, покраснев.
Весь гнев матери обратился против него. И Боб неожиданно получил увесистую оплеуху. Он зарыдал и выбежал из кухни.
Вернулся отец. Мать со слезами рассказала ему обо всем. Он морщился и просил стонущим голосом:
— Какое мне дело до ваших расчетов? Я работаю, как вол. Неужели этого вам мало? Даже пообедать спокойно не дадут! — Павел Авксентьевич не выносил неприятных разговоров во время еды. — Ну, давай проверим вместе!
Проверили, и деньги нашлись…
После обеда Боб снова стал мучиться. А вдруг Рудя исполнит свою угрозу, придет сюда, будет требовать долг с матери? И все откроется… Что делать? Что делать?
В прихожей стукнула дверь, это мать ушла в «Гастроном» за покупками. Неведомая сила толкнула Боба опять к проклятому трюмо. Он постоял возле него, потом побежал в столовую, схватил ключ из буфета, открыл ящичек, взял сто рублей из-под счетов… Он чувствовал себя несчастным, ненавидел всех: мать, Рудю…
Вечером Боб был у Руди и играл. От плохого настроения и следа не осталось. Он выиграл целых пятьсот рублей! Долг был полностью погашен. Оставалось почти двести рублей чистых.
— Учись быть широкой натурой, Вундербоб! Кто выиграл, тот угощает, — заявил Рудя, и они отправились в магазин за покупками.
Потом пили на какой-то площадке лестницы черного хода. Кроме Руди и Пашки, никого не было. Боб чувствовал теперь к Руде симпатию. Потом Рудя вынул из кармана карты. Они снова играли, почти в темноте. Боб горячился, проигрывал, ругался, хотел отыграться и проиграл… тысячу сто рублей. Из них сто — Пашке. Вначале он не поверил этому и даже рассмеялся. Такие огромные деньги ему никогда не достать! Ведь они шутят? Ну пусть скажут, что шутят!
— Ничего, отыграешься. Сегодня ты, а завтра я… Я тебе верю, Вундербоб, — сказал Рудя. Но все же заставил Боба написать расписку с обязательством вернуть деньги по первому требованию. — Помнишь, ты говорил об отцовской «Победе»? — спросил он. — Ты говорил, что. в дни, когда отец ездит сам, шофер утром только пригоняет машину в переулок, а потом уходит..
