Жизнь и приключения Николаса Никльби - Диккенс Чарльз (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗
— Ха-ха-ха! — захохотал Сквирс.
— Стало быть, — продолжала миссис Сквирс, — он должен просить милостыню, а просить милостыню он может только на проезжей дороге.
— Верно! — воскликнул Сквирс, захлопав в ладоши. — Верно! Но тебе бы это и в голову не пришло, если бы я не подсказала, — отозвалась жена.Теперь, если ты сядешь в двуколку и поедешь по одной дороге, а я возьму двуколку у Свалоу и поеду по другой и мы будем смотреть в оба и расспрашивать, кто-нибудь из нас непременно его поймает.
План достойной леди был принят и немедленно приведен в исполнение. После завтрака, наспех приготовленного, и после наведения справок в деревне, результаты коих как будто подавали надежду, что он напал на след, Сквирс тронулся в путь в повозке, запряженной пони, думая лишь о поимке и отмщении. Вскоре после этого миссис Сквирс, облаченная в белое пальто и завернутая в различные шали и платки, отъехала в другой двуколке и в другом направлении, захватив с собой порядочную дубинку, несколько кусков крепкой веревки и дюжего работника. Все это было припасено и взято в дорогу с единственной целью принять участие в поимке злополучного Смайка и, поймав, ни за что уже его не выпустить.
Николас остался дома в сильном волнении, понимая, что чем бы ни кончился побег мальчика, ничего, кроме мучительных и плачевных результатов, последовать не может. Смерть от голода и холода казалась наилучшим исходом, какого можно было ждать после долгих скитаний такого жалкого и беспомощного существа, одинокого, без друзей, по совершенно незнакомым ему местам. Пожалуй, такая судьба была не хуже возвращения к сладким благам йоркширской школы, но бедняга завоевал симпатию и сочувствие Николаса, и сердце у него надрывалось при мысли о тех страданиях, какие предстояло претерпеть Смайку.
Не находя себе места от беспокойства, он томился, рисуя тысячу возможностей, пока на следующий день вечером Сквирс не вернулся один, не добившись успеха.
— Никаких известий о негодяе! — сказал школьный учитель, который за время своего путешествия, видимо, не один раз разминал ноги по старому правилу. — За это я кое от кого получу утешение, Никльби, если миссис Сквирс его не поймает, так что я вас предупреждаю.
— Не в моей власти утешить вас, сэр, — сказал Николас. — Это не мое дело.
— Не ваше? — угрожающим тоном переспросил Сквирс. — Посмотрим!
— Посмотрим! — отозвался Николас.
— Мой пони запарился, и мне пришлось нанять верховую лошадь, чтобы вернуться домой; это обойдется в пятнадцать шиллингов, не считая других расходов, — сказал Сквирс. — Отвечайте, кто за это заплатит?
Николас пожал плечами и промолчал.
— Говорю вам, я кой из кого это выколочу, — продолжал Сквирс, переходя от обычного грубого и лукавого обращения к явному запугиванию. — Хватит вам здесь хныкать и задирать нос, мистер щеголь, отправляйтесь-ка в свою конуру, вам давно пора спать. Ступайте! Вон!
Николас закусил губу и невольно сжал кулаки, потому что концы пальцев у него зудили от желания отомстить за оскорбление: но, вспомнив, что тот пьян и ничего, кроме шума и крика, из этого не выйдет, он удовольствовался презрительным взглядом, брошенным на тирана, и отправился наверх с таким достоинством, на какое только был способен, немало, впрочем, задетый тем, что мисс Сквирс, юный Сквирс и служанка любовались этой сценой из укромного уголка. Двое первых сделали множество назидательных замечаний о дерзости бедных выскочек, что вызвало бурное веселье, в котором приняла участие даже самая жалкая из всех жалких служанок; а в это время жестоко оскорбленный Николас натянул на голову то тряпье, какое у него было, и твердо решил, что сведет счеты с мистером Сквирсом раньше, чем предполагает этот последний. Настал следующий день, и, едва проснувшись, Николас услышал стук колес подъезжающей к дому двуколки.
Она остановилась. Раздался восторженный голос миссис Скиирс, требующей для кого-то стакан виски, а это уже само по себе являлось достаточным показателем того, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Николас не решался выглянуть из окна, но он все-таки выглянул, и первое, на что упал его взгляд, был несчастный Смайк, такой грязный и промокший, такой изможденный, изнемогающий и обезумевший, что если бы не его одежда, какой никогда не видывали ни на одном пугале, Николас даже теперь мог бы усомниться, он ли это.
— Вытащите его! — сказал Сквирс, после того как буквально упился в молчании лицезрением преступника. — Внесите его в дом, внесите его в дом!
— Осторожнее! — крикнула миссис Сквирс, когда ее супруг вызвался помогать. — Мы стянули ему ноги под фартуком экипажа и привязали их к двуколке, чтобы он опять не улизнул от нас.
Дрожащими от радости руками Сквирс развязал веревку, и Смайк, по всем признакам скорее мертвый, чем живой, был внесен в дом и заботливо заперт в погребе вплоть до того времени, когда мистер Сквирс сочтет целесообразным расправиться с ним в присутствии всей школы.
При поверхностном рассмотрении обстоятельств кое-кому может показаться удивительным, что мистер и миссис Сквирс потратили столько труда, чтобы вновь завладеть обузой, на которую имели обыкновение так громко жаловаться. Но удивление рассеется, если станет известно, что многочисленные услуги раба, буде их оказывал бы кто-нибудь другой, стоили бы заведению десять — двенадцать шиллингов жалования в неделю; к тому же, из политических соображений, всех беглецов заставляли в Дотбойс-Холле служить суровым примером для остальных, ибо, ввиду ограниченного запаса привлекательных сторон, мало что, кроме сильного страха, могло побудить любого ученика там оставаться, если ученик был наделен нормальным количеством ног и способностью ими пользоваться.
Весть, что Смайк пойман и с триумфом водворен в Дотбойс-Холл, разнеслась среди голодного населения со сверхъестественной быстротой, и все утро прошло в напряженном ожидании. Однако ему суждено было длиться до середины дня, когда Сквирс, подкрепившись обедом и набравшись сил благодаря внеочередному возлиянию, появился (в сопровождении своей любезной подруги) с физиономией торжественной и внушительной и со страшным орудием бичевания, крепким, гибким, навощенным и новым — короче говоря, купленным в то утро специально для этой цели.
— Все ли мальчишки здесь? — громовым голосом спросил Сквирс.
Все мальчики были здесь, но все мальчики боялись ответить, — посему, чтобы удостовериться, Сквирс грозным оком окинул ряды, а пока он это делал, все глаза опустились и все головы поникли.
— Все мальчишки по местам! — приказал Сквирс, нанося свой излюбленный удар по кафедре и с мрачным удовлетворением наблюдая всеобщее содрогание, которое он неизменно вызывал. — Никльби! На кафедру, сэр!
Не одним маленьким наблюдателем было замечено, что у помощника учителя выражение лица очень странное и необычное, — но он занял свое место, не разжимая губ для ответа.
С торжеством посмотрев на своего помощника и бросив деспотический взгляд на мальчиков, Сквирс вышел из комнаты и вскоре вернулся, волоча Смайка за воротник, или, вернее, за клок куртки, который был ближайшим к тому месту, где надлежало быть воротнику, если бы Смайк мог похвастаться таким украшением.
Во всяком другом месте появление несчастного, изнуренного, отчаявшегося существа вызвало бы ропот сострадания и гнева. Даже здесь оно произвело впечатление: зрители беспокойно заерзали на своих местах, а самые храбрые осмелились украдкой обменяться взглядами, выражавшими негодование и жалость.
Однако эти взгляды остались незамеченными Сквирсом, который, устремив взор на злосчастного Смайка, осведомился, согласно принятому в таких случаях обычаю, имеет ли тот что-нибудь сказать в свою защиту.
— Должно быть, ничего? — с дьявольской усмешкой сказал Сквирс.
Смайк оглянулся, и на секунду взгляд его остановился на Николасе, словно он ждал, что тот вступится; но глаза Николаса были прикованы к кафедре.
— Имеешь что-нибудь сказать? — снова спросил Сквирс, раза два или три взмахнув правой рукой, чтобы испытать ее силу и гибкость. — Отойдите в сторонку, миссис Сквирс, дорогая моя, мне здесь тесновато.
