Кузен Понс - де Бальзак Оноре (читать книги онлайн .txt) 📗
— Ну что вы, голубушка мадам Сибо, что вы, успокойтесь, — сказал он, беря ее за руку.
Прикосновение его холодной, как змея, руки возымело потрясающее действие на привратницу, оно вызвало как бы физическую реакцию, разом осушившую слезы на глазах тетки Сибо; она подумала, что куда менее страшно погладить жабу Астарту, нежели прикоснуться к этому человеку в рыжеватом парике, со скрипучим, как дверь, голосом, из всех своих пор источающему яд.
— Не думайте, что я вас зря пугаю, — сказал Фрезье, и на сей раз опять отметив, с каким отвращением тетка Сибо отдернула руку. — Дела, которым супруга господина Камюзо обязана своей страшной славой, известны всем в суде, спросите любого. Вельможа, которого чуть не взяли под опеку, — маркиз д'Эспар. Тот, кого удалось спасти от галер, — маркиз д'Эгриньон. Богатый, красивый молодой человек с блестящим будущим, который сватался к девице, принадлежащей к одной из самых знатных французских фамилий, и повесился в одиночной камере Консьержери — знаменитый Люсьен де Рюбампре, чье дело так взбудоражило в свое время весь Париж. Все началось из-за наследства после некоей содержанки, знаменитой Эстер, от которой осталось несколько миллионов; молодого человека обвинили в том, что он ее отравил, так как завещание было составлено в его пользу. А молодого поэта даже в Париже не было, когда умирала эта девица, он и не знал, что она оставила все ему!.. Он был невиннее новорожденного младенца. И что же, после допроса у господина Камюзо он повесился в своей камере... Правосудие, как и медицина, требует жертв. В первом случае умирают ради общества, во втором — ради науки, — сказал Фрезье, и на губах его мелькнула страшная усмешка. — Как видите, мне известны опасности... Правосудие меня уже разорило, а кто я? Жалкий, никому не известный частный ходатай по делам. Мой опыт, который дорого мне обошелся, к вашим услугам, располагайте мною...
— Нет, покорно благодарю, — сказала тетка Сибо, — не надо мне никакого наследства! Никто мне за мое добро спасибо не скажет! Я прошу только то, что мне полагается! Я, сударь, честно прожила тридцать лет. Мой хозяин, господин Понс, обещал, что его друг Шмуке не оставит меня; ну что же, буду спокойно доживать свой век у старичка немца...
Фрезье понял, что перестарался, он слишком запугал тетку Сибо, и теперь надо было смягчить впечатление, вызванное его словами.
— Не будем терять надежды, — сказал он. — Ступайте спокойно домой. Поверьте, мы доведем дело до благополучного конца.
— А как мне быть, дорогой господин Фрезье, чтоб получить пенсию и...
— И не знать упреков совести? — быстро перебил он тетку Сибо. — Вот для этого-то и существуют юристы; в таких делах ничего не добьешься, если не будешь действовать согласно закону... Вы законов не знаете, а я их знаю... Если вы пойдете законным путем, то получите деньги, и никто вас и словом не попрекнет, а совесть — это уж ваше личное дело.
— Ну, так как же мне быть? — опять спросила тетка Сибо, которую эти слова и заинтересовали и окрылили.
— Не знаю, я еще не изучил все возможности, которые открываются перед нами, до сих пор я занимался только помехами. Во-первых, конечно, надо уговорить его написать завещание, это будет правильный путь; но прежде всего надо знать, в чью пользу он его составит, ибо если бы он отказал все вам...
— Нет, нет, он меня не любит! Ах, если бы я раньше знала цену его вещицам, если бы я раньше знала то, что он мне рассказал о своих сердечных делах, я бы теперь ни о чем не беспокоилась...
— Так или иначе, — сказал Фрезье, — не унывайте. У умирающих бывают странные причуды, голубушка мадам Сибо, они часто обманывают ожидания. Важно, чтоб он написал духовную, а там видно будет. Но прежде всего надо оценить те вещи, которые составляют наследство. Поэтому устройте мне встречу с евреем и с этим вашим Ремонанком, они будут нам очень полезны... Положитесь на меня, я всегда к вашим услугам. За своего клиента я горой стою, если он на меня полагается. Либо ты мне друг, либо враг — уж такой у меня характер.
— Ну, так я во всем на вас полагаюсь, — сказала тетка Сибо, — а что касается оплаты, господин Пулен...
— Оставьте этот разговор, — прервал ее Фрезье. — Устройте так, чтобы Пулен был все время при больном, он один из самых честных, самых бескорыстных людей на свете, а нам нужен верный человек... Пулен лучше меня, я обозлен.
— Это и видно, — согласилась тетка Сибо, — но все же я на вас полагаюсь...
— И правильно делаете, — сказал ходатай. — Заходите ко мне каждый раз, как будет что новое, и... Ну, да вы женщина умная, все пойдет хорошо.
— Прощайте, дорогой господин Фрезье; доброго здоровья... Мое почтение...
Фрезье проводил свою клиентку до выхода и, стоя уже на пороге, сказал ей свое последнее слово; таким образом здесь повторилась та же сцена, что накануне у доктора Пулена.
— Если бы вы могли убедить господина Понса обратиться ко мне за советом, это было бы великое дело.
— Постараюсь, — ответила тетка Сибо.
— Я, мамаша, хорошо знаком с господином Троньоном, — сказал Фрезье, уводя тетку Сибо обратно в кабинет, — он нотариус в нашем квартале. Если у господина Понса нет своего нотариуса, порекомендуйте ему господина Троньона, пусть обратится к нему.
— Понимаю, — сказала привратница.
Уходя, она услышала шелест платья и звук тяжелых, но осторожно крадущихся шагов. Очутившись одна на улице, привратница через некоторое время пришла в себя. Хотя она все еще находилась под впечатлением недавнего разговора и все еще очень боялась эшафота, суда и судей, она приняла весьма естественное решение, которое неизбежно должно было привести к скрытой борьбе с ее страшным советчиком.
«Чего ради брать кого-то в компанию? — раздумывала она. — Соображу и сама, и тогда предложу им свои услуги, и посмотрим, что они мне дадут».
Это решение, как видно будет дальше, ускорило смерть бедняги музыканта.
— Ну, как, господин Шмуке, — сказала тетка Сибо, входя в квартиру, — как чувствует себя наш золотой?
— Невашно, — ответил немец. — Понс бредиль всю нотшь.
— Что же он говорил?
— Всякую тшепуху, обещаль оставлять мне все свое зостояние, з условием нитшего не продавать... И плакаль бедняшка, всю душу мне перевернуль!
— Пройдет, все пройдет, золотце мое! — принялась его утешать привратница. — Вы заждались меня с завтраком, ведь уже девять часов; не сердитесь, уж очень я захлопоталась, и все по вашим делам. У нас все деньги вышли, но я достала!
— Где ви полютшили? — спросил пианист.
— А заклад на что?
— Што есть закляд?
— Да ссудная казна!
— Какая зудная касна?
— Ах вы мое золото! Вот святая-то душа! Да, да, вы ангел божий, святой, архисвятой! Вас надо в паноптикyме показывать, как говорил тот бывший актер. Как! вы живете в Париже двадцать девять лет; своими глазами, собственными своими глазами Июльскую революцию видели и не знаете, что такое ланбар, где вам денег под залог всякой рухляди дают! Я снесла туда наши серебряные ложки, восемь штук. Ничего! Муж и оловянной покушает: как говорят, еще вкусней будет. Нашему ангелочку об этом и заикаться не надо, разволнуется, еще желтей станет, а он и без того раздражительный. Первейшее дело это его спасти, а там видно будет. Что ж теперь делать! Приходится мириться, по одежке протягивай ножки! Так-то!
— Добрая шеншина! Зольотое зердце! — сказал растроганный музыкант, с умилением прижимая к сердцу руку тетки Сибо.
Этот кристально чистый человек поднял глаза к небу, в них сверкали слезы.
— Бросьте, папаша Шмуке, ведь это же смешно. Подумаешь, какое дело! Я женщина необразованная, у меня что на сердце, то и на языке. Вот здесь, — она ударила себя в грудь, — здесь у меня не меньше, чем у вас обоих, а ведь вы, что один, что другой, — сама доброта.
— Папаша Шмуке? — повторил музыкант. — Нет, ви только подумать, он випиль тшашу отшаяния, виплакаль все слези, теперь умирает! Как вспомню, душа надривается! Я не перешиву Понса...
