Маленькая хозяйка Большого дома. Храм гордыни. Цикл гавайских рассказов - Лондон Джек (книги .TXT) 📗
— За книгу! — предложил он тост. — Прекрасный коктейль, Паола, ты превзошла себя, а О-Чая своему искусству не научила. Его коктейль никогда с твоим не сравнится. Да, пожалуйста, еще.
Глава XXI
Грэхем ехал по покрытым мамонтовыми деревьями каньонам; он знакомился с Селимом, массивным вороным мерином, которого дал ему Дик вместо более легкой Альтадены. Присматриваясь к добродушным замашкам не лишенного игривости нового своего коня, он напевал «По следам цыган». Невольно уносясь мыслями за настоящими цыганами и вспоминая истории идиллических любовников, он, сам не зная зачем, просто ради шутки, вспоминая, как они вырезают инициалы на деревьях, отломал ветку лавра и веточку мамонтового дерева. Потом он поднялся на стременах, чтобы достать стебель папоротника, и связал крест-накрест обе веточки. Соорудив свой паттеран, он бросил его перед собой на тропу и с удовольствием убедился, что Селим переступил через него, не растоптав; Грэхем даже обернулся и не терял его из виду до следующего поворота. «Это доброе предзнаменование, — подумал он, — что лошадь его не задела». Папоротника было сколько угодно, кусты лавра и ветки мамонтовых деревьев хлестали его по лицу, а он продолжал все так же рассеянно собирать паттераны и разбрасывать их по дороге. Через час, доехав до поворота каньона, откуда, как он знал, начинался крутой и неудобный перевал, он остановился и повернул обратно.
Селим тихо заржал. Совсем близко раздалось ответное ржание. Дорога в этом месте была широка и удобна; Грэхем пустил Селима рысью и, описав широкую дугу, нагнал Паолу на Лани.
— Алло! — окликнул он ее. — Алло! Алло! — Она остановилась и подождала его.
— Я только что собралась повернуть обратно, — заметила она. — А вы почему повернули? Я думала, вы поедете дальше.
— А вы знали, что я еду впереди вас? — спросил он, любуясь открытым мальчишеским взором ее глаз, устремленных на него.
Она засмеялась.
— После второго паттерана я уже не сомневалась.
— А я про них забыл, — виновато засмеялся он. — Почему же вы повернули обратно?
Она подождала, пока Лань и Селим перешагнули через ствол валявшейся поперек дороги ольхи, чтобы взглянуть Грэхему в глаза, когда будет отвечать.
— Потому что я не хотела ехать по вашим следам, да и ни по чьим следам, — быстро поправилась она. — После второго же я повернула обратно.
Он не нашелся что ответить, воцарилось неловкое молчание. Им обоим было не по себе, они знали, что их состояние известно обоим, хоть и не высказано словами.
— Это у вас такая привычка бросать паттераны? — наконец спросила Паола.
— Первый раз в жизни, — ответил он. — Но тут такой подходящий материал, что просто жаль было не использовать его, а к тому же меня преследовала эта песня.
— И меня она преследовала сегодня с утра, — сказала она, осторожно объезжая лозу дикого винограда, нависшую над дорогой совсем близко от нее.
И Грэхем, глядя на ее лицо, на венец каштановых волос с золотистыми отблесками, на лебединую шею, снова ощутил знакомую ноющую боль в сердце, тоску и томление. Ее близость действовала на него. Ее короткая светлая амазонка из тяжелого шелка вызвала у него мучительные воспоминания: он снова видел, как она плывет на Горном Духе, ныряет с сорокафутовой высоты, идет вдоль длинного зала в темно-синем платье средневекового покроя, поддерживая коленом тяжелые складки.
— О чем вы думаете? — прервала она его мысли.
Он ответил, не задумываясь:
— Я благодарю Бога за одно: вы еще ни разу не упомянули имени Дика.
— Вы его так не любите?
— Будьте справедливы, — серьезно ответил он. — Как раз я люблю его, иначе…
— Иначе что?
Голос ее звучал смело, хотя она смотрела прямо перед собой на настороженные уши Лани.
— Не понимаю, почему я все еще здесь. Мне давно следовало бы уехать.
— Почему? — спросила она, не сводя глаз с ушей лошади.
— Будьте честны, будьте великодушны, — снова почти крикнул он. — Нам едва ли нужны слова.
Она повернулась к нему, и щеки ее вспыхнули; ни слова не говоря, она посмотрела на него в упор. Быстрым движением она приподняла руку с хлыстом как бы с тем, чтобы прижать ее к груди, но тут же уронила ее на колени. Но он видел, что ее глаза радостно испуганы. Ошибки быть не могло. В них был страх, но была и радость. И тут, руководимый верным инстинктом, свойственным не очень многим мужчинам, он взял повод в другую руку, придвинулся к ней совсем вплотную, свободной рукой обнял ее, притянул к себе, так что обе лошади даже качнулись, и прижался губами к ее губам. Ошибки не было: он с восторгом почувствовал, что и она отвечает ему и жестом, и поцелуем.
Но в следующее мгновение она уже оторвалась от него. Краска схлынула с ее лица. Она снова подняла хлыст, чтобы ударить его, и тут же опустила его на пораженную Лань. И так внезапно и сильно вонзила в ее бока обе шпоры, что кобылка, застонав, поскакала.
Он прислушался к замирающему на лесной дорожке стуку копыт о мягкую землю, а голова у него кружилась от стучавшей в висках крови. Когда топот копыт замер, он не то соскользнул, не то упал с седла на землю и присел на мшистый бугорок. Он понял, что чувство его сильнее, чем он считал до той решительной минуты, когда он держал ее в своих объятиях. Что же, жребий брошен!
Он выпрямился так порывисто, что вспугнул Селима, который отскочил, насколько позволяла длина повода, и фыркнул.
«То, что случилось, не было задумано, — размышлял он. — Это неизбежно. Следовательно, так и должно быть».
Теперь он четко понимал, что, если бы он не откладывал своего отъезда и не замешкался бы здесь, он мог бы все предупредить. Но отныне отъезд уж ничему не поможет. Страшно, мучительно и радостно было то, что сейчас уже не оставалось никаких сомнений. Слов не требовалось: его губы были еще полны воспоминанием о ее губах. Она ему все сказала. Он возвращался к этому поцелую, на который она ответила, и вся жизнь его сосредоточилась в этом воспоминании.
Он нежно погладил рукой свое колено, коснувшееся ее, и душа его наполнилась благодарностью. Ему казалось чудом, что его полюбила эта удивительная женщина. Ведь это не девчонка! Это женщина умная и сознательная. А ведь она затрепетала в его руках, и ее губы оживились, целуя его. Он понимал, как много сам дал в этом поцелуе, а после всех минувших лет он и не знал, что был способен на это. Он встал, будто собираясь сесть на Селима, ласкавшегося у его плеча, но остановился и задумался.
Теперь уже отпал вопрос об отъезде. Он решен бесповоротно. Конечно, у Дика есть свои права. Но и у Паолы есть свои. А имеет ли он право уехать теперь, после случившегося, если только она не уедет вместе с ним? Уехать теперь — значит поцеловать и проститься. Ведь, конечно, раз уже так случается, что двое мужчин могут полюбить одну женщину и что в создавшийся треугольник обязательно проникает предательство и коварство, то, конечно, нужно выбрать меньшее из зол, то есть предать мужчину, а не женщину.
«Мы живем в мире реальностей, — размышлял он, медленно направляясь к дому, — и Паола, и Дик, и я — реалисты и к тому же сознательные люди, смело глядящие в глаза жизни. Тут не помогут ни церковь, ни закон и никакие постановления. Мы сами должны все решить. Кому-нибудь, конечно, будет больно. Но боль из жизни не изгнать. Прожить удачно — это довести боль до возможного минимума. Слава Богу, и Дик так думает. И все трое в это верят. Да и нового тут нет ничего. Задачи бесчисленных треугольников так или иначе разрешались бесчисленными поколениями. Значит, будет решена и эта задача. Все человеческие начинания и проблемы всегда как-нибудь разрешаются…»
Он снова мысленно вернулся к радостному воспоминанию, снова протянул руку и прикоснулся к колену и снова ощутил на устах ее дыхание. Он даже на мгновение остановил Селима и взглянул на изгиб локтя, на который она на минуту оперлась.
Грэхем встретился с Паолой только за обедом и нашел ее совершенно не изменившейся. Даже своими заостренными сознанием происшедшего глазами он не мог различить в ней и следа ни великого события этого дня, ни гнева, которым загорелись ее глаза, когда она подняла руку с хлыстом, чтобы ударить его, и тут же ее опустила. Она по-прежнему оставалась маленькой хозяйкой Большого дома. И даже, когда глаза их случайно встречались, ее глаза были ясны, в них не было ни тени смущения, ни намека на тайну. Очень облегчало присутствие нескольких новых гостей — дам, приятельниц ее и Дика, приехавших на несколько дней.
