Наследники - Голдинг Уильям (книги бесплатно без .TXT) 📗
Туами зажмурил глаза и устало потер рукой лоб. Ветер может стихнуть, и тогда им придется грести изо всех сил, какие только остались после этого нелегкого плаванья, лишь бы добраться до берега и не дать течению снести лодку назад. Туами отдернул руку и поглядел на парус. Что ж, парус был наполнен ветром, но все же слегка заполаскивал, сдвоенные полотнища, закрепленные здесь, на корме деревянными клиньями, то сходились, то расходились, вспухали и опадали. Туами повернул голову и окинул взглядом многие мили теперь уж отчетливо видимой водной глади, а совсем близко, меньше чем в полукабельтове по правому борту проскользнуло чудище, корявый корень, изогнувшийся над водной поверхностью, как бивень мамонта. Чудище плыло к водопаду, к лесным дьяволам. Долбленка почти стояла на месте, потому что ветер совсем ослаб. Голова у Туами разрывалась от боли, но он все же попытался сообразить, как и что, сопоставить силу течения и ветра, но не пришел к удовлетворительному результату.
Тогда он с досадой встряхнулся, и параллельные следы, подернутые мелкой рябью, пролегли от бортов лодки. Ветер попутный, лодка слушается руля, а вокруг водная ширь — чего ж еще желать человеку? По обе стороны вдали громоздились облака. Это были лесистые холмы. А впереди паруса простирались низменности, быть может, безлесные равнины, где людям можно свободно охотиться на просторе, не спотыкаясь о корни деревьев и не блуждая меж темных скал, населенных призраками. Чего ж еще желать человеку?
Но все это ему только кажется. Он уставился на свою левую руку и постарался собраться с мыслями. Еще недавно он надеялся, что с рассветом вернутся здравый рассудок и мужество, которые, казалось, покинули их всех; но занялась — а потом ярко разгорелась заря, а они были все те же, что и в долине, одержимые призраками, запуганные дьявольским наваждением, объятые странной, непостижимой скорбью или опустошенные, подавленные, беззащитные в долгом, глубоком сне. Перетащив лодки — или, верней, лодку, потому что вторая была потеряна по пути, — от леса к истоку водопада, они как бы оказались на новой высоте не только над земной поверхностью, но и над собственным опытом и чувствованиями. Мир, в сердцевине которого так медленно продвигалась лодка, окутывала тьма средь света, и был он грязный, загаженный, без проблеска надежды.
Туами шевельнул рулевым веслом, и снасти встрепенулись. Парус что-то сонно прошелестел, а потом опять хлопотливо наполнился ветром. Быть может, если б они сразу справились со снастями и уложили вещи как полагается… что ж было бы тогда? Отчасти желая оценить проделанную работу, но главное, стремясь отвлечься от своих внутренних переживаний и занять себя чем-нибудь извне, Туами оглядел долбленку.
Тюки валялись там, куда их побросали женщины. Посередине, у левого борта, пристроилась под укрытием двух тюков Вивани, хотя из духа противоречия она, конечно, предпочла бы шалаш, сплетенный из листьев и веток. Под тюками лежала связка копий, которые теперь никуда не годны, поскольку на тюках ничком спит Бата. Проснувшись, он обнаружит, что древки погнулись или треснули, а добротные кремневые наконечники обломаны. У правого борта в беспорядке валялись шкуры, которые уже едва ли могли пригодиться, но женщины свалили их в лодку, хотя могли б вместо этого спасти второй парус. Один пустой сосуд был разбит, другой валялся на боку, но глиняная затычка оставалась на месте. Значит, кроме воды, пить, в сущности, будет нечего. Вивани, свернувшись клубком, лежала на никчемных шкурах — неужто это она заставила женщин свалить сюда шкуры только для своего удобства, нисколько не беспокоясь о бесценном парусе? Что ж, очень на нее похоже. А укрылась она великолепной шкурой пещерного медведя, которая стоила жизни двоим охотникам, и этой шкурой заплатил ей за любовь первый ее мужчина. Что такое парус, с горечью подумал Туами, если Вивани пожелала устроиться поудобней? Каким дураком был Марлан, в его-то годы, когда связался с нею, покоренный ее умом, любвеобильным сердцем и белым, восхитительным телом! И какими дураками были мы, когда пошли за ним, зачарованные его колдовством или какой-то неодолимой силой, которую нельзя даже определить словами! Туами поглядел на Марлана с ненавистью и вспомнил про кинжал из слоновой кости, который уже давно и неторопливо оттачивал с таким тщанием, что острей не бывает. Марлан сидел лицом к корме, вытянув ноги и откинув голову к мачте. Рот его был разинут, а седоватые волосы и густая с проседью борода походили на куст. При яснеющем свете Туами увидал, что силы совсем покинули Марлана. И прежде у него были морщинки около рта, а книзу от ноздрей пролегали глубокие борозды, но теперь бородатое лицо было не только морщинистым, но совсем осунулось. Запрокинутая голова изнеможенно клонилась набок, перекошенная челюсть отвисла. Теперь совсем недолго ждать, думал Туами, и мы окажемся в безопасности, места, где обитают лесные дьяволы, останутся позади, и тогда я пущу в ход острый клинок из слоновой кости.
Пусть так, но все же смотреть Марлану в лицо и при этом замышлять убийство было ужасно. Туами отвел глаза, бегло оглядел тела, вповалку лежащие в носовой части лодки, за мачтой, потом стал смотреть себе под ноги. Там, совсем рядом, распростертая на спине, лежала Танакиль. Она не выглядела такой безжизненной, как Марлан, скорее наоборот, жизнь в ней перехлестывала через край, новая жизнь, которая была не подвластна даже ей самой. Она почти не шевелилась, только пятнышко запекшейся крови на нижней губе подрагивало от учащенного дыхания. Глаза ее не дремали, но и не бодрствовали. Теперь, когда Туами мог явственно разглядеть эти глаза, он увидал, что в них все еще таится ночь, потому что они ввалились и скрывали в себе темноту, тусклые и обессмысленные. Хотя Туами наклонился вперед и она, несомненно, могла его видеть, глаза не остановились на его лице, но все так же блуждали где-то в глубинах ночи. Твал, лежавшая с нею рядом, прикрывала ее рукой, как бы защищая от опасности. Тело Твал было совсем как у старухи, хотя она была моложе Туами и приходилась Танакиль матерью.
Туами опять потер лоб рукой. Если б я только мог бросить это весло и взяться за кинжал, или будь у меня кусок древесного угля и огниво — он в отчаянье оглядел лодку, не зная, на чем бы задержать внимание, — но ведь я совсем как водоем, думал он, и неведомый поток наполняет меня, бурлит и взвихривает песок со дна, воды замутнены, и какая-то странная живность выползает из трещин и щелей у меня в мозгу.
Шкура в изножье Вивани шевельнулась, и Туами решил, что Вивани просыпается. Но тут наружу высунулась ножка, покрытая мелкими рыжими завитками, и была она не длиннее его руки. Она пошарила вокруг, тронула каменный сосуд и сразу отдернулась, потом коснулась шкуры, снова стала шарить и ощупывать густую шерсть. Наконец ножка вцепилась в шкуру, крепко сжимая тонкую прядку, и замерла в неподвижности. Туами передернулся в судороге, как припадочный, и так же судорожно задергалось рулевое весло, а параллельные следы на поверхности воды разошлись далеко в стороны от бортов лодки. Эта рыжая нога была одной из шести, которые пробились сквозь щель в памяти.
Туами вскрикнул:
— Но что еще нам оставалось?
Мачта и парус опять обрели отчетливые очертания. Он увидал, что глаза Марлана широко раскрыты, но не знал, давно ли они так пристально за ним следят.
Марлан заговорил глухо, будто из сокровенных глубин своего чрева:
— Лесные дьяволы не любят воды.
Это была правда, и притом утешительная. Вода распростерлась на много миль окрест и ярко сверкала. Туами умоляюще взглянул на Марлана из глубины своего водоема. Теперь он позабыл даже про кинжал, уже отточенный так, что острей не бывает.
— Не сделай мы это, нас уже не было бы в живых.
Марлан заерзал на месте, чтобы дать костям отдохнуть. Потом он поглядел на Туами и серьезно кивнул.
Парус стал красновато-коричневым. Туами оглянулся назад, на долину в межгорье, и увидал, что вся она залита золотистым светом и там уже показалось солнце. Будто повинуясь какому-то сигналу, люди зашевелились, стали садиться и оглядывать далекие зеленые холмы. Твал наклонилась к Танакиль, поцеловала ее и тихонько произнесла ласковые слова. Губы Танакиль разомкнулись. Ее голос прозвучал хрипло, будто донесся из глубины ночи:
