Мантикора - Дэвис Робертсон (читать книги онлайн полные версии TXT) 📗

– Неплохо подготовленная речь. Но что женщины делают с этим сказочным существом?

– Ну, у женщин есть свой глубоко сокрытый образ – Мужчины, Любовника, Воина, Колдуна и Ребенка, который может быть и грудным младенцем, полностью от них зависящим, и девяностолетним младенцем, полностью от них зависящим. Нести на себе проекцию Воина или Колдуна, накладываемую какой-нибудь женщиной, которая им не очень нравится, мужчинам порой довольно затруднительно. Конечно, женщинам приходится мириться с проекцией Анимы, и хотя она в той или иной степени нравится всем женщинам, лишь незрелые женщины могут обходиться одной ею.

– Отлично. Если эта Анима и есть мой основной образ, или примерная женщина, почему она похожа на вас? Разве это не доказывает, что я вас люблю?

– Ни в коей мере. Анима должна быть на кого-то похожа. Вы рассказывали об ужасных старухах, которые терзали вас в эротических снах в юношестве. И они тоже – Анима. Потому что ваша сестра и Нетти видели, что вы влюблены – ведь это, насколько я понимаю, было абсолютно очевидно, – вы проецировали ведьмовской аспект Анимы на их вполне заурядные образы. Но в чистом, незамутненном виде Анима просто не существует, такой ипостаси у нее нет. Вы всегда будете видеть ее в образе чего-то или кого-то. Вот сейчас вы видите ее в моем образе.

– Неубедительно.

– Тогда подумайте вот о чем. Думать вы умеете. Ведь я же вам не нравилась, когда перед вами медленно, постепенно, моими стараниями возникала Тень. Вы что думаете, я не заметила, с каким снисходительным выражением вы оценивали мои довольно небрежные попытки одеться по-модному; думаете, не слышала в вашем голосе критические, а то и презрительные нотки?.. А вот переживать и стыдиться не надо. Это одна из моих профессиональных обязанностей – играть подобные роли. Без таких проекций лечение будет неэффективным, а я для этой цели подхожу наиболее удачно. Потом, когда мы перешли к Другу, вы, конечно, стали видеть во мне ту же озадаченную доброжелательность – по-медвежьи, по-феликсовски уютную. Теперь мы добрались до Анимы, и я – это она. Для данной роли я подхожу ничуть не менее, чем подходила для Тени или Друга. Но уверяю вас, в этом нет ничего личного… А теперь наш час закончился. В следующий раз мы продолжим разговор о Джуди Вольф, и, думаю, нас ждет немало приятных сюрпризов.

– Хотя вы и представляетесь мне прорицательницей, доктор фон Галлер, но, боюсь, в данном случае вас ждет разочарование.

9

Первая послевоенная осень была великолепна. Казалось, мир снова начал дышать, закрученные гайки ослабли. Женские одежды, которые во время войны отличались строгостью, стали вытесняться другими, более ласкающими взор. Когда Джуди не была в «кэрнкроссовской» форме, она выглядела просто чудесно в хорошеньких блузочках и юбочках-клеш. Пожалуй, в ту осень безмозглые законодатели мод в последний раз позволили женщинам носить то, что было им бессовестно к лицу. Я был счастлив, потому что получил все: у меня была Джуди, начинался мой последний год в Колборнской школе, я был старостой.

Как мне описать наши с Джуди отношения и при этом не выставить себя дураком или ребенком? За последние годы все так резко переменилось, и мое идеализирование всего, что окружало ее, показалось бы нынешним семнадцатилетним абсурдным. Или нет? Не знаю. Но теперь, когда я вижу девочек, устраивающих демонстрацию с требованием легализовать аборты, и мальчиков, отстаивающих свободу совокупляться в любое время и любым способом, и когда я читаю книги, где женщинам сообщают, что анальное сношение – это приятная забава (при соблюдении всех гигиенических мер), то задаюсь вопросом: что случилось с теми дэвидами и джуди, неужели типаж вымер? Думаю, нет. Просто он ждет другого времени, отличного от нашей божественной осени, но и непохожего на сегодняшнее. И, оглядываясь, я не жалею о том, что у нас не было больше свободы, чем мы имели; большая свобода – это всего лишь иная форма рабства. Физическое насыщение удовлетворяет аппетит, но обостряет ли оно восприятие? Наш сексуальный опыт был ограничен, зато любовь, по моим воспоминаниям, кажется, не знала границ. Джуди, конечно же, держали на коротком поводке, но бегающая где заблагорассудится особь не всегда рекордсмен породы.

В ту осень в стенах Епископа Кэрнкросса правили бал безудержные амбиции. «Перекрестки» имели такой оглушительный успех, что преподаватели музыки и все музыкальные девочки вроде Каролины и Джуди помешались на постановке настоящей оперы. Мисс Гостлинг, помучившись обычными директорскими сомнениями – не повредит ли такая постановка учебе, – дала разрешение, и поползли слухи, что на постановку отведена небывалая сумма, что-то около пяти сотен долларов, а для школы это было все равно что бюджет «Метрополитен-опера».

Какую оперу ставить? Кто-то был без ума от Моцарта. Соперничающая группа, ненавистная Каролине, полагала, что более подходит Пуччини, – а раз есть пятьсот долларов, какие тут могут быть сомнения: нужно ставить «Турандот»! Решение, конечно, принимали учителя, и преподавательница музыки извлекла откуда-то «Сына и чужого» Мендельсона. Скажем прямо, это была отнюдь не лучшая опера всех времен и народов. Она содержала диалоги – что, с точки зрения ревнителей чистоты жанра, делало ее вовсе не оперой. Но было одно немаловажное достоинство: худо-бедно, а поставить ее в школе все-таки представлялось возможным. Так была выбрана опера «Сын и чужой», которая, когда ею занялись вплотную, оказалась довольно крепким орешком.

Я знал о ней все. Джуди рассказывала мне о том, какая это прелесть, потому что милое простодушие девятнадцатого века находило в ней отклик. Может быть, она была наивна в своих вкусах, а может быть, напротив, изощрена, поскольку разглядела в этой скромной маленькой вещице потенциал и очарование, недоступные пониманию подруг. Я бы сказал, что скорее налицо была комбинация как изощренности, так и наивности. Каролина все уши мне прожужжала о трудностях этой вещи. На пару с другой девушкой им предстояло играть увертюру и аккомпанемент на двух роялях, что гораздо сложнее, чем может показаться. Вдобавок она должна была на сей раз предстать перед зрителями, а не прятаться за сценой. Конечно, как и всегда с Каролиной, никто, кроме нее, не знал, как это нужно играть, а преподавательница музыки и преподавательница, взявшая на себя режиссерские обязанности, и преподавательница рисования, которая готовила декорации, – все они были идиотками, не имели ни малейшего представления о том, что и как нужно делать. Даже для меня у Каролины нашлась сфера, в которой я был непревзойденный авторитет. Не будь мисс Гостлинг такой дурой и не настаивай на том, чтобы все, связанное с постановкой, делалось только в стенах школы, я мог бы собрать бригаду плотников, рабочих сцены, художников и электриков из колборнских ребят, которые проделали бы всю техническую работу молниеносно, с мужским тщанием и мастерством и гарантированным результатом. И Карол, и Джуди, и большинство их подружек согласились с тем, что, несомненно, так оно и было бы, но ни у кого из них не хватило духу предложить такое мисс Гостлинг, которая была, как мы единодушно решили, последним динозавром.

Опера «Сын и чужой» не очень известна. Мендельсон написал ее для частного представления – к серебряному юбилею свадьбы родителей, потому опера имеет столь явно и нескладно семейный характер, в немецком стиле девятнадцатого века. «Вещица в добром старом стиле Бидермейер» [61], – сказал доктор Вольф и дал преподавательнице рисования несколько книг по живописи, которые могли бы оказаться полезными при разработке декораций.

Сюжет довольно непритязателен. Время действия – наполеоновские войны, место – немецкая деревенька; все ожидают прибытия сержанта, занимающегося рекрутским набором. Тут случается один бродяга, красивый мошенник, который выдает себя за сержанта, надеясь таким образом завоевать благосклонность Лизбет, воспитанницы мэра. Однако его разоблачает настоящий сержант, который оказывается Германом, давно потерявшимся сыном мэра; в него-то и влюблена Лизбет. Лучшей была роль бродяги, и вокруг нее начались обычные препирательства: кто должен ее исполнять – девушка, которая умеет играть, но не умеет петь, или же девушка, которая умеет петь, но не умеет играть. Девушке, умевшей играть, в конечном итоге досталась комическая роль мэра, предназначавшаяся в оригинальной постановке, вероятно, человеку, вовсе не умевшему петь: Мендельсон написал для него партию, которая твердо держалась на одной ноте. Джуди, конечно, дали роль Лизбет – у нее было несколько неплохих песен и немножко драматического действия, для которого идеально подходило (или мне казалось, что подходило) ее спокойное обаяние.