Я пришел дать вам волю - Шукшин Василий Макарович (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗
Зашли со степной стороны городка, там стена местами изрядно прохудилась, пролезли, где на животе, где на карачках, — очутились в городке. Алена вышла вперед и повела теперь сама: свернула налево, перешли низинку, сырую, заросшую лопухами, вышли на улицу… Дорога, пыль на дороге тускло серебрилась под луной; нигде ни души. И даже собаки почему-то молчали.
— Куда ты? — спросил Степан.
— Шагай, — велела Алена.
Алена тоже испытывала щемящее чувство грусти, любви… И вела ее все та же любовь, за которую, она понимала, пришла пора вступиться, которую надо отбить любой ценой. Про Корнея она пока не думала; она думала, что сейчас они войдут в церковь и там… повенчаются.
Когда Степан отбил у татар Алену и сделал ее своей женой, повели дело к тому, чтоб венчаться. Но батюшка черкасский запротивился:
— Венчать не стану. Она крещеная? Она же не помнит.
Алена не знала, была она крещеной или нет: в плен ее увезли маленькой. Попу со всех сторон говорили, что — как же иначе? — крещеная. Она же русская! Поп уперся: не буду венчать! Такой был упрямый поп.
— А ну-ка да некрещеная, тогда — грех, грех страшенный. Где хочете узнавайте: грех.
Мать Степана со слезами молила батюшку, Алена убивалась. Тимофей Разя тоже говорил с попом:
— Как же ты так — не поймешь: баба к своим попала, к русским, а ты… Она и так там намучилась, ее пригреть надо, а ты…
— Нет, — твердо стоял на своем поп.
— Ну, возьми да окрести, раз такое дело.
— Нельзя. Мы же не знаем, — можеть они ее там в свою веру обернули.
— Она же говорит!..
— Ну, говорит!.. Охота у своих жить, вот и говорит. Она наговорит.
— Ну, змей ползучий, гляди! — в сердцах сказал тогда Степан попу. — Я те припомню!
Но поп тот помер, с новым разговор этот не затеяли — время прошло. И остались Алена со Степаном невенчанные. Но если Степан и вовсе забыл про это, а в последние годы у него вообще круто переменился взгляд на попов, то Алена все думала, что вот — не венчаны.
Подошли к церкви…
— Ну? — спросил Степан.
— Пойдем. — Алена шла впереди.
— Куда?
— Пойдем в церкву.
— Она ж закрыта!
— Там замок, он без ключа… Дерни покрепче, он откроется. Пойдем, Степа.
— Да зачем? — не понимал Степан, поднимаясь, однако, по ступеням к широким дверям церковным. — Чего там делать-то?
— Побожимся. Дадим клятву нерушимую перед Божьей Матерью, что никогда-никогда не забудем друг про дружку. Вечно будем любить и помнить… Степан, ты же согласился делать седня, как я прошу. Ради Христа, Степа…
«Блажит баба, — подумал Степан. — Шлея попала».
— Дергай, — велела Алена.
Степан без усилия разомкнул большой ржавый замок… Они вошли в церковь. Из верхних узких окон лился лунный свет, светлыми мечами рассекая темную, жутковатую пустоту храма. Один такой луч падал на иконостас, на икону Божьей Матери с Иисусом на руках. Алена вдруг подавленно вскрикнула и пала на колени перед высветленной иконой. Степан невольно вздрогнул от ее вскрика.
— Становись на колени, Степушка! — громким шепотом, сама не своя, заговорила Алена. — Светится, матушка! Вся светится. Говори за мной: матушка, царица небесная!.. Степа, стань на колени, ради Христа! Ради меня… Ради всех…
Степан опустился на колени, изумляясь, как неистово может заблажить баба.
— Говори: матушка, царица небесная…
— Я в уме буду.
— Не надо в уме. Говори за мной: матушка, царица небесная, как ты любишь своего дитятку, так и я буду…
— Алена! — воспротивился Степан. — Все клятвы эти у меня в голове. Я их знаю… Помню.
— Степа, говори… — Алена заплакала. — Как ты любишь своего дитятку, так я буду любить близких своих, никогда их не забуду…
— Я и так не забуду! — разозлился Степан. И встал. — Не реви! Кликуша какая-то… Чего ты седня?
— Поклянись, Степушка, поклянись, поклянись! Она нам поможет, матушка…
— Клянусь, — сказал Степан. — Чего с тобой делается-то?..
— Не забуду родину свою, не забуду близких своих…
— Куда я, к туркам, что ль, побегу? Чего ты седня?
— Жену свою не забуду и не брошу. Не променяю ни на кого…
— Не променяю. — Какой толк менять-то вас? Встань, не дури, Алена…
И тут чей-то голос, увеличенный пустотой церковной, громко спросил сзади:
— Это кто по ночам в церкви ходит?
Алена, в экстазе молитвенном, не узнала тот голос, шлепнулась от страха на четвереньки. Степан узнал — то был Корней Яковлев, крестный отец его. То ли он случайно — не спалось — увидел двери церкви раскрытыми (он жил напротив церкви, через площадь), то ли нарочно караулил редкого гостя… По голосу — не похоже, что со сна.
Степан поднял Алену с пола. Успокоил.
— Господи, матушки… — едва опомнилась Алена. — Чуть ума не решилась.
— Здоров, Степан! — приветствовал Корней Степана. — Чего же ночью-то, а не днем?
— А ночь вишь какая — светло…
— Ну, пойдем в гости?
— Нет, в гости я к тебе не ходок, — отрезал Степан. Не зло, впрочем, сказал, однако твердо. — Говорить хошь? Давай тут. Есть чего говорить-то?
— Э-э, мало ли! Столько время прошло…
— Степа, чего же зайти-то не хошь? — встряла Алена, сообразив, что теперь самый раз отговорить Степушку от дурных мыслей.
— Помолчи! — велел ей Степан. Он стал догадываться, что свидание с Корнеем — подстроено. — Чего хотел спросить, кресный?
— Хотел спросить… Может, зайдешь все же? Чего мы здесь, как… — Корней хотел сказать «воры», но вовремя спохватился: Степана кое-кто как раз и величал «вором». — Как враги лютые, — досказал Корней. — Дом-то рядом. Да и твой дом — тут же. Хоть к тебе пойдем.
— Пойдем, Степушка, пойдем, — взмолилась Алена. Но ее не слышали, не до нее.
— Мой дом не тут, Корней…
— Где же? В Кагальнике?
— В чистом поле. Дом большой, крыша высокая… Жильцов много.
— Кого-кого — голи всегда хватало. Чем тут хвастаться…
— Чего спросить-то хотел?
— Спросить хотел… Больше устеречь хотел, чем спросить… Неладное затеваешь, Степан. Вижу. Но спрашивать — чего затеваешь — не стану. Не скажешь. Но три раза все же спрошу тебя. А ты ответь.
— Ну?
— Ты к царю послал станицу челом бить…
— Послал.
— Погоди, это не спрос, это я знаю. Больше знаю: помилует тебя царь…
— Снюхались? С царем-то… Небось посылал уж к ему?
— Нет, догадываюсь. Снюхаться мы с им всегда успеем — я служу ему, Степушка. И ты служишь… Ты его хлеб ешь.
— Ну. Дальше.
— Я становлюсь старый. Мне скоро дороже покой будет, чем знатность всякая. Кто войсковым станет? После меня.
— Найдете. Свято место пусто не бывает.
— Ты станешь. Хошь, так сделаем: я раньше время пошлю к царю… попрошу сложить с меня войскового…
— Ну-у, кресный! — искренне удивился Степан. — Что эт тебя так допекло? Атаманствуй на здоровье.
— То меня допекло, — не выдержал Корней отеческого тона, — что еслив ты, кобель, забунтуесся, то и нам всем головы не сносить. Вот то и допекло.
— Так и говори. А то — знатность ему надоела.
— Я отдам тебе, отдам все!.. Бери. Дай дожить спокойно. Дай голову в могилу с собой унесть. Жалко мне ее — на колу-то будет сушиться. Все тебе отдам!..
— Не хочу. Мне ничего от тебя не надо. А что надо — сам возьму. Только — не надо.
— Другое, что хотел спросить тебя…
— Спрашивай.
— Ты знаешь, еслив ты подымесся против воли царя, он нас хлебного припаса лишит. Весь Дон. Знаешь? Ты же на голод нас обрекешь… Он уж и теперь не шлет вон!
— Врешь! Лукавишь, старый. Вас он припаса не лишит. Он боится, как бы я тот хлеб не перехватил выше, оттого и не шлет вам пока. Я это не сделаю. Если хошь говорить по правде, говори, не лукавь. Не делай из меня недоумка.
— Недоумка из тебя никто не делает… Не сделать. Но не великим умом грешат, Степан, грешат волей. С недоумком я бы не разговаривал тут.
— Какой ишо спрос?
— Куда хошь ийти по весне?
— Этого я… не только тебе или царю, а самому господу богу не скажу. Все?
