Черный обелиск - Ремарк Эрих Мария (читать книгу онлайн бесплатно без .TXT) 📗
Кроме него, здесь еще бывают несколько советников краевого суда и чиновников-пенсионеров, интересующихся литературой; Артур Бауер и кое-кто из его коллег; местные поэты, несколько художников и музыкантов и время от времени какой-нибудь гость. В этот вечер Артура Бауера как раз обхаживает подлиза Маттиас, он надеется, что Артур издаст его «Книгу о смерти» в семи частях. Появляется и Эдуард Кноблох, основатель клуба. Быстрым взглядом окидывает он присутствующих и явно чем-то обрадован. Некоторые его враги и критики не пришли. К моему удивлению, он усаживается рядом со мной. После вечера с курицей я этого не ожидал.
– Ну как жизнь? – спрашивает он совсем по-человечески, а не своим обычным ресторанным тоном.
– Блестяще, – отвечаю я, ибо знаю, что такой ответ его разозлит.
– А я собираюсь написать новую серию сонетов, – заявляет он, не входя в подробности. – Надеюсь, ты ничего не имеешь против?
– Что я могу иметь против? Надеюсь, они рифмованные?
Я чувствую свое превосходство над Эдуардом, так как уже напечатал два сонета в местной газете; он же – только два назидательных стишка.
– Это будет целый цикл, – отвечает он, к моему удивлению, несколько смущенно. – Дело в том, что я хочу назвать его «Герда».
– Да называй, как тебе… – И вдруг прерываю себя. – Герда, говоришь ты? Почему же именно Герда? Герда Шнейдер?
– Глупости! Просто Герда!
Я со злостью разглядываю жирного великана.
– Что это значит?
Эдуард смеется с напускным простодушием.
– Ничего. Просто поэтическая вольность. Сонеты имеют некоторое отношение к цирку. Отдаленное, разумеется. Ты же знаешь, как оживляется фантазия, когда она хотя бы теоретически фиксируется на чем-то конкретном.
– Брось эти фокусы, – заявляю я, – выкладывай все начистоту! Что это значит, шулер ты этакий?
– Шулер? – отвечает Эдуард с притворным негодованием. – Уж скорее тебя можно так назвать! Разве ты не выдавал свою даму за такую же певицу, как эта отвратная особа, подруга Вилли?
– Никогда не выдавал. Просто ты сам вообразил.
– Так вот! – заявляет Эдуард. – Эта история не давала мне покоя. Я выследил ее. И оказалось, что ты солгал. Никакая она не певица.
– Разве я это утверждал? Разве не говорил тебе, что она работает в цирке?
– Говорил. Но ты так вывернул правду, что я тебе не поверил. А потом ты имитировал другую даму.
– Интересно, каким образом ты все это разнюхал?
– Я случайно встретил мадемуазель Шнейдер на улице и спросил. Надеюсь, это не запрещено?
– А если она тоже морочит тебе голову?
На лице Эдуарда, похожем на лицо жирного младенца, вдруг появляется омерзительно самодовольная усмешка, и он не отвечает.
– Слушай, – говорю я с внутренней тревогой и потому очень спокойно.
– Эту даму не покоришь сонетами.
Эдуард не реагирует. Он держится с высокомерием поэта, у которого, кроме стихов, имеется еще первоклассный ресторан, а в этом ресторане я имел возможность убедиться, что Герда смертное существо, как и все.
– Эх ты, негодяй, – заявляю я в бешенстве. – Ничего ты не добьешься. Эта дама через несколько дней уезжает.
– Она не уезжает! – огрызается Эдуард, впервые за все время, что я его знаю. – Сегодня ее договор продлен.
Я смотрю на него, вытаращив глаза. Этот мерзавец осведомлен лучше, чем я.
– Значит, ты и сегодня ее встретил?
Эдуард отвечает почему-то с запинкой.
– Сегодня, чисто случайно. Только сегодня!
Но ложь отчетливо написана на его толстых щеках.
– И тебя сразу же осенило посвятить ей сонеты? – спрашиваю я. – Так-то ты отблагодарил нас, своих верных клиентов? Ударом кухонного ножа в пах, эх ты, кухонный мужик!
– На черта мне такие клиенты… вы меня…
– Может быть, ты ей уже послал эти сонеты, ты, павлин, импотент? – прерываю я его. – Брось, незачем отрицать! Я уж с ней повидаюсь, имей это в виду, ты, кто стелет постели для всяких грязных типов!
– Что? Как?
– Подумаешь! Сонеты! Ты, убийца своей матери! Разве не я научил тебя, как их писать? Хороша благодарность! Хоть бы у тебя хватило такта послать ей риторнель или оду! Но воспользоваться моим собственным оружием! Что ж, Герда мне эту дрянь покажет, а уж я ей разъясню что к чему.
– Ну, это было бы с твоей стороны… – бормочет, запинаясь, Эдуард, наконец потерявший власть над собой.
– Никакой беды бы не случилось, – отвечаю я, – женщины способны на такие вещи. Я знаю. Но так как я ценю тебя как ресторатора, то открою тебе еще одно обстоятельство: у Герды есть брат, настоящий геркулес, и он строго блюдет семейную честь. Он уже двух ее поклонников сделал калеками. Ему особенно бывает приятно переломать ноги тем, у кого плоские ступни. А у тебя ведь плоскостопие.
– Брехня, – заявляет Эдуард. Но я вижу, что он все-таки крепко призадумался. Как бы ни было неправдоподобно любое утверждение, если только на нем решительно настаивать, оно всегда оставит известный след, – этому меня научил некий политический деятель – вдохновитель Вацека.
К дивану, на котором мы сидим, подходит поэт Ганс Хунгерман. Он автор неизданного романа «Конец Вотана» и драм «Саул», «Бальдур» и «Магомет».
– Что поделывает искусство, братья подмастерья? – осведомляется он.
– Вы читали эту дрянь Отто Бамбуса, которая была напечатана вчера в Текленбургском листке? Бред и снятое молоко. И как может Бауер печатать такого халтурщика!
Среди поэтов нашего города Отто Бамбус – самый преуспевающий. Мы все ему завидуем. Он сочиняет стихи о разных полных настроения уголках местной природы, об окрестных деревнях, уличных перекрестках, одаренных вечерней зарей, и о своей тоскующей душе. Бауер издал две тоненькие тетради его стихов; одна даже вышла вторым изданием. Хунгерман, мощный рунический поэт, ненавидит Бамбуса, но старается использовать его связи. Маттиас Грунд презирает его. Я же, наоборот, являюсь доверенным Отто. Ему очень хочется как-нибудь сходить в бордель, но он не решается. Отто ждет от этого посещения полнокровного взлета своей несколько худосочной лирики. Завидев меня, он тотчас устремляется ко мне.
– Я слышал, что ты познакомился с дамой из цирка! Цирк – вот это здорово! Тут можно создать яркую вещь! Ты в самом деле с ней знаком?
– Нет, Отто. Эдуард просто прихвастнул. Моя знакомая три года назад служила в цирке кассиршей.
– Продавала билеты? Все равно она была там. И в ней до сих пор что-то осталось. Запах хищников, манежа. Ты не мог бы меня познакомить с ней?
Герде действительно везет в литературе! Я смотрю на Бамбуса. Он долговязый, бледный, подбородка нет, нет и лица, на носу пенсне.
– Она служила в блошином цирке.
– Жаль! – Он отступает с разочарованным видом. – А что-то нужно сделать, – бормочет он. – Я знаю, чего мне недостает – именно крови.
– Отто, – отвечаю я. – А разве тебе не подойдет какая-нибудь особа не из цирка? Ну, например, хорошенькая шлюшка?
Он качает длинной головой.
– Это не так просто, Людвиг. Насчет любви я все знаю. То есть любви душевной. Тут мне ничего добавлять не надо. А нужна мне страсть, грубая, бешеная страсть. Пурпурное, неистовое забвение. Безумие!
Он чуть не скрипит своими мелкими зубками. Бамбус – школьный учитель в крошечной пригородной деревушке, и там ему, конечно, всего этого не найти. Каждый там стремится к женитьбе или считает, что Отто должен жениться на честной девушке с богатым приданым, которая к тому же умеет хорошо готовить. Но как раз этого Отто и не хочет. Он считает, что, как поэт, должен сначала перебеситься.
– Трудность в том, что я никак не могу получить и то и другое, – мрачно заявляет он. – Любовь небесную и любовь земную. Любовь сейчас же становится мягкой, преданной, полной жертвенности и доброты. А при этом и половое влечение становится мягким, домашним. По субботам, понимаешь ли, чтобы можно было в воскресенье выспаться. Но мне нужно такое чувство, которое было бы только влечением пола, без всего прочего, чтобы в него вцепиться зубами. Жаль, я слышал, что у тебя есть гимнастка.
