Мертвые души. Том 3 - Авакян Юрий Арамович (книги онлайн полные txt) 📗
— «Вот и славно, — подумал Павел Иванович, когда коляска его выехала со двора почтовой станции, — а позавтракаю где—нибудь на дороге. И то лучше, нежели в сием закуте!».
Отдохнувшие за ночь кони бежали споро, легко налегая на постромки, звенели на все лады весёлые бубенчики, кнут свистал и пощёлкивал в тихом утреннем воздухе, пугая ласточек уж носившихся над дорогою в поисках разбуженных солнцем мошек и мух. Поскрипывая и кренясь наезжала порою коляска Павла Ивановича на какую—нибудь плохо убитую кочку, торчавшую посреди дороги, либо раскачивалась, повстречавши очередную выбоину, но и это не причиняло неудобств седоку. Нынче ему всё было по сердцу и казалось, что ничего не может случиться в целом мире такого, что омрачило бы ему настроения. С наслаждением вдыхал он летевший с окрестный полей свежий утренний ветерок, несущий собою ароматы уж пробудившихся по весне луговых трав, клейких, молодых листочков убиравших ветви растущих окрест дерев, первоцветов, усыпавших скромными своими цветками все крутины и насыпи, попадавшиеся вдоль дороги и запахи самоей земли – таинственные, ни на что другое непохожие, и достигающие до самого сердца.
Откинувшись на подушки, Чичиков велел Селифану остановиться у первого же трактира, либо постоялого двора, что встретится им на пути, и хотел было ещё вздремнуть под размеренное покачивание коляски, но сон не шёл к нему и виною тому, вполне возможно, был тот самый бодрящий утренний воздух, летящий до него с полей, что, вливаясь в грудь Павла Ивановича, словно бы наполнял всё его тело крепкою молодою силою. Глаза его уж вовсе не желали закрываться, и от нечего делать Чичиков принялся смотреть по сторонам. Но нынче он уже не праздным оком случайного путешественника оглядывал окрестности; всё встреченное им будило в Павле Ивановиче жадное чувство приобретателя. Потому—то и завидевши плывущие к нему навстречу поля, берёзовую рощу, либо строем выбежавшие из—за повороту корабельные сосны, говорил он себе: «И это, может статься, вскорости будет моё, и то, и вон это тоже…».
Приятные сии фантазии вызывали к жизни и иные, не менее приятные мысли и заветные воспоминания о, казалось бы, недавних днях, что проведены были им в незабвенном Кусочкине. Точно бы чередою принялись летать они пред умственным взором нашего героя, сплетаясь в живые картины. Иные из их них гаснули тут же словно бы промелькнувши в волшебном фонаре, иные же, те что были особенно дороги ему, пытался он удерживать силою своего воображения, возвращаясь к ним вновь и вновь. От чудесных сиих картинок у Чичикова тёплою истомою заломило в груди, а душа заполнилась нежным трепетным чувством ко ждущей его терпеливо где—то там в потерянной лесистой глуши Надежде Павловне. И сразу же Павлу Ивановичу сделалось совестно оттого, что по сию пору не удосужился он ещё отписать к ней ни одного письма. Давши себе слово исправить сие несправедливое положение при первой же представившейся ему возможности, он ещё раз возблагодарил судьбу за то, что послала она ему в образе Надежды Павловны того ангела, что скрасит остаток дней его, которые, как надеялся наш герой, проведёт он с ней в довольстве и достатке. И подумавши так, он возвёл очи к небесам, трижды перекрестился — намереваясь помолиться, однако тут выпрыгнул из—за очередного повороту трактир и Селифан стал заворачивать к нему своих коней.
Прошедши через почти пустую поутру залу, Павел Иванович уселся за покрытый крахмальною, не успевшей покуда что вымараться, скатертью стол и, отдавши трактирному слуге касающиеся завтрака распоряжения, принялся ждать. За соседним столом, что стоял неподалеку от занавешенного кисейною занавескою окошка, расположилось двое проезжающих — по виду помещиков, ведших меж собою оживлённую беседу. Один из них весь точно бы налитой, с округлым, пышущим здоровьем лицом, толковал о чём—то своему соседу, о котором можно было сказать наверное лишь одно – что одет он был в коричного цвету сертук, ибо сия черта и была наиболее выдающейся во всём его обличии.
«Коричный», слушавший «округлого» приятеля своего с выражением полнейшего изумления на челе, и точно забывший о стынущем пред ним на столе блюде, то и дело повторял:
— Не может такового быть! Надо же, никогда не поверил бы в эдакое!.. — и прочие подобные замечания, свидетельствовавшие о большом его замешательстве.
Изумление сего «коричного» господина было столь велико, что, можно сказать, принудило Павла Ивановича прислушаться к происходившему за соседним столом разговору, за что нам вовсе не следует его корить даже и по той причине, что содержание сей столь оживлённо протекавшей беседы имело касательство до самого Чичикова, и касательство далеко не безобидное.
— Верно, верно тебе говорю, — горячился «округлый» помещик, размахивая вилкою с нацепленным на неё куском холодного поросёнка, — не сойти мне с этого самого места, ежели что сочинил! Вчера в вечеру, у Михеича, на постоялом дворе сие и было! А не веришь мне, так спроси у Ивана Арнольдыча, они тоже там вчера стояли…
— Это у какого Ивана Арнольдыча – У Барашкина, или же у Мешкова? — спросил «коричный».
— У Мешкова, — отвечал ему «округлый».
— Ну, ты ведь знаешь, я с ним не в ладах, из—за той кобылки каурой масти, что не захотел он мне продать. Как же это я у него спрошу?
— Так и не надо, не спрашивай, а так верь, — махнул вилкою «округлый» сызнова принимаясь за прерванный было «коричным» рассказ. – Сошлись мы, стало быть, в салоне за карточною игрою. Народу не то, чтобы было много, но кое—кто, признаться – был. Так вот, не успели мы разменять и одной колоды, как тут неожиданно распахиваются двери, и входит сия пара. Мы, конечно же, поначалу все опешились, потому как не ждали того, чтобы дама…, ну, да ты, понимаешь. Но, однако же, она ничуть не смутясь проходит вместе со своим спутником прямиком к середине залы, а спутник ея, поднявши руку, эдак, для привлечения общего внимания и говорит: «Господа, — говорит, — позвольте мне ненадолго отвлечь вас от игры, с тем, что имею предложить вам дельце, могущее быть до многих из вас весьма выгодным и заманчивым!»…
Тут Чичикову принесена была шкворчащая на сковороде яичница с грудинкою, солёные к ней огурчики и свежие, тёплые булки, но и приступивши к завтраку Павел Иванович не переставал вслушиваться в шедший за соседним столом разговор, всё более и более его изумлявший.
— Мы, конечно же, все побросали тут карты, — продолжал тем временем «округлый», — а сей господин и говорит: «Господа, ежели у кого из вас имеются беглыя, либо мёртвыя души, то готов их тут же у каждого приобресть, дабы освободить вас от уплаты разорительных податей в казну!»…
— Не может быть, — снова возгласил «коричный», — не могу в таковое поверить!
— Вот тебе крест! — принялся божиться «округлый». – Я бы и сам не поверил, ежели бы не присутствовал при этом самолично.
Услыхавши такое, Чичиков чуть было не подавился сочным куском грудинки, который жевал в ту минуту. Уж менее всего готов он был к подобному повороту событий.
«Ноздрёв, — точно молнией прошило его догадкой, — как есть он – подлец!».
Однако же, совладавши с собою и состроивши полную любезности улыбку во чертах чела своего, он наклонился к соседнему столу, за которым беседовали названные нами помещики, и сказал:
— Господа, прошу покорнейше меня простить за то, что мешаюсь в ваш разговор, невольно мною подслушанный, но позвольте мне полюбопытствовать, как прозывался сей господин – не Ноздрёвым ли?
— Именно, что Ноздрёвым, — отозвался «округлый» помещик, — стало быть, он и вам небезызвестен?
— Это не то слово, господа, что «небезызвестен»! С вашего позволения хотел бы пересесть за ваш стол, с тем, чтобы прояснить для себя некоторые детали сего происшествия, свидетелем коему вы явились, — сказал Павел Иванович и, отрекомендовавшись, как того требовал обычай, перебрался к выказавшим полнейшее радушие помещикам.
— Позвольте вас спросить, — вновь обратился Чичиков к «округлому», — а не сказывал ли сей господин, для какой цели могли бы служить ему испрашиваемые им «мёртвые души»?
