Кузен Понс - де Бальзак Оноре (читать книги онлайн .txt) 📗
— Я пришла посоветоваться с ним о делах, — сообщила она. — Один из его друзей, доктор Пулен, обещал сказать ему обо мне. Вы знаете господина Пулена?
— Еще бы! — ответила привратница с улицы Перль. — Он спас мою младшую девочку от крупа.
— Меня он тоже спас... А господин Фрезье что за человек?
— Такой человек, моя голубушка, — сказала привратница, — что в конце месяца из него деньги за письма клещами не вытащишь.
Ответ удовлетворил понятливую тетку Сибо.
— Можно быть бедным и все же честным, — заметила она.
— А как же, — подхватила ее сотоварка. — Мы тоже в золоте да в серебре не купаемся, медяка лишнего нет, но чужого гроша не возьмем.
Тетка Сибо услышала хорошо знакомые ей речи.
— Значит, голубушка, на него можно положиться? — спросила она.
— Еще бы! Мадам Флоримон не раз говорила, что таких стряпчих, как господин Фрезье, поискать надо, когда он за чье-нибудь дело возьмется.
— Почему же она не пошла за него, ведь она ему своим благосостоянием обязана? — быстро спросила тетка Сибо. — Подумаешь, кто она такая — хозяйка галантерейной лавочки, да еще на содержании у старика была, а, тоже мне, от жениха, да еще адвоката, нос воротит!
— Почему не пошла? Вы собираетесь сейчас к господину Фрезье, так ведь? Ну, вот когда войдете к нему в кабинет, тогда поймете почему, — сказала привратница, провожая тетку Сибо в прихожую.
По лестнице, которую освещали раздвижные окна, выходившие на задний двор, ясно было, что за исключением владельца да стряпчего Фрезье все остальные жильцы зарабатывают себе на хлеб трудами рук своих. На замызганных ступенях валялись образцы всяческих ремесел: поломанные пуговицы, лоскутки муслина, спартри, обрезки меди. Подмастерья с верхних этажей измарали все стены непристойными рисунками. Последние слова привратницы, подстрекнув любопытство тетки Сибо, побудили ее обратиться за советом к приятелю Пулена, но окончательное решение она отложила до личной встречи.
— Иногда я просто не понимаю, как уживается у него мадам Соваж, — прибавила в виде комментария привратница, шедшая следом за теткой Сибо. — Я провожу вас, сударыня, мне нужно отнести хозяину молоко и газету.
Поднявшись на третий этаж над антресольным, промежуточным этажом, тетка Сибо очутилась перед очень неказистой, покрашенной в бурый цвет дверью, захватанной и почерневшей у замочной скважины не менее как сантиметров на двадцать в окружности; в роскошных квартирах архитекторы пробовали бороться с этой чернотой, приделывая зеркальные пластинки и над замком, и под ним. Окошечко в двери с мутным стеклом, вроде того что идет на бутылки, в которых владельцы ресторанов продают вам любое вино за выдержанное, достигало только одной цели: дверь походила на тюремную; впрочем, «глазок» вполне соответствовал оковке в виде трилистника, массивным петлям и крупным шляпкам на гвоздях. Такие дверные приборы мог выдумать лишь какой-нибудь скряга или газетный писака, ненавистник рода человеческого. Ведро, куда сливали помои, отравляло и без того зловонную атмосферу; потолок был весь в узорах копоти, и в каких узорах! Когда тетка Сибо дернула за шнурок, на конце которого болталась липкая от грязи груша, раздался слабый дребезжащий звон явно надтреснутого колокольчика. Ничто не нарушало мерзости запустения. Тетка Сибо услышала тяжелые шаги и прерывистое дыхание, и взорам ее предстала женщина могучего телосложения — это и была мадам Соваж. Несомненно, она сильно напоминала тех старух, которых так удачно изобразил Андриен Брауэр в картине «Ведьмы, летящие на шабаш», — на пороге стояла женщина-гренадер пяти футов шести дюймов роста, еще более усатая, чем тетка Сибо, болезненно грузная, в засаленном ситцевом платье, с повязанной головой, в папильотках, скрученных из прейскурантов, которые даром получал ее хозяин, и в серьгах, больше похожих на золотые каретные колеса. В руке у этого цербера в юбке была жестяная помятая кастрюля, от которой шел тошнотворный запах сбежавшего молока, при всей своей едкости почти растворявшийся в том зловонии, что царило на лестнице.
— Что угодно? — спросила она и угрожающе поглядела страшными, налитыми кровью глазами на тетку Сибо, которая, по всей вероятности, показалась ей слишком хорошо одетой.
— Нельзя ли повидать господина Фрезье, меня направил к нему его приятель, доктор Пулен.
— Войдите, мадам, — ответила тетка Соваж, сразу переменив тон, из чего можно было заключить, что она предупреждена об этом утреннем визите.
И с театральным поклоном мужеподобная служанка г-на Фрезье распахнула дверь в кабинет бывшего мантского стряпчего. Этот кабинет, выходивший на улицу, как две капли воды походил на конторы третьеразрядных судебных приставов: деревянные полки для бумаг почернели от времени, папки обтрепались по краям, жалкие красные завязки на них грустно болтались, мыши оставили на делах свои визитные карточки, пол посерел от пыли, потолок закоптел. Зеркало над камином потускнело; чугунная подставка для поленьев была рассчитана только на скромную вязанку дров; часы с современной инкрустацией были приобретены франков за шестьдесят где-нибудь на аукционе, а подсвечники, стоявшие по обеим сторонам, были цинковые и облезлые, так что местами сквозь краску просвечивал металл, но зато с потугами на стиль рококо. Ходатай по делам, тщедушный и хлипкий, с красным прыщеватым лицом, что свидетельствовало об испорченной крови, то и дело почесывал правое плечо, парик, сдвинутый на затылок, не закрывал плешивого, красного, как кирпич, лба, внушавшего посетителю самые зловещие мысли. Г-н Фрезье приподнялся с плетеного кресла, где сидел на плоской подушке из зеленого сафьяна. Он любезно улыбнулся и сказал слащавым голоском, пододвигая гостье стул:
— Если не ошибаюсь, мадам Сибо?
— Да, сударь, — ответила привратница, утратившая свой обычный апломб.
Будущий советчик навел на нее жуть своим голосом, звучавшим совершенно под стать дверному колокольчику, и ядовитым взглядом своих ядовито-зеленых глаз. И от кабинета, и от его хозяина шел тот же тлетворный дух. Теперь тетка Сибо поняла, почему мадам Флоримон не согласилась стать мадам Фрезье.
— Пулен говорил мне о вас, сударыня, — сказал ходатай по делам тем фальшивым голосом, который принято называть сладеньким, хоть он скорее отдает кислинкой, как деревенское вино.
Тут он сделал попытку задрапироваться в ветхий ватный халат, покрытый набивным коленкором, натянув на свои худые колени обе его полы, но под тяжестью ваты, нагло вылезавшей из многочисленных дыр, полы оттопыривались и не закрывали короткого фланелевого камзола, почерневшего от грязи, и чрезвычайно потертых молетоновых панталон. С фатоватым видом, туже стянув кисти непокорного халата, дабы обрисовалась его стройная, как тростинка, талия, Фрезье взял щипцы и пододвинул поближе друг к другу две головешки, которые уже давно лежали врозь, словно враждующие сестры. Потом, будто вдруг что-то вспомнив, встал и крикнул:
— Мадам Соваж!
— А дальше что?
— Меня ни для кого нет дома.
— Сама знаю! — ответила эта бой-баба зычным голосом.
— Это моя кормилица, — сказал стряпчий с смущенным видом.
— Ну, сейчас с нее ни корма, ни лица, — не полезла за словом в карман бывшая королева рынка.
Фрезье посмеялся над незатейливым каламбуром и закрыл дверь на задвижку, чтоб его домоправительница не помешала своим приходом доверительной беседе с теткой Сибо.
— Ну-с, сударыня, изложите мне ваше дело, — сказал он, садясь и все еще тщетно пытаясь запахнуться в халат. — Особа, обратившаяся ко мне по рекомендации моего единственного друга, может рассчитывать на меня... вполне может...
Тетка Сибо говорила в течение получаса, и ходатай по делам ни разу не позволил себе прервать ее. Он слушал привратницу с любопытством, словно новобранец ветерана наполеоновских походов. Молчание и подобострастие Фрезье, внимание, уделяемое им неудержимому потоку слов, образцы которого уже были даны в диалогах между теткой Сибо и несчастным Понсом, оказали свое действие на недоверчивую привратницу, и она позабыла о возникших у нее предубеждениях, вызванных отталкивающей обстановкой. Наконец тетка Сибо остановилась, ожидая, что теперь последует совет, но тут тщедушный ходатай по делам, пронзительные зеленые глаза которого за это время внимательно изучали будущую клиентку, вдруг закашлялся тяжелым, каким-то старческим кашлем, схватился за большую фаянсовую чашку, до половины наполненную отваром из трав, и выпил ее всю.
