Странник играет под сурдинку - Гамсун Кнут (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
– За нашего я ручаюсь! – говорит батрак. – Его легко не свалишь. Помнится, о прошлом годе я вез его, так он пил всю дорогу – и ни в одном глазу.
Солнце заходит. В кустах сирени теперь, должно быть, стало прохладно – господа перебираются в дом. Но большие окна распахнуты, и мы слышим, как бла гозвучно поет рояль под руками фру Фалькенберг. Потом до нас доносится танцевальная музыка. Это, долж но быть, играет толстый капитан Братец.
– Ну и народ, – ворчит батрак. – Поют и пляшут ночи напролет, а днем отсыпаются. Ладно, я пошел спать.
Я остаюсь у окна и вижу, как мой дружок, Ларс Фалькенберг, спешит через двор и скрывается и господ ском доме. Его пригласили петь перед господами. Потом капитан Братец и другие начинают подтягивать, полу чается громко и весело. Немного спустя Ларс Фалькенберг входит в людскую. Из кармана у него торчит бутылка как плата за беспокойство. Увидев, что в людской сижу только я, незнакомый человек, он проходит к Нильсу, чтобы пропустить с ним по одной. Потом туда же приглашают и меня. Я остерегаюсь много говорить, как бы меня не признали, но перед уходом Ларс вдруг просит меня немного проводить его. Тут по дороге вы ясняется, что меня давным-давно раскусили. Ларс знает, что я его прежний напарник.
Это сказал ему капитан.
Ладно же, думаю я. Коли так, все мои предосторож ности ни к чему. Я, признаться, даже доволен таким оборотом дела. Значит, капитану наплевать, чем я за нимаюсь у него в усадьбе.
Я проводил Ларса Фалькенберга до самого дома, мы вспоминали былые дни, говорили о Ларсовом хозяйстве и о всяких здешних делах: капитан давно уже не поль зуется прежним уважением, он теперь не председатель ствует в общине, люди перестали приходить к нему за советом. «Видишь дорогу – это он велел довести ее до самого шоссе, а больше он ничего не делал, хотя с тех пор уже минуло целых пять лет. Дом п ора красить, а ему и горя мало, п оля запущены, лес повырублен». – «Уж не пьет ли он, часом?» – «Поговаривают, но на верняка сказать нельзя, черт бы побрал всех сплетни ков. Выпивает, не без того, и из дому он часто уезжает и не скоро возвращается, а хоть и вернется, у него к хозяйству душа не лежит, вот в чем горе. Не иначе в него вселился злой дух», – рассказывает Ларс.
– А фру Фалькенберг?
– Она-то? Она-то не переменилась, играет на рояле, и уж такая обходительная, что лучше и желать нельзя. Дом у них гостеприимный, гостей всегда полно: а нало ги большие и расходы большие. Чтобы хоть как-то со держать в порядке все постройки, нужна уйма денег. Жалко сердечных, и капитана, и его супругу, они так друг другу осточертели! Да где ж такое видано! Если они и перекинутся когда словечком, так не гля дят друг на друга и губ почти не разжимают. Они по нескольку месяцев подряд только с чужими и раз говаривают. Летом капитан уезжает на учения, домой не наведывается, за женой не следит, да и за хозяй ством тоже. «Детей у них нет – вот в чем беда», – гово рит Ларс.
Из дома выглядывает Эмма и подходит к нам. Она все так же мила и привлекательна, о чем я ей и говорю. «Да, моя Эмма хоть куда, – подтверждает Ларс, – вот только рожать она больно горазда». Он и ей наливает из своей бутылочки и заставляет ее выпить. Эмма при глашает нас войти, – чем так стоять перед дверью, луч ше посидеть за столом. «Эка важность, лето на дво ре!» – отвечает Ларс, он и не думает впускать меня в дом. Когда я ухожу, он идет немного проводить меня и по дороге показывает, где он копал канаву, где пахал, где ставил изгородь. Он неплохо и очень толково потру дился на своем маленьком участке, вид этого уютного домика в лесу наполняет меня удивительным спокойст вием. Чуть поодаль, за домом и коровником, негромко шумит лес, здесь все больше лиственные деревья, и осиновая листва издает шелковистый шорох.
Я ухожу. Близится вечер, замолкли птицы, погода мягкая, голубые нежные сумерки.
– Сегодня вечером мы все будем молоды! – гром ко и отчетливо говорит мужской голос в кустах сире ни. – Пойдемте танцевать на выгон.
– А помните, какой вы были в прошлом году? – отвечает голос фру Фалькенберг. – Вы были милый и юный и ничего подобного не говорили.
– Да, в прошлом году я ничего подобного не гово рил. Подумать только, что вы это запомнили. H о и в прошлом году вы однажды выбранили меня. «Как вы прекрасны сегодня вечером», – сказал я. «Нет, – отве тили вы, – моя красота давно ушла, но вы совсем как дитя, и я прошу вас не пить так много», – сказали вы.
– Да, так я говорила, – с улыбкой признается фру Фалькенберг.
– Так вы говорили. Но это неправда: мне лучше знать, прекрасны вы или нет, недаром я целый вечер лю бовался вами.
– О, дитя, дитя!
– А сегодня вечером вы еще прекраснее.
– Кто-то идет.
В кустах сирени двое – фру Фалькенберг с приез жим инженером. Увидев, что это всего-навсего я, они как ни в чем не бывало возобновляют прерванный разговор, будто меня здесь нет. Так уж устроен ум челове ческий. Хотя я только о том и мечтал, чтобы меня оста вили в покое, теперь мне досадно, что эти двое так от кровенно мной пренебрегают. У меня уже седая голова, думается мне, неужели мои седины не заслуживают уважения?
– Да, сегодня вечером вы еще прекраснее, – по вторяет инженер.
Я поравнялся с ними, я спокойно здороваюсь и про хожу мимо.
– Я только хотела вам сказать, что все это ни к чему, – отвечает фру и тут же кричит мне вдогонку: – Вы что-то потеряли!
Потерял? На дороге лежит мой носовой платок, я нарочно уронил его; я возвращаюсь, поднимаю платок, благодарю и ухожу.
– Не отвлекайтесь из-за пустяков, – восклицает инженер. – Какой-то мужицкий платок с красными цветочками. Идемте лучше в беседку!
– Беседка по ночам заперта, – отвечает фру. – Или там кто-нибудь есть.
Остального я не слышу.
Жить я буду в комнате над людской. Единственное открытое окно моей комнаты смотрит как раз в заросли сирени. Поднявшись к себе, я слышу, что те двое все еще продолжают разговаривать в зарослях, но не слышу о чем. Почему это беседка заперта по ночам и кто завел такой порядок, – рассуждаю я про себя. Наверно, какая-нибудь продувная бестия смекнула, что, если всегда держать дверь на запоре, можно будет однажды без особого риска наведаться туда в приятном обществе, запереть за собой дверь и провести там время.
Вдали, на дороге, по которой я только что пришел, показались еще двое, это толстый капитан Братец и пожилая дама с шалью. Должно быть, они сидели где-то в роще, когда я шел мимо, и я мучительно стараюсь вспомнить, не разговаривал ли я на ходу сам с собой.
Вдруг я вижу, как инженер выскакивает из-за кустов и стремглав бросается к беседке. Дверь заперта, он наваливается плечом и высаживает ее. Слышен треск.
– Идите сюда, здесь никого нет! – кричит он.
Фру Фалькенберг встает и говорит очень сердито:
– Что вы вытворяете, безумный вы человек!
Однако, говоря эти сердитые слова, она покорно идет на его зов.
– Вытворяю? – переспрашивает инженер. – Любовь это не глицерин. Любовь это нитроглицерин.
Он берет ее за руку и уводит в беседку.
Пусть так.
Но тут появляется жирный капитан со своей дамой. Те двое в беседке этого, разумеется, не подозревают, а фру Фалькенберг навряд ли будет рада, если ее застанут в таком уединенном месте с посторонним мужчиной. Я обвожу глазами комнату, ищу, чем бы их предупредить, замечаю пустую бутылку, подхожу к окну и изо всех сил кидаю ее. Слышен звон, бутылка разбилась вдребезги, осколки стекла и черепицы сыплются с крыши, в беседке раздается вопль ужаса и оттуда выбегает фру Фалькенберг, инженер следует по пятам, все еще держась за ее одежды. Они застывают на месте и оглядываются по сторонам. «Братец! Братец! – восклицает вдруг фру Фалькенберг и мчится сквозь заросли. – Не ходите за мной! – приказывает она на бегу. – Не смейте ходить за мной!»
Но инженер прытко скачет за ней. На редкость мо лодой и несговорчивый субъект.
Итак появляется жирный капитан со своей дамой. Они ведут волнующий разговор о том, будто в мире нет ничего, что могло бы сравниться с любовью. Жир ному наверняка лет под шестьдесят, даме не меньше сорока; презабавно наблюдать их нежности.
