Город за рекой - Казак Герман (серия книг TXT) 📗
— Господин Префект, — заговорил Высокий Комиссар звучным монотонным голосом, в котором чувствовалась утомленность, — господин Префект просил меня принять вас, мой уважаемый господин, вместо себя. Мы благодарим вас за то, что вы последовали нашему приглашению. Две причины побудили нас обратиться к вам. Одна — это открывшееся вакантное место. С другой стороны, у нас создалось впечатление, что вы, господин доктор Линдхоф, в вашей прежней жизни не имели возможности в полную меру реализовать себя в соответствии с вашими способностями. Или я ошибаюсь?
— Почти что так, — сказал Роберт. — Пять лет я работал научным сотрудником в Институте исследований клинописных языков. С тех пор как его вынуждены были закрыть в связи с общим бездействием очагов культуры, я мог писать что-то только для себя — без надежды на публикацию. О трудностях житейского характера и говорить нечего.
Комиссар кивнул.
— Ваши научные интересы, естественно, известны, — сказал он. — Область исследования, которой можно было бы заняться у нас, лежит, правда, не в частном прошлом, как ваши, к примеру, аккадские штудии гильгамешского эпоса, а во всеобщей, я бы сказал, в еще определенной эпохе прошлого. Речь идет о той сфере, где жизнь находится в преддверии прошлого. Вы, господин доктор Линдхоф, если очертить вашу задачу, могли бы запечатлеть какие-то процессы и явления, прежде чем они уйдут в небытие.
Роберт внимательно слушал, слегка наклонив голову вперед.
— То есть это была бы, как я понимаю, своего рода должность хранителя.
— Нет ничего важнее поддержания памяти в людях, — продолжал Комиссар размеренным сухим тоном, как будто читал лекцию. — Жизнь отдельного человека коротка и нередко предоставляет слишком малое пространство для развертывания судьбы. Люди оставляют после себя много непережитого — того, что не нашло выражения. Их существование поэтому несовершенно. — Он подавил приступ кашля. — Что исчерпывается мгновением, — продолжал — умирает вместе с ним. То, что мы называем искусством, есть не что иное, как живая традиция духа. Храмы и статуи, живописные полотна и песни — это непреходящее, то что переживает людей и народы, но вернее всего служит духу письменное слово. Не будь написаны эпос о Гильгамеше, Упанишады, Песни Гомера, "Дао дэ цзин" или "Божественная комедия" — ограничимся хотя бы этими из древних сборников, — мир людей сегодня ничем не отличался бы от мира муравьев.
Высокий Комиссар прервал свою речь и пристально посмотрел на Роберта. Тот следовал скорее общему течению мыслей, не фиксируя внимание на частностях. Трезвый тон речи, словно дело шло о самых естественных вещах, возбуждал его. Незаметно взгляд его оторвался от Комиссара и начал блуждать по окрестности, открывавшейся за его спиной, в широком проеме двери, что вела на террасу. Низкая каменная балюстрада, замыкавшая ее, позволяла беспрепятственно обозревать тонувшее в бесконечной синеющей дали пространство, вплоть до самого горизонта, где высились в серебристом мареве гребни гор. Там вспыхивали временами огненные точки; возможно, это блистали оконные стекла в каком-то здании от лучей солнца, ударявших в них. Голова и плечи Комиссара приходились как раз на середину дверного проема, и он казался сидящей фигурой святого на переднем плане какого-нибудь живописного полотна. Если бы он отбрасывал тень, то она должна была бы охватить всю землю и небо.
— У меня такое чувство, — сказал Роберт, — как будто высказаны были мысли, родственные моим. Хотя они близки мне, я, кажется, ни за что бы не смог так свободно облечь их в слова.
— Я могу это расценивать как выражение готовности заняться той работой, какую мы вам предлагаем? — спросил Комиссар.
Роберт смущенно признался, что он все же не совсем ясно представляет себе характер своих будущих занятий. На это Комиссар заявил, что городские власти хотели бы иметь в его лице архивариуса и хрониста.
— Задача состоит в том, — объяснил чиновник, — чтобы проследить не только обычаи и характерные особенности нашего города, но и судьбу его жителей и в слове запечатлеть то, что могло бы быть полезным для всеобщего опыта.
Далее чиновник сказал, что должность эта независимая, доктор Линдхоф, мол, волен сам решать, что ценно для исследования и заслуживает сохранения. Он лишь может рекомендовать ему ознакомиться с коммунальными архивами последнего столетия. Служебные помещения находятся в здании Старых Ворот.
Роберт выразил удивление, что это место не предложили кому-нибудь из местных жителей, кто давно живет здесь и знает свой край, но Высокий Комиссар заметил в ответ, что сторонний человек в состоянии смотреть на вещи непредубежденным взглядом и более объективно. К тому же, пояснил он, нежелательно допускать разные группы местного населения к городскому Архиву, где наряду с важными документами прежних времен хранятся в том числе и секретные бумаги из наследия того или иного из их сограждан. Ознакомление с этими досье, разумеется, помогло бы Роберту сделать важные наблюдения. Главное — это проследить, насколько дух порядка, даже — как считают высшие служащие Префектуры — дух бытия, выражается в положении вещей в городе.
— Бытия?! — удивленно воскликнул Роберт. Он подумал при этом о странных подвалах, о кварталах, лежащих в руинах, вспомнил слова отца, говорившего, что жизнь здесь протекает под землей. Но он счел, что сейчас не время поднимать все эти чрезвычайно любопытные вопросы. Работа, которую ему предлагают тут, позволит ближе узнать город и особенности устройства его жизни, показавшиеся на первый взгляд столь необычными.
Комиссар заметил, что во всем установившемся скрыто присутствует как бывшее, так и предбудущее. В заключение он рассказал о стараниях Префектуры сделать жизнь вверенных ей граждан свободной от всего случайного, чтобы единичные жизненные пути привести в соответствие со всеобщими линиями судьбы.
Мысленно Роберт уже видел себя в окружении древних фолиантов, погруженным в размышления над прожитыми судьбами.
А его собственная судьба?
Мелодия прерывистого трезвучия, повторившегося несколько раз с короткими интервалами, вернула его к действительности. Этот звуковой сигнал прозвучал из громкоговорителя. Роберт вопросительно посмотрел на Комиссара.
— Господин Префект дает знать о своем желании лично сказать вам несколько слов.
Роберт поднялся с кресла, полагая, что Префект войдет сейчас в комнату. Комиссар пояснил, что Префект остается невидимым и общается с населением города исключительно через микрофон. Его резиденция находится в предгорье, в дальнем здании; отсюда видно иногда, как на фронтонных окнах его играют отблески света. Это необычный знак внимания, когда Префект лично приветствует приезжего.
Когда отзвучал мелодический сигнал, Комиссар придвинул микрофон на столе ближе к Роберту, чтобы он мог использовать его для ответов на возможные вопросы.
Но вот раздался голос Префекта. Звуки медленно роняемых слов наполнили помещение. Комиссар тоже поднялся из-за своего стола. Голос, хотя и густой, лился, подобно холодному свету. Фразы, как рентгеновские лучи, пронизывали тело.
— Приходящий сюда, — звучало из громкоговорителя, — хорошо сделает, если отбросит свое знание, как балласт. Логика и разум, которыми так гордится европейский человек, замутняют картину природы. Ибо — что есть природа?
От этого вопроса, так неожиданно и прямо поставленного, Роберт оторопел. То, что говорящий оставался невидимым, не давало возможности составить живое впечатление о нем и отодвигало его в некую таинственную внеземную сферу. Роберт посмотрел на Комиссара, словно ища поддержки, но ничего не мог прочесть в его лице, казавшемся непроницаемым. Голос в громкоговорителе все еще молчал.
— Природа, — пробормотал Роберт поспешно, пока еще длилась пауза, — есть движение элементов.
— А элементы? — продолжал допрашивать невидимый говорящий.
— Это космос. Природа, — торопливо прибавил он, осененный внезапной мыслью, — это разговор богов.
