Лавка древностей - Диккенс Чарльз (читать книги без сокращений .TXT) 📗
Он был вне себя от волнения, и, решив больше не раздражать его, я шагнул за своей шинелью, оставленной у двери. И вдруг увидел, что Нелл стоит рядом со мной, держа в руках плащ, шляпу и трость.
— Это не мое, милая, — сказал я.
— Нет, нет, — спокойно ответила девочка, — это я дедушке.
— Неужели он уйдет из дому на ночь глядя?
— Уйдет, — сказала она и улыбнулась.
— А как же ты, моя прелесть?
— Я? Останусь здесь, конечно! Как всегда. Я удивленно посмотрел на старика, но он старательно оправлял на себе плащ, то ли притворяясь, то ли на самом деле не слыша нашего разговора. Взгляд мой снова упал на маленькую, хрупкую фигурку девочки. Одна! Всю тоскливую, долгую ночь — одна в этом мрачном доме!
Нелли не подала виду, что замечает мое удивление, и помогла деду одеться, потом взяла свечу и пошла вперед — посветить нам, но на пороге остановилась, с улыбкой поджидая нас обоих. Судя по лицу старика, он понимал, почему я медлю, и все-таки не сказал ни слова, а лишь кивнул головой, пропуская меня вперед. Мне не оставалось ничего другого, как подчиниться.
В дверях девочка поставила свечу на пол и потянулась ко мне, чтобы я ее поцеловал на прощанье. Потом подбежала к старику; он обнял и благословил ее.
— Спи сладко, Нелл, — тихо проговорил он. — Пусть ангелы охраняют твой сон! И не забудь, родная, прочитать молитву на ночь.
— Нет, что ты! — горячо воскликнула она. — Мне бывает так хорошо после нее!
— Да, да, верно… я по себе это знаю, так и должно быть, — сказал старик. — Да благословит тебя бог! К утру я буду дома.
— Ты только разок позвонишь, и я сразу услышу как бы крепко мне ни спалось, — заверила его девочка.
На этом они простились. Нелл распахнула дверь, прикрытую теперь ставнями (я слышал, как Кит возился с ними, прежде чем убежать домой), и, в последний раз пожелав нам доброй ночи своим нежным, чистым голоском, вспоминавшимся мне потом тысячи раз, проводила нас за порог. Старик подождал с минуту и, убедившись, что внучка затворила дверь и заперла ее на засов, медленно зашагал по улице. На углу он остановился, тревожно посмотрел мне в лицо и стал прощаться, уверяя, будто бы нам совсем не по дороге. Я не успел сказать ни слова, с такой неожиданной для его возраста быстротой мой спутник оставил меня. На ходу он оглянулся раза два или три, словно проверяя, не наблюдаю ли я за ним, а может быть, опасаясь, что мне придет в голову выслеживать его издали. Ночная тьма благоприятствовала ему, и он скоро исчез у меня из виду.
Я так и остался стоять на углу, не имея сил уйти и сам не зная, что мне здесь нужно. Потом бросил груствый взгляд на улицу, по которой мы только что шли, и, поразмыслив еще минуту, зашагал обратно. Я несколько раз прошел мимо дома старого антиквара, остановился у двери, прислушался. За ней было темно и тихо, как в могиле.
И все-таки мне не хотелось уходить отсюда; я медлил, перебирая в уме все мыслимые беды, которые могли грозить ребенку, — пожар, ограбление и даже смерть от руки убийцы. У меня было такое чувство, что стоит мне только отойти от этого дома — и его постигнет несчастье. Вот где-то хлопнули не то дверью, не то окном… И, перейдя улицу, я снова стал перед лавкой антиквара и снова осмотрел ее… Нет, здесь все тихо. Дом стоит по-прежнему темный, холодный, без малейших признаков жизни.
Прохожие попадались мне редко. Унылая, мрачная улица была почти в полном моем распоряжении. Лишь изредка пробежит какой-нибудь запоздалый театрал, да кой-когда свернешь с тротуара, уступая дорогу пьяному, который горланит что есть мочи и, шатаясь, бредет домой. Впрочем, и такие прохожие были редки, а вскоре даже их не стало. Пробило час ночи, а я все шагал и шагал по этой улице, всякий раз давая себе слово, что сейчас уйду, и тут же нарушая его под каким-нибудь новым предлогом.
Речи старика, да и сам он, не выходили у меня из головы, а то, что я видел и слышал у него в доме, с каждой минутой казалось мне все непонятнее. Ночные отлучки старого антиквара были в высшей степени подозрительны. Я узнал о них только благодаря простодушной откровенности девочки; старик слышал, что она сказала, заметил мое явное недоумение, но все же промолчал, не потрудившись объяснить мне свою тайну. И чем больше я раздумывал над этим, тем явственнее возникали передо мной его измученное лицо, рассеянность, блуждающий, неспокойный взгляд. Почему бы ему не совмещать в душе любовь к внучке с самым черным злодейством? Да разве любовь эта не противоречит сама себе, если он способен оставлять девочку одну на ночь? Но при всем моем недоверии к старику я ни на минуту не сомневался в искренности его чувства к ней. Я даже не мог допустить подобных сомнений, вспоминая наш разговор, вспоминая, с какой нежностью звучало ее имя в его устах.
«Останусь здесь, конечно! — ответила она на мой вопрос. — Как всегда». Что же влечет старика из дому ночь за ночью? Я перебирал в уме рассказы о чудовищных, загадочных преступлениях, которые совершаются в больших городах и долгие годы остаются нераскрытыми. Но как ни страшны были эти рассказы, ни один из них не мог послужить мне для разъяснения тайны, становившейся тем непонятнее, чем больше я думал над ее разгадкой. Погруженный в свои мысли, которые сводились все к одному и тому же, я бродил по улице взад и вперед еще два долгих часа. Наконец пошел сильный дождь; усталость все-таки одолела меня, хоть и не притупила интереса к этим людям, и, остановив первую попавшуюся карету, я поехал домой. В очаге у меня весело потрескивал огонь, лампа горела ярко, часы, как всегда, встретили своего хозяина радушным тиканьем. Тишина, тепло, уют — как радостно было ощущать это после того уныния и мрака, который только что окружал меня!
Я сел в кресло, откинулся на его мягкие подушки, и мне сразу представилось, как эта девочка — одна, всеми брошенная, никем не охраняемая (кроме ангелов) — мирно спит в своей постели. Такая нежная и хрупкая, словно фея, такая юная — и где, в каком месте проводит она томительные, долгие ночи! Я не мог примириться с этим.
Мы так подвержены воздействию внешнего мира, что многие наши мысли (коим надлежало бы носить чисто умозрительный характер), может статься, не пришли бы нам в голову без этой помощи со стороны. И я не уверен, овладела ли бы мною с такой силой тревога о маленькой Нелл, если бы этой тревоге не сопутствовало воспоминание о причудливых вещах, которыми была полна лавка антиквара. Одиночество девочки, окруженной всеми этими диковинами, стало для меня особенно ощутимым. Она стояла передо мной как живая, а вокруг нее теснилось все то, что было столь чуждо всей ее природе, чуждо ее полу и возрасту. Если бы моя фантазия не получила такого подспорья, если бы я увидел девочку в обычной комнате, в обычной обстановке, — весьма возможно, что ее одиночество не поразило бы меня так сильно. Теперь же она казалась мне образом из какой-то аллегории и так приковывала к себе мои мысли, что я, повторяю, при всем желании не мог думать ни о чем другом.
— Как же сложится ее жизнь? — проговорил я вслух, беспокойно шагая из угла в угол. — Неужто эти чудовища так и будут держать ее в плену и она так и останется единственным чистым, свежим, непорочным существом среди них? Что ожидает…
Но тут я прервал свои размышления, ибо они заводили меня слишком далеко, заводили в ту область, которой мне не хотелось касаться. И, оставив эти пустые домыслы, я решил лечь и забыться сном.
Но всю ту ночь, и во сне и наяву, ко мне возвращались все те же думы, и те же образы неотступно стояли у меня перед глазами. Я видел темные, сумрачные комнаты, рыцарские доспехи, костлявыми призраками безмолвно выступающие из углов, ухмылки и гримасы деревянных и каменных уродцев, пыль, ржавчину, источенное червем дерево… и посреди этого хлама, этой ветоши и запустения мирно спит пленительной красоты девочка — спит и улыбается своим легким, светлым снам.
Глава II
Желание снова посетить то место, откуда я ушел при описанных выше обстоятельствах, наконец одержало надо мной верх, промучив меня почти всю следующую неделю; однако на сей раз я решил побывать там засветло и отправился в ту часть города в первой половине дня.
