Именины - Чехов Антон Павлович (читать онлайн полную книгу txt) 📗
— Да, я изменила убеждения! — крикнула она. — Радуйся!
— Виноват-с!
Дядя в последний раз церемонно поклонился, как-то вбок, и, весь съёжившись, шаркнул ногой и пошёл назад.
«Дурак, — подумала Ольга Михайловна. — И ехал бы себе домой».
Дам и молодёжь нашла она на огороде в малиннике. Одни ели малину, другие, кому уже надоела малина, бродили по грядам клубники или рылись в сахарном горошке. Несколько в сторону от малинника, около ветвистой яблони, кругом подпёртой палками, повыдерганными из старого полисадника, Пётр Дмитрич косил траву. Волосы его падали на лоб, галстук развязался, часовая цепочка выпала из петли. В каждом его шаге и взмахе косой чувствовались уменье и присутствие громадной физической силы. Возле него стояли Любочка и дочери соседа, полковника Букреева, Наталья и Валентина, или, как их все звали, Ната и Вата, анемичные и болезненно-полные блондинки, лет шестнадцати — семнадцати, в белых платьях, поразительно похожие друг на друга. Пётр Дмитрич учил их косить.
— Это очень просто... — говорил он. — Нужно только уметь держать косу и не горячиться, то есть не употреблять силы больше, чем нужно. Вот так... Не угодно ли теперь вам? — предложил он косу Любочке. — Ну-ка!
Любочка неумело взяла в руки косу, вдруг покраснела и засмеялась.
— Не робейте, Любовь Александровна! — крикнула Ольга Михайловна так громко, чтобы её могли слышать все дамы и знать, что она с ними. — Не робейте! Надо учиться! Выйдете за толстовца, косить заставит.
Любочка подняла косу, но опять засмеялась и, обессилев от смеха, тотчас же опустила её. Ей было стыдно и приятно, что с нею говорят, как с большой. Ната, не улыбаясь и не робея, с серьёзным, холодным лицом, взяла косу, взмахнула и запутала её в траве; Вата, тоже не улыбаясь, серьёзная и холодная, как сестра, молча взяла косу и вонзила её в землю. Проделав это, обе сестры взялись под руки и молча пошли к малине.
Пётр Дмитрич смеялся и шалил, как мальчик и это детски-шаловливое настроение, когда он становился чрезмерно добродушен, шло к нему гораздо более, чем что-либо другое. Ольга Михайловна любила его таким. Но мальчишество его продолжалось обыкновенно недолго. Так и на этот раз, пошалив с косой, он почему-то нашёл нужным придать своей шалости серьёзный оттенок.
— Когда я кошу, то чувствую себя, знаете ли, здоровее и нормальнее, — сказал он. — Если бы меня заставили довольствоваться одною только умственной жизнью, то я бы, кажется, с ума сошёл. Чувствую, что я не родился культурным человеком! Мне бы косить, пахать, сеять, лошадей выезжать...
И у Петра Дмитрича с дамами начался разговор о преимуществах физического труда, о культуре, потом о вреде денег, о собственности. Слушая мужа, Ольга Михайловна почему-то вспомнила о своём приданом.
«А ведь будет время, — подумала она, — когда он не простит мне, что я богаче его. Он горд и самолюбив. Пожалуй, возненавидит меня за то, что многим обязан мне».
Она остановилась около полковника Букреева, который ел малину и тоже принимал участие в разговоре.
— Пожалуйте, — сказал он, давая дорогу Ольге Михайловне и Петру Дмитричу. — Тут самая спелая... Итак-с, по мнению Прудона, — продолжал он, возвысив голос, — собственность есть воровство. Но я, признаться, Прудона не признаю и философом его не считаю. Для меня французы не авторитет, бог с ними!
— Ну, что касается Прудонов и всяких там Боклей, то я тут швах, — сказал Пётр Дмитрич. — Насчёт философии обращайтесь вот к ней, к моей супруге. Она была на курсах и всех этих Шопенгауэров и Прудонов насквозь...
Ольге Михайловне опять стало скучно. Она опять пошла по саду, по узкой тропиночке, мимо яблонь и груш, и опять у неё был такой вид, как будто шла она по очень важному делу. А вот изба садовника... На пороге сидела жена садовника Варвара и её четверо маленьких ребятишек с большими стрижеными головами. Варвара тоже была беременна и собиралась родить, по её вычислениям, к Илье-пророку. Поздоровавшись, Ольга Михайловна молча оглядела её детей и спросила:
— Ну, как ты себя чувствуешь?
— А ничего...
Наступило молчание. Обе женщины молча как будто понимали друг друга.
— Страшно родить в первый раз, — сказала Ольга Михайловна, подумав, — мне все кажется, что я не перенесу, умру.
— И мне представлялось, да вот жива же... Мало ли чего!
Варвара, беременная уже в пятый раз и опытная, глядела на свою барыню несколько свысока и говорила с нею наставительным тоном, а Ольга Михайловна невольно чувствовала её авторитет; ей хотелось говорить о своём страхе, о ребёнке, об ощущениях, но она боялась, чтобы это не показалось Варваре мелочным и наивным. И она молчала и ждала, когда сама Варвара скажет что-нибудь.
— Оля, домой идём! — крикнул из малинника Пётр Дмитрич.
Ольге Михайловне нравилось молчать, ждать и глядеть на Варвару. Она согласилась бы простоять так, молча и без всякой надобности, до самой ночи. Но нужно было идти. Едва она отошла от избы, как уж к ней навстречу бежала Любочка, Вата и Ната. Две последние не добежали до неё на целую сажень и обе разом остановились как вкопанные; Любочка же добежала и повисла к ней на шею.
— Милая! Хорошая! Бесценная! — заговорила она, целуя её в лицо и в шею. — Поедемте чай пить на остров!
— На остров! На остров! — сказали обе разом одинаковые Вата и Ната, не улыбаясь.
— Но ведь дождь будет, мои милые.
— Не будет, не будет! — крикнула Любочка, делая плачущее лицо. — Все согласны ехать! Милая, хорошая!
— Там все собираются ехать чай пить на остров, — сказал Пётр Дмитрич, подходя. — Распорядись... Мы все поедем на лодках, а самовары и все прочее надо отправить с прислугой в экипаже.
Он пошёл рядом с женой и взял её под руку. Ольге Михайловне захотелось сказать мужу что-нибудь неприятное, колкое, хотя бы даже упомянуть о приданом, чем жёстче, тем, казалось, лучше. Она подумала и сказала:
— Отчего это граф Алексей Петрович не приехал? Как жаль!
— Я очень рад, что он не приехал, — солгал Пётр Дмитрич. — Мне этот юродивый надоел пуще горькой редьки.
— Но ведь ты до обеда ждал его с таким нетерпением!
III
Через полчаса все гости уже толпились на берегу около свай, где были привязаны лодки. Все много говорили, смеялись и от излишней суеты никак не могли усесться в лодки. Три лодки были уже битком набиты пассажирами, а две стояли пустые. От этих двух пропали куда-то ключи, и от реки то и дело бегали во двор посланные поискать ключей. Одни говорили, что ключи у Григория, другие — что они у приказчика, третьи советовали призвать кузнеца и отбить замки. И все говорили разом, перебивая и заглушая друг друга. Пётр Дмитрич нетерпеливо шагал по берегу и кричал:
— Это черт знает что такое! Ключи должны всегда лежать в передней на окне! Кто смел взять их оттуда? Приказчик может, если ему угодно, завести себе свою лодку!
Наконец ключи нашлись. тогда оказалось, что не хватает двух весел. Снова поднялась суматоха. Пётр Дмитрич, которому наскучило шагать, прыгнул в узкий и длинный чёлн, выдолбленный из тополя, и, покачнувшись, едва не упав в воду, отчалил от берега. За ним одна за другою, при громком смехе и визге барышень, поплыли и другие лодки.
Белое облачное небо, прибрежные деревья, камыш и лодки с людьми и с вёслами отражались в воде, как в зеркале; под лодками, далеко в глубине, в бездонной пропасти тоже было небо и летали птицы. Один берег, на котором стояла усадьба, был высок, крут и весь покрыт деревьями; на другом, отлогом, зеленели широкие заливные луга и блестели звезды. Проплыли лодки саженей пятьдесят, и из-за печально склонившихся верб на отлогом берегу показались избы, стадо коров; стали слышаться песни, пьяные крики и звуки гармоники.
Там и сям по реке шныряли челны рыболовов, плывших ставить на ночь свои переметы. В одном челноке сидели подгулявшие музыканты-любители и играли на самоделковых скрипках и виолончели.
