Одиссея стрелка - Шоу Ирвин (мир книг .txt) 📗
За окном пел черный мальчишка, рокотали, идя на посадку, самолеты, вернувшиеся с Атлантики, тревожно завывали те, которым предстояло лететь через Сахару.
Опять сны. Арабы, закутавшись в лохмотья, гонят верблюдов по периметру летного поля на фоне «либерейтеров», ждущих, пока их загрузят бомбами. Два «митчелла», все еще горящих на бразильском берегу. В одном из них Фрэнк Слоун, а над ним кружит Уайтджек, который перед самым полетом сказал ему, что переспит с его женой. И переспал. Холмы вокруг Иерусалима, крутые, каменистые, пыльные. Тускло-зеленые ряды оливковых деревьев, разбросанных по склонам, жмущихся к земле в поисках спасения от жаркого дыхания пустыни; рокот «митчеллов» среди ущелий Голубого хребта, охота на оленей, выстрелы; они летят домой из Италии, держась ниже кислородного барьера, под ними Средиземное море такой голубизны, какую в Америке не увидишь; в наушниках – грязные песни парней… впереди отдых в Александрии в ожидании прилета остальных; девушка из Флашинга, Лонг-Айленд, идет летним вечером рука об руку с Новаком в Кони-Айленд.
Его разбудил Уайтджек. Он проснулся не сразу. За окном было темно, в глаза бил электрический свет. Над ним склонился Уайтджек, осторожно его тормоша.
– Я подумал, что вам это будет интересно, – говорил Уайтджек, – ваша фамилия в списках, на доске объявлений. Сегодня вы улетаете.
– Спасибо, – сказал Стаис, смутно ощущая признательность за то, что его вытащили из мешанины обрывочных и горьких снов.
– Я взял на себя смелость и расписался против вашей фамилии в списках,
– продолжал Уайтджек, – не придется лишний раз идти на поле.
– Спасибо, – сказал Стаис, – вы очень добры ко мне.
– И еще, – говорил Уайтджек, – сегодня кормят жареным цыпленком.
Над этим стоило подумать. Стаис немного проголодался, однако, прикинув, сколько сил надо затратить, чтобы встать, надеть ботинки и пройти сто ярдов до столовой, он решил перемочь чувство голода. – Спасибо, – сказал он, – я, пожалуй, полежу. Что слышно о ваших ребятах?
– Эскадрилья здесь, – ответил Уайтджек.
– Это хорошо.
– Все, кроме одной машины. – Уайтджек присел на край его койки. Голос его был тих и невыразителен. – Кроме машины Джонни Маффета.
За многие месяцы службы в военно-воздушных силах, проведенных на аэродромах, куда не всегда возвращались машины, Стаис научился одному: в таких случаях лучше ничего не говорить. Ему было всего девятнадцать, но это он уже знал. Поэтому он лежал молча.
– Они потеряли ее из виду в облаках на вылете из Асенсиона и больше не имели с ними связи. Шанс все же есть, – проговорил Уайтджек, – самолет может появиться в любую минуту. – Он поглядел на часы. – У них еще есть в запасе час и сорок минут.
Сказать было попросту нечего, поэтому Стаис молчал.
– Одно время, – проговорил Уайтджек, – Джонни Маффет вроде бы собирался жениться на моей сестре. Может, оно и к лучшему, что не женился. Быть в близком родстве и вместе принимать участие в бесконечных «развлечениях» военно-воздушных сил – занятие не самое приятное.
Уайтджек замолчал и глянул на свой живот. Намеренно неторопливым движением он расстегнул пояс, потом затянул его с такой силой, что лязгнула пряжка.
– А цыпленок был совсем недурен, – проговорил он. – Вы уверены, что не хотите есть?
– Поберегу аппетит до маминых лакомств, – ответил Стаис.
– Моя сестра была здорово влюблена в Джонни, – сказал Уайтджек, – вот попомните мое слово: вернется он домой после войны, устроится, и она его окрутит. Перед самым моим отъездом она пришла ко мне и попросила дать ей десять акров на северной стороне моего участка и три акра леса на строительство дона. Я сказал о'кей, я не против.
Он опять замолчал, мысленно представляя себе те десять акров холмистых нагорных лугов в Северной Каролине и три акра корабельного леса.
– Сплошь дуб и сосна, из которых можно поставить прекрасный дом. – Из всех людей на свете я бы больше всего хотел поселить у себя на участке Джонни Маффета. Я знаю его двадцать лет, шесть раз мы дрались с ним на кулаках, и все шесть раз я его бил – и все же заявляю это.
Он встал и подошел к своей койке. Потом вдруг вернулся.
– Кстати, – сказал он тихо, – все это между нами, сержант.
– Конечно, – сказал Стаис.
– Сестра сказала, что она с меня шкуру спустит, если я когда-либо расскажу Джонни, что для него уготовано. – Он чуть улыбнулся. – Женщины удивительно самоуверенны в каких-то вопросах, – сказал он, – и я так никогда ни о чем ему и не намекнул, даже когда надрался до чертиков и бегал нагишом по центру города Тампа в три часа утра, распевая «Кэйси Джонс».
Он вытащил из своего рюкзака сигару и задумчиво раскурил ее.
– Просто удивительно, до чего привыкаешь в армии к дешевым сигарам.
– Я пробовал курить, да бросил, – сказал Стаис. – Подожду, пожалуй, пока стану постарше.
Уайтджек тяжело сел на свою койку.
– Думаете, вас снова отправят воевать?
Стаис уставился в потолок.
– Я бы не удивился, – ответил он. – Ведь я вполне здоров. Просто устал.
Уайтджек кивнул, медленно затягиваясь. – Кстати, вы слыхали разговор насчет лейтенанта?
– Слыхал.
– Я ходил на поле, ну и поговорил с ним по-свойски. С тех пор как мы сюда прилетели, он так и сидит у КП, весь день и почти всю ночь просидел, все глядит на прибывающие самолеты. Мы с ним давно уже приятели, и я его спросил прямо в лоб: «Фрэдди, – говорю я, – ты, говорю, последнее время всех ребят в тупик поставил». А он говорит: «А что такое?» А я отвечаю: «Да вот, говорят, испортился ты. Проходишь мимо, даже не глядишь, будто и не узнаешь. Чего это ты вздумал зазнаваться, ведь уже год, как вместе живем», – сказал я ему. Он поглядел на меня, потом на землю и с минуту молчал. А потом говорит. «Прости, Арнольд. Я и не замечал этого». – Уайтджек машинально взглянул на часы. – Он нервничает с тех самых пор, как мы получили приказ об отправке за океан. Знаете Симпсона из нашего экипажа? Вот он все за него беспокоится да за штурмана.
– А чего он беспокоится? – в голове сумасшедшим калейдоскопом промелькнули тысячи причин, которые могут вызвать беспокойство у командира экипажа боевой машины.
– Они не бойцы, – медленно проговорил Уайт-Джек. – Оба они хорошие парни, лучше и не придумаешь, только лейтенант долго приглядывался к ним на земле, в воздухе, в бою и убедился, что они не тянут. А он чувствует себя в ответе за нас: сколько улетают, сколько прилетают, и он считает, что Симпсона и штурмана опасно держать в машине. Он хочет подать рапорт, затребовать двух новеньких, как только мы доберемся до Индии. Ну, и боится даже подумать, каково будет Симпсону и штурману, когда они узнают, что он их списал. Вот он и сидит у КП и никого не видит. – Уайтджек вздохнул. – Лейтенанту двадцать два. Такая ответственность в двадцать два – это нелегко. Если увидите Симпсона или Новака, не говорите им ничего, ладно?
– Ладно.
– Наверное, такое всюду бывает. В любой армии.
– Всюду.
Уайтджек поглядел на часы. Снаружи доносился то усиливающийся, то утихающий рев двигателей, ставший за долгие годы неотъемлемой частью их жизни.
– Эх, – сказал Уайтджек, – и чего они не зачислили меня в пехоту? Я за триста ярдов бил из ружья кролика наповал. Так нет, меня берут в авиацию и суют в руки камеру. Что ж, сержант, вам, пожалуй, пора двигаться.
Медленно Стаис поднялся. Он натянул ботинки, положил бритвенный прибор в вещмешок и перекинул его через плечо.
– Готовы? – спросил Уайтджек.
– Да, – ответил Стаис.
– Этот рюкзачок – весь ваш багаж?
– Да, – ответил Стаис. – Меня внесли в список пропавших без вести, считали погибшим и все казенное барахло отправили на склад, а личные вещи
– матери.
Стаис окинул взглядом казарму. Освещенная тусклой походной лампочкой, она была похожа на всякую другую казарму, в какой бы части света она ни находилась, подобие родного дома для каждого, кто хоть раз прошел через нее. Вроде бы он ничего не забыл.