Хунхузы (Собрание сочинений. Т. I) - Шкуркин Павел Васильевич (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗
И места же здесь красивые! Все лес и горы; но не те дикие и непроходимые горы, которые, говорят, тянутся дальше на восток, — а целый, донельзя запутанный лабиринт невысоких хребтов, отдельных сопок, перевалов, ущелий и долин с бесконечным количеством чрезвычайно извилистых рек, речек и ручьев. Мест, удобных для пашни, не так уж много; но лесу, а в лесу зверя — сколько угодно.
Кругом на много верст, на север и запад, до Нингуты и Гирина, а на восток и юг, Бог знает, до какого места — нет крупных городов и поселений, а следовательно, нет и солдат.
Словом, этот край — благодатное место для хунхузов.
Они здесь всегда водились; есть и теперь.
Солдат в этих местах, как я говорил — почти нет; да и слава Богу — без них лучше. Поэтому для защиты от хунхузов, как в нашей деревне, так и в соседних: Гуанъ-ди, Гань-цзы, Ша-хэ-янь-эръ, Да-дянъ-цзы, Да-шань-цзуй-цзы и т. д., везде образованы отряды туань-лянь-хуй. Мне только что минуло шестнадцать лет, я тоже поступил добровольцем в наш деревенский отряд и с гордостью, хотя и обливаясь потом, таскал старую берданку во время наших редких строевых учений.
Дома у моего отца было большое хозяйство; всего было вдоволь — знаете, как в зажиточных китайских усадьбах: и хлеб свой, и скот есть, и огород; сами ткали и красили дабу, сами и водку гнали. Ну словом, как у вас говорится — была в доме полная чаша. Работников у нас было несколько человек, но отец заставлял меня и братьев работать наравне с работниками.
Однажды мы с отцом были в фанзе. Кто-то со двора крикнул, что свиньи ушли в поле. Отец взглянул на меня — я понял и тотчас побежал, чтобы загнать свиней домой. Но, когда я их гнал, то увидел, что наши кони также забрели на дальнее поле, засеянное гаоляном. Поэтому, загнавши свиней, я побежал за лошадьми. Но хитрая скотина, увидев меня, стала потихоньку уходить все дальше и дальше, так что я должен был сделать круг версты в две, чтобы обойти их.
Только что я собрался было гнать коней домой, как случайно я увидел в стороне, по дороге на Да-дянь-цзы, медленно ехавших гуськом шестнадцать верховых людей. Я испугался, потому что у каждого из них были ружья за спиной, и я упал между грядками гаоляна, но так, чтобы мне было все видно. Как только они скрылись за складкой местности, я бросился бегом домой и рассказал отцу.
Сомнения не было, что это были хунхузы — кто же ездит с ружьями в наших краях? Отец тотчас дал знать начальнику нашей милиции Ли Юнъ-си. Тот в одну минуту собрал весь наш отряд, и мы бегом, прямым путем через поля, направились наперерез.
Дорога на Да-дянь-цзы делала здесь большой крюк, и на ней было несколько топких мест, так что хунхузы должны были задержаться, и мы успели раньше их добраться до глубокой промоины, находившейся около дороги и заросшей кустарником. Тут мы и залегли.
У нас было четыре фальконета — знаете, огромные ружья, заряжающиеся с дула круглыми пулями в полтинник величиной. У других были берданки и несколько крупнокалиберных шомпольных ружей. Мы удобно разместились по краю рытвины, зарядили ружья и условились, что по первому крику фазана мы прицелимся, а по второму крику — сразу выстрелим. При этом было точно распределено, кому стрелять в первого хунхуза, кому — во второго и т. д., до последнего.
Прошло немного времени — показались хунхузы. Я волновался страшно, впиваясь глазами в крупного хунхуза, ехавшего в самом конце: мне, как младшему, поручено было стрелять в последнего.
Хунхузы беспечно подъехали почти вплотную к нам, изредка перекидываясь отдельными словами. Ветер был от них в нашу сторону, а то, может быть, их кони почуяли бы нас. Наша позиция была отлична: все хунхузы были как на ладони, кроме последнего.
Раздался удивительно естественный крик фазана. Я растерялся было, забыв, что это означает; но вид моего соседа, прицелившегося в кого-то, вернул мне память. Я торопливо приложил щеку к прикладу и стал наводить ружье, но что-то застилало мне глаза. Хунхузы, услыхав крик, все повернули головы в нашу сторону; некоторые придержали коней. Раздался второй крик — и страшный залп оглушил меня. Шум, крик, брань, конский топот и застилавший все дым так меня перепугали, что я сполз глубже в рытвину…
Когда через момент я выглянул, то увидел, что мои товарищи вылезли наверх и осматривают лежащие на дороге тела убитых и умирающих. Пятнадцать человек остались на месте, и только шестнадцатый, в которого я стрелял, убежал пешком в кусты, и мы его не поймали. Лошадь же его, раненая мною в ногу, ковыляла на трех ногах и жалобно ржала. Остальные кони разбежались, но недалеко.
Коней скоро переловили, оружие хунхузов и то, что у них было при себе ценного, отобрали, трупы зарыли — и дело с хунхузами, казалось бы, было кончено.
На деле же вышло не совсем так…
Жил у нас в Чао-янъ-гоу крестьянин, по имени Фанъ Лао-эръ. Усадьбы у нас не сгруппированы все вместе, а разбросаны на несколько верст; его же фанза была крайняя, в одном из боковых распадков и в стороне от дороги, так что к Фану очень редко кто заглядывал из наших односельчан. Поэтому никто из нас и не знал, что через несколько дней после столкновения с хунхузами, к Фану пришел его побратим, некто Чжанъ, с которым Фанъ лет десять тому назад сделал «кэ-тоу», т. е. заключил братский союз. Вскоре после этого Чжанъ куда-то исчез, и Фанъ с тех пор его не видел. Теперь же, когда Чжанъ вернулся, Фанъ, согласно китайским обычаям, ласково встретил своего названного брата, и, так как у последнего не было определенной работы, то он поселился пока у Фана.
Как-то утром захожу я к Фану по делу и вижу, что вместе с Фаном на кане сидит какой-то коренастый человек средних лет и ест початок кукурузы. Лицо его как будто мне знакомо; но где я его видел, вспомнить не могу. Я поздоровался с хозяином и гостем, присел на кан и, как полагается, из вежливости спросил гостя:
— Вы, кажется, кушаете бао-эръ-ми? (т. е. початок кукурузы).
К великому моему изумлению, он сердито посмотрел на меня и ответил:
— Бу-ши, во кэнь му-тоу, т. е. «нет, я грызу дерево»…
Я не понял; но, как младший, не посмел расспрашивать, и, сделав свое дело, вернулся домой. Тут я рассказал отцу о госте Фана и об его странных словах. Отец почему-то встревожился и тотчас послал за нашими двумя соседями, которые оба служили в нашей милиции, и заставил меня повторить рассказ.
Оба гостя также взволновались и тотчас пошли к нашему начальнику, Ли Юнъ-си.
Я обратился к отцу за разъяснениями. Отец улыбнулся:
— Да разве ты не понимаешь, что ты обидел человека?
— Как, я? Я ничего не говорил; наоборот, был очень вежлив…
— Ты сказал ему «бао-эръ-ми», т. е. «зерна кукурузы, обернутые листьями», потому что слово «бао» значит обвернуть, т. е. спутать, связать чем-нибудь, например веревками. А ты разве не слыхал, что хунхузы никогда не говорят неблагоприятных для себя слов, чтобы этими словами не накликать на себя беду, а заменяют их другими, условными выражениями, как было и в данном случае: грызть дерево — это и значит есть початок кукурузы.
— Так, значит, этот человек — хунхуз? — вскрикнул я, пораженный.
— Выходит, что так!
В это время послышались шаги, и к нам в фанзу вошел Ли Юнъ-си и оба соседа. Ли расспросил меня хорошенько. Затем, посоветовавшись с отцом и соседями, решил, что, прежде чем принять какие-либо серьезные меры, нужно послать к Фану на разведку.
Выбор его пал на жившего поблизости домохозяина Энь Цзя-ю, человека хитрого и осторожного.
Ли так и сделал: он пошел к Эню и приказал ему отправиться к Фану и разузнать, кто у него живет. Но при этом Ли умолчал о том, что я ему рассказал.
Часа через два Ли, взволнованный, пришел к нам и говорит:
— Удивительное дело! Энь вернулся и говорит, что у Фана никого нет, и никто посторонний в его фанзе не жил.
Отец удивленно взглянул на меня — очевидно, у него зародилась мысль, не выдумал ли я всю историю?
Мне сделалось обидно до слез, и я горячо воскликнул:
