Нортенгерское аббатство (пер. И.Маршак) - Остин Джейн (серия книг .txt) 📗

Глава XXIV

На другой день возможности для обещанного осмотра таинственных помещений не представилось. Было воскресенье, и все время между утренним и послеполуденным богослужениями генерал посвятил совместной прогулке по саду и угощению ростбифом в доме. А у Кэтрин при всем ее любопытстве, не хватило бы духа осматривать эту часть дома между шестью и семью часами после обеда — при меркнущем дневном освещении или при более ярком, но неверном освещении могущей погаснуть лампы. В воскресенье, таким образом, ей не довелось увидеть ничего примечательного, если не считать великолепного памятника миссис Тилни, установленного в церкви прямо перед фамильной скамьей. Этот памятник сразу и надолго приковал к себе ее внимание. И чтение высокопарной эпитафии, в которой безутешный супруг перечислял достоинства той, кто, так или иначе, являлась его жертвой, взволновало Кэтрин до слез.

Что генерал, воздвигший этот памятник, мог к нему приблизиться, возможно, и не казалось особенно странным. И все же то, что он был способен как ни в чем не бывало сидеть перед ним, находясь в прекрасном настроении, сохраняя полнейшее спокойствие и беспечно поглядывая по сторонам, — более того, — что он осмелился войти в церковь, — казалось Кэтрин поистине непостижимым. Впрочем, вовсе не потому, что ей трудно было вспомнить примеры подобной ожесточенности нравов. Она могла назвать десятки злодеев, погрязших во всевозможных пороках, совершавших преступления одно за другим и убивавших без разбору и безо всякой жалости или сочувствия, — вплоть до того, как внезапная смерть или религиозный порыв не прерывали их черного дела.

Существование памятника само по себе ни в малейшей степени не могло рассеять ее неуверенности в том, что миссис Тилни в самом деле скончалась. Даже если бы Кэтрин сошла в семейный склеп, где покоились останки усопшей, даже если бы ей показали гроб, в котором эти останки якобы заключены, — что это могло доказать? Кэтрин была достаточно начитанна, чтобы знать, как просто при ложных похоронах труп подменяется восковой фигурой.

Следующее утро посулило какую-то надежду. Ранняя прогулка генерала, столь несвоевременная во всех других отношениях, в данном случае представлялась благоприятным обстоятельством. И лишь только Кэтрин узнала, что он вышел из дому, она немедленно попросила мисс Тилни осуществить ее обещание. Элинор была рада ей угодить. А так как по пути гостья напомнила хозяйке еще про одну договоренность, они первым делом зашли посмотреть на портрет миссис Тилни, висевший в спальне ее дочери. Он изображал очень красивую даму с мягким задумчивым взглядом. В этой части портрет отвечал ожиданиям стоявшей перед ним зрительницы. Однако в остальном ее предположения не подтвердились. Кэтрин рассчитывала найти в нем черты и выражение лица, а также сочетание красок, в точности те же, что она наблюдала если не у Генри, то, по крайней мене, у Элинор — все памятные ей по книгам женские портреты были в столь равной степени похожи на мать и на дочь, что их, по-видимому, можно было не обновлять на протяжении нескольких поколений. На этом полотне однако, сходство приходилось выискивать. Несмотря на такую особенность, Кэтрин вглядывалась в портрет с большим интересом, и ей было бы трудно от него оторваться, если бы ее не ждало нечто еще более захватывающее.

Волнение, которое Кэтрин испытывала, вступая в верхнюю галерею, было слишком сильным, чтобы она была способна поддерживать беседу. Она смогла только оглянуться на свою спутницу. Элинор казалась грустной, но спокойной. Это спокойствие свидетельствовало, что мисс Тилни достаточно часто навещала печальное место, к которому они приближались. Она опять вошла в двустворчатую дверь, опять прикоснулась к дверной ручке заветной комнаты. Затаив дыхание, Кэтрин обернулась, чтобы из предосторожности прикрыть дверь за собой, и вдруг увидела в конце галереи того самого человека, появления которого так опасалась, — внезапно возникшего там генерала! В то же мгновение он окликнул дочь громким, раздавшимся на весь дом голосом: «Элинор!» — уведомив ее о своем присутствии, а Кэтрин повергнув в панический ужас. Инстинктивным движением она попыталась укрыться от его взгляда почти не надеясь, что ей удалось остаться незамеченной. И когда мисс Тилни, попросив у нее глазами прощения, поспешила отцу навстречу и тут же с ним вместе исчезла, Кэтрин, ища спасения, кинулась к себе в комнату. Запершись, она почувствовала, что едва ли когда-нибудь осмелится выйти из своего убежища. Глубоко потрясенная, она провела там не менее часа, сочувствуя бедственному положению подруги и ожидая, что рассвирепевший генерал вот-вот потребует ее в свои апартаменты. Однако никакого вызова не последовало. И в конце концов, увидев въезжавший в аббатство экипаж, она решилась спуститься вниз и встретиться с хозяином дома под защитой приезжих. В комнате для завтрака она нашла веселую компанию, которой генерал представил ее в качестве подруги своей дочери. Он выразился о Кэтрин столь благожелательным, не обнаруживавшим негодования тоном, что, как она поняла, ей, хотя бы на время, была дарована жизнь. При первой же возможности Элинор, вполне владея собой и давая этим понять, как сильно она дорожит репутацией генерала, шепнула подруге: «Отец всего лишь попросил меня ответить на письмо». Кэтрин могла таким образом думать, что генерал либо в самом деле ее не заметил, либо решил в силу каких-то обстоятельств позволить ей на это надеяться. Поверив в такой оборот дела, она осмелилась остаться в его обществе после ухода гостей, и ее предположение ничем не было опровергнуто.

Утреннее происшествие привело ее к решимости проникнуть в заветную комнату самостоятельно. Будет во всех отношениях лучше если Элинор ничего об этом не узнает. Снова подвергать подругу риску, что ее там застигнут заставлять ее войти в помещение, вид которого бередит ее душевную рану, Кэтрин не могла. Гнев генерала был для гостьи менее страшен чем для его дочери. К тому же ей казалось, что в одиночестве она сможет более тщательно все обследовать. Поделиться с Элинор подозрениями, которых, к счастью, она сама, по-видимому, не питала, Кэтрин не смела. Она поэтому не могла при ней искать свидетельств жестокости генерала, которые, — хоть они до сих пор и остались необнаруженными, — надеялась найти в виде заметок, продолженных чуть ли не до последнего вздоха. Дорогу к этой комнате она знала великолепно. И так как ей хотелось с этим покончить до возвращения Генри, которого ждали на следующее утро, она не могла терять времени. День стоял солнечный, решимости у нее было хоть отбавляй, в четыре часа дня до захода солнца оставалось не меньше двух часов, а ее отлучку вполне можно было объяснить тем, что она на полчаса раньше обычного ушла переодеваться.

Так она и поступила. И прежде чем умолк бой часов. Кэтрин оказалась одна в галерее. Было не до размышлений, не следовало терять ни секунды. Ускорив шаги, она, по возможности бесшумно, скользнула за двустворчатую дверь, не давая себе опомниться, не оглядываясь, устремилась к заветной цели. Замок поддался ее руке без зловещего скрежета, который мог бы встревожить обитателей дома. Она вошла в дверь на цыпочках. Комната была перед ней. Но прошло несколько минут, прежде чем она сделала следующий шаг. То, что она увидела, приковало ее к месту и взволновало до глубины души. Ее глазам представилось просторное, удачно спланированное помещение, изящная кровать с заботливо убранной и застланной покрывалом постелью, блестящая батская печь, платяные шкафы из красного дерева и красиво расцвеченные кресла, на которых весело играли врывавшиеся через два окна с подъемными рамами теплые лучи заходящего солнца. Кэтрин ожидала, что вид комнаты может ее потрясти, и она в самом деле была потрясена. Прежде всего ее охватили удивление и растерянность. А возникший вслед за тем проблеск здравого смысла добавил к ним горькое чувство стыда. Она не ошиблась, попав именно туда, куда стремилась, но как же она ошиблась во всем остальном, в толковании слов мисс Тилни, в своих собственных предположениях! Эта комната, которую она представляла себе такой обветшалой, находящейся в такой мрачной части дома, оказалась расположенной в том крыле, которое было построено отцом генерала. Внутри ее были еще две двери, ведущие, вероятно, в гардеробные. Но Кэтрин не хотелось их открывать. Разве халат, который миссис Тилни в последний раз набрасывала на плечи, или ее последняя недочитанная книга могли что-нибудь рассказать о том, о чем никто не смел даже намекнуть? Нет, каковы бы ни были преступления генерала, у него хватило ума замести следы. Она почувствовала отвращение к своим поискам, и ей захотелось только незаметно укрыться у себя в комнате, чтобы никто не узнал о ее нелепых домыслах. И она уже готова была выйти так же бесшумно, как и вошла, когда неизвестно откуда донесшийся звук шагов заставил ее замереть и похолодеть от страха. Было бы крайне неприятно оказаться застигнутой в этом месте даже служанкой. Но встретиться с генералом (он всегда был тут как тут в самое неподходящее время!) — было бы просто невыносимо. Она прислушалась — звук стих. Решив не медлить, она вышла и затворила дверь. В эту минуту кто-то распахнул дверь внизу и стал быстро подниматься по лестнице, площадка которой отделяла Кэтрин от галереи. Она не смела пошевельнуться. С чувством неописуемого ужаса смотрела она на лестницу, пока через несколько мгновений перед ней не предстал Генри.