Городской мальчик - Вук Герман (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
С головой, гудящей от слов «мирненько… я так скажу… тридцать лет в деле», отец Герби открыл дверь своей квартиры, и тут на него свалилось новое несчастье. Миссис Букбайндер плакала на кухне и бормотала что-то невнятное про письмо от Герби. Она показала на конверт с расплывшимися от слез чернилами. Букбайндер быстро взял со стола конверт и трясущимися руками вынул письмо.
Лист был пуст.
– Прихожу я сейчас с рынка домой и нахожу его в почтовом ящике, – причитала мать. – Мой мальчик болен, даже писать не может. Ах, Джейк, сядем поскорей в машину и поедем к нему.
С минуту отец озадаченно смотрел на чистый лист. Потом сказал:
– Если он так уж болен, тогда как же он надписал конверт? Видишь, это ведь его почерк.
Миссис Букбайндер схватила конверт и впилась в него глазами. Ее муж был, бесспорно, прав.
– По-моему, дело было так, – сказал Букбайндер. – Он написал письмо, а после по глупости отправил пустой лист.
– Думаешь? – немного повеселела мать.
– А как еще? Давай подождем до завтра. Пишет он каждый день – это уж точно. Завтра все узнаем.
В ту ночь миссис Букбайндер спала беспокойно. Утром она сидела на кухне у окна, поджидая почтальона. Тот пришел в урочный час, принес письмо от Фелисии и почтовую открытку от Герби, как водится, с двумя предложениями: «Я чувствую себя хорошо и надеюсь, что вы – тоже. Можете прислать мне банку лимонных конфет? Ваш любящий сын Герби». У матери камень упал с души, и она тотчас позвонила отцу, который грубовато заметил, что с самого начала знал, что причин для беспокойства нет. Тем не менее он рад слышать хорошую новость.
В последующие дни приходили очередные почтовые открытки. Еще через день, в субботу, Герби прислал письмо. Миссис Букбайндер нетерпеливо и с легкой внутренней дрожью надорвала конверт.
Там опять был пустой лист.
Вечером она снова обсудила эту загадку с мужем, и тот снова объяснил все рассеянностью, но уже не так уверенно. В конце концов он убедил ее не телеграфировать и не звонить, а подождать следующей почты. Назавтра было воскресенье. Весь день мать рвала и метала, вопрошая, куда годится правительство, если оно не способно обеспечить доставку почты по воскресеньям. Это был единственный случай в жизни миссис Букбайндер, когда она выразила недовольство с политической окраской.
В понедельник почта доставила еще два «пустых» письма от Герби.
Не помня себя, миссис Букбайндер выскочила на улицу, поймала такси и помчалась на завод. В конторе мужа она закатила небольшую истерику и была наконец приведена в чувство решением Букбайндера тотчас позвонить в лагерь по междугородному телефону. Он снял трубку и заказал разговор.
Родители и не могли поступить иначе, ведь они же не чудовища с каменными сердцами. Между тем Герби чувствовал себя превосходно, а загадочность писем объяснялась очень просто.
Прежде всего мать с отцом ошибались, восхваляя заботливость сына. Дело в том, что мистер Гаусс, натерпевшись в прежние годы неприятностей из-за мальчишек, не писавших родителям, потребовал в приказном порядке, чтобы каждый мальчик ежедневно отписывал домой. Количество строк и содержание допускались произвольные, но, распорядился мистер Гаусс, один раз в сутки в адрес каждой родительской пары из лагеря «Маниту» должно уходить какое-либо почтовое отправление. На девочек распоряжение по части писем не распространялось, так как опыт показал, что они менее нерадивы, чем мальчики. Этот приказ дяди Гуся вызвал, конечно, сильное негодование, особенно когда стало известно о дискриминации мужского пола. Но не таков был мистер Гаусс, чтобы отступить перед ропчущими воспитанниками, иначе не бывать ему ни директором школы, ни хозяином лагеря. Шел уже третий год, как эпистолярный закон вступил в силу и насаждался с помощью всяческих «лишений». Мальчик, не сдавший письма, на следующий день лишался плавания. Повторное нарушение каралось лишением кино. Это случалось редко. Ребята слишком дорожили кино в условиях однообразной лагерной жизни.
Поначалу Герби очень нравилось писать письма. Вероятно, со временем эта радость постепенно пошла бы на убыль, но стоило мальчишке узнать, что он пишет по принуждению, как она улетучилась в мгновение ока. Изменилось само существо дела. Герби любил родителей, скучал по ним и готов был писать домой достаточно подробные письма раз или два в неделю, а мистер Гаусс своим законом заменил такой естественный побудительный мотив, как любовь, на более надежный, но менее приятный – страх. Недолго думая, Герби последовал примеру ветеранов, вроде Теда и запасся стопкой почтовых открыток по центу за штуку. Наш герой поступил еще не худшим образом. Старшеклассник из Пятнадцатой хижины вообще пользовался резиновым штампом со словами: «У меня все отлично, и надеюсь, что у вас – тоже». В «Маниту» много лет потешались над этой находкой.
«Пустым» письмам Герби не было оправдания, но это получилось как-то само собой. Средние и старшие готовились к балу, и дядя Сэнди назначил урок танцев на час, отведенный для писем. Платой за урок служило письмо, которое нужно было сдать у входа. Первое «пустое» письмо Герби послал от отчаяния, когда, опоздай он на несколько секунд, его не пустили бы на урок. Он ожидал удивленных вопросов по почте или по телефону. Когда ничего подобного не произошло, мальчик поздравил себя с удачей. Опаздывая в следующий раз, он прибег к этой уловке с меньшими угрызениями совести; а потом пользовался ею и вовсе с легким сердцем.
Меньше всего Герби хотелось мучить родителей, но ведь как рассуждает самый обыкновенный мальчик – почти как преступник. Он делает то, что заведомо делать нельзя, а поскольку о силах, движущих миром, ему известно далеко не все, наивно надеется, что как-нибудь удастся избежать пагубных последствий. Все мы весьма неохотно считаемся с железной причинно-следственной логикой жизни. В свой срок эта самая логика вмешивается в судьбу преступника – и тот садится в тюрьму, в судьбу мальчика – и тот взрослеет. В обоих случаях имеет место грустная, но необходимая утрата свободы.
Герби лежал на травке под березой на берегу озера, наслаждаясь жизнью в тишине и покое, тут-то его и настиг молниеносно разящий закон причин и следствий. Только что он был зрителем захватывающей кровавой схватки Тарзана с Карафтапом в чудесном подземном мире Муравьиного племени, а в следующий миг оказался в нашем старом черством мире жалким нарушителем, которого за ухо медленно поднимала на ноги цепкая лапа дяди Сэнди.
– Букбайндер, ты почему не на гандбольной площадке? – проскрипел старший вожатый, устрашающе прищурившись на свою жертву.
Герби пролепетал что-то невразумительное.
– А ты знаешь, что тебе позвонили по междугородному телефону и я уже полчаса ищу тебя по всему лагерю?
Это известие сразило Герби наповал, и он действительно повалился бы как подкошенный, если бы дядя Сэнди любезно не придерживал его за ухо. Мечтатель тотчас понял, что мошенничество с «пустыми» письмами раскрыто, и сердце у него разом оборвалось, как обрывается только у виновных, когда их выведут на чистую воду. Озеро вдруг показалось голубее, чем всегда, воздух – душистее, трава – ласковее; имей он сто тысяч долларов, с превеликой радостью подкупил бы старшего вожатого, только бы освободиться, объяснить, что к чему, и загладить свою вину. Провинившиеся взрослые именно так порой и поступают с помощью юриста, если им позволяют средства. Но Герби был провинившимся ребенком и не имел средств, чтобы отвести наказание. Прошлое, скрытое прошлое, канувшее, как утверждают глупцы, навек и без следа, протянуло свою мертвую руку в настоящее, указало синюшным пальцем на Герби и молвило загробным голосом: «Вот он».
Идя в гору с дядей Сэнди, мальчик сбивчиво признался в содеянном. К его изумлению, с каждым шагом, приближавшим их к телефону, старший вожатый все больше смягчался. Когда Герби закончил рассказ о своем злоключении, они стояли рядом с дирекцией лагеря и у дяди Сэнди рот был до ушей.
– Вот что, Герб, – сказал он, – ты поступил довольно глупо, но дети есть дети. Теперь главное – дать знать твоим родителям, что ты здоров и доволен жизнью. Верно я говорю?
