Пора волков - Клавель Бернар (читаем книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Голос его был едва слышен, и Матье пришлось наклониться, чтобы разобрать слова.
– Меня смерть призывает сегодня. Но я буду жить в тебе и во всех тех, кто меня любил… И ты тоже будешь жить в тех, кому ты поможешь выжить или умереть… Я не хочу, чтобы ты оплакивал меня… Хорошо?
Матье с трудом сдерживал волнение. Однако он нашел в себе силы улыбнуться и сказал:
– Обещаю вам, отец мой.
– Спасибо, мой мальчик… Думай всегда о прощении… Не плачь обо мне… Просто иногда, когда будешь молиться… Ты же знаешь, что это для меня только начало.
По телу его пробежала дрожь, и он икнул… Лицо исказилось, изо рта хлынула пена. Теряя от страху голову, хотя ему приходилось видеть такое уже много раз, Матье бросился вон из барака.
– Цирюльник! – кричал он. – Цирюльник, скорей сюда!
Крик его разнесся далеко в ночи и словно вдохнул новые силы в грудь стонущих.
– Иду! – отозвался цирюльник.
Матье вернулся к священнику, по мертвенно-бледному лицу которого струился пот. Глаза больного приоткрылись. Они были по-прежнему прозрачны, но с губ, хотя они и шевелились, не слетало ни звука. Матье вытер ему лоб и рот. Но на губах тут же снова появилась пена.
– Отец мой, – сказал Матье, – вы должны меня выслушать.
Священник опустил веки и кивнул, Матье показалось, что он пытается улыбнуться. Быть может, он хотел сказать, что в этом нет необходимости?
Вошел цирюльник и сразу склонился над отцом Буасси. С минуту он смотрел на него, потом после двух новых приступов рвоты взглянул на Матье и прошептал:
– Это конец… Знаешь, долго он уже не протянет… А какой был крепкий… Но часто самые сильные первыми и уходят.
Священник, видимо, пытался сдержать стоны, рвавшиеся из груди и клокотавшие где-то в горле. Снова его стала мучить икота; он громко застонал, и этот стон подхватили другие больные. Потом его словно бы отпустило, и дыхание стало почти ровным. Колени разогнулись, голова повернулась вправо. Цирюльник то и дело вытирал ему губы, на которых при каждом выдохе появлялись пузыри. Глаза еще несколько раз открылись, но взгляд, казалось, блуждал где-то в бескрайней пустоте, погруженной в вечную тьму.
Вошли обе женщины.
– Как подумаю, что некому даже причастить его перед концом, – сказала Эрсилия.
– Да, жаль, – отозвался цирюльник, – но он – святой человек. И я уверен, что он попадет прямо в рай. – Помолчал и добавил: – Но мы все же можем помолиться за него.
Хором они прочли «Отче наш». И собирались начать другую молитву, когда тело священника внезапно выгнулось дугой. Досок касались лишь затылок и пятки. Долгий хрип раздвинул губы, потом тело разом обмякло и тяжело упало.
Цирюльник перекрестился и закрыл веки священнику, но глаза снова раскрылись в предсмертном спазме.
С минуту царила тишина, потом снова зазвучали молитвы – приглушенно, обрывисто, сквозь рыдания.
Молитву прервал звук распахиваемой двери – вошел стражник. Он, пошатываясь, сделал два шага, посмотрел на распростертое тело и сказал:
– Преставился! Я знал, что мне не придется ему платить… Ей-богу…
Он расхохотался, и Матье, чувствуя, как в нем закипает гнев, шагнул было в его сторону. Но цирюльник, схватив возницу за руку, сказал:
– Нет, Гийон. Нет. Не делай этого… Ему бы это, сам знаешь, не понравилось.
И Матье снова стал молиться, а стражник, оставив дверь нараспашку и горланя пьяную песню, вышел.
25
Женщины принялись обмывать и обряжать покойного. Когда тело завернули в саван, Матье и цирюльник отнесли его в закуток, сооруженный по настоянию священника из кольев и веток, чтобы уберечь трупы от лис и волков. Пять покойников уже лежали там.
– Целых пять за один сегодняшний день? – осведомился Матье.
– Нет. – ответил мэтр Гривель, – это за два дня. С тех пор, как слег святой отец, хоронить стало некому. После твоего ухода стражник вырыл две ямы вместе со святым отцом. На том и кончилось.
Матье хотелось бы, чтобы тело отца Буасси отнесли в сторожевой барак и чтобы все они могли посидеть возле него эту ночь. Много раз он собирался сказать об этом, но в ушах его тотчас раздавался голос священника:
«В смерти все равны. Зачем устраивать пышные похороны? Важно не то, что делают с телом, а то, куда устремляется душа…»
Священнику бы не понравилось, если бы он провел последнюю ночь в доме, тогда как другие покойники лежат прямо на снегу.
И живые направились в сторожку, где храпел оглушенный водкой стражник.
– Стоило святому отцу свалиться, как этот негодяй снова принялся за свое, – заметил цирюльник. – Хорошо еще, что с наступлением холодов не приходится больше ездить за больными.
Пока цирюльник говорил о том, что чума затихает, Матье поглядывал на Антуанетту. И всякий раз глаза его встречали сумрачный взгляд молодой женщины, в чьих глазах пламя свечей зажгло тревожные огоньки. Матье почувствовал, как ему становится не по себе. И непонятное чувство это мешало ему думать о священнике так, как он того хотел. Антуанетта словно звала его, он ощущал, как его к ней тянет, – так тянет к себе глубокая пропасть.
Когда цирюльник закончил свой рассказ о том, как обстояло дело в бараках, Матье, слушавший его, почти не слыша проговорил:
– Завтра пойду копать.
– Сегодня ночью будут еще покойники, – заметил мэтр Гривель.
– Я выкопаю большую яму.
Наступило молчание, и стало слышно, как у самых бараков затявкали лисы.
– Я все же надеюсь, – сказала Эрсилия, – что ты выроешь отдельную могилу для святого отца. По-моему, он ее очень даже заслужил!
– Само собой, я б так и сделал, – ответил Матье, – да только он сказал, что хочет быть вместе со всеми.
– Чего ты выдумываешь! – возмутилась толстуха.
– Это правда, – вмешался цирюльник. – Мне тоже он так говорил еще до того, как Гийон вернулся. «Я хочу покоиться вместе со своей паствой», – сказал он мне. А после засмеялся и добавил: «Вы же знаете, я слишком болтлив, чтоб обходиться без компании. В земле теперь, должно быть, не слишком тепло, так что одному невмоготу будет». Так и сказал… Меня даже удивило, до чего легко оп шутит со смертью… И я еще подумал, что смерть для него, верно, не так страшна, как для нас.
Матье промолчал, но вспомнил, как однажды иезуит сказал ему: «Смерть – ничто, когда ты к ней как следует приготовился. Страшно встретиться с нею, если думаешь, что за ней – пустота… Я стольким людям помогал умереть, что давно и хорошо ее знаю. Да и она, должно быть, неплохо знает меня».
Слова его тогда поразили Матье, который до этого ни разу не слышал, чтобы так говорили о смерти.
Женщины ушли, и цирюльник сказал:
– Ложись спать, мой мальчик. Завтра у тебя работы будет хоть отбавляй.
Матье несколько удивляло то, что никто не спросил его, где он пропадал, и он решил, что священник, должно быть, наказал не задавать ему вопросов. Они легли, и лишь только комната погрузилась во мрак, цирюльник уснул. Какое-то время Матье прислушивался к его ровному дыханию, потом бесшумно встал, накинул плащ и вышел.
Тучи, что поднимались из-за горизонта на закате, затянули теперь три четверти неба, но оттуда, где оно оставалось еще чистым, струился свет и заливал искрящуюся снежную равнину. Ветер стих, но от земли поднимался холод, не такой, правда, жгучий, как днем. Матье бросил по охапке сена лошадям и направился туда, где лежали покойники. Тишина была почти осязаемая, и он подумал, что это вечно безмолвная смерть, наверно, пришла сюда за святым отцом, а может, и за ним самим. Он толкнул дверцу, вошел и опустился на колени рядом с телом священника. Медленно перекрестившись, он сложил руки и попытался молиться. Прочел «Отче наш», и вдруг – словно бурный ручей переменил русло – вместо слов молитвы в памяти возникли другие слова. Вспоминались речи священника – то, что святой отец говорил ему наедине по пути сюда или когда они хоронили мертвых:
«Страдания должны стать для тебя дороже удовольствий… И жить нужно, зная, что смерть всегда близка. Это не значит, что всю жизнь ты должен только и думать о конце – такого не выдержать. Просто не надо восставать против смерти, если чувствуешь в себе силы умереть с достоинством… И если будешь жить в уверенности, что однажды войдешь в мир вечного блаженства, думать о прощании с этим миром будет тебе куда легче… Смерть не должна быть для тебя уходом в ночь. Не бойся смерти, думай о ней, глядя на свет, струящийся с небес. К этому свету и надо идти. Поверь мне, лишь закрыв в последний раз глаза в этой жизни, ты увидишь наконец вечный день».
