Мантисса - Фаулз Джон Роберт (книги полностью txt) 📗
— И это кое-что, несомненно, весьма удобным образом исчезло во тьме веков?
— Нет, мой милый. Как раз на днях я видел один экземпляр в книжной лавке.
Он не сводит глаз с потолка.
— Ну рассказывай.
— Конечно, я писала под псевдонимом. И вещь эта утратила свое первоначальное название.
— Но мне хотелось бы знать.
— Первоначальное название? Такая жалость! Оно так подходило к моему сюжету. — Она опирается на руку и глядит на него сверху вниз. — Майлз, это, конечно, к тебе не относится, но на самом деле я озаглавила работу «Мужчины: повзрослеют ли они когда-нибудь?». Или — если коротко— просто «Мужчины». Ну как тебе? Правда, умно получилось?
Он бросает косой взгляд на ее оживленное, вопрошающее лицо. Она опускает глаза и обводит пальчиком контур его двуглавой мышцы.
— Не скажу, что это такое уж совершенство. Ни в коем случае. Теперь-то я понимаю, что главную идею мне так и не удалось достаточно ясно выразить. Боюсь, я несколько переоценила читательский интеллект. До половины моих читателей так и не доходит, о чем это написано. Даже сегодня.
Он снова пристально рассматривает потолок.
— А скажи-ка мне ее современное название.
— Знаешь, дорогой, у меня ведь есть еще одна противная сестра. Такая же ужасная снобка, как Клио. Они вечно объединяются и поддерживают друг друга. Ее зовут Каллиопа, она отвечает за эпическую поэзию. То, что она написала, — просто убиться можно, скучнее за всю жизнь ничего видеть не приходилось. Ни крупинки сколько-нибудь приличного секса, ни смешинки, ни юмора — от начала и до самого конца. Ну вот, просто чтобы натянуть ей нос, я взяла один ее персонаж — у нее этот герой никуда не годился — и построила своих «Мужчин» вокруг него. Чтобы показать, чего такие, как он, на самом деле стоят.
— Будь любезна, скажи все-таки, как твоя работа по-настоящему называется.
— Но, мой милый, я же только что тебе сказала.
— Под каким названием она теперь известна?
Ее пальчик рисует на простыне кружки и овалы.
— Дорогой, мне неловко. Я же никогда никому про это не говорила. Не признавалась, что на самом деле ее написала я. Во многих отношениях она так примитивна… наивна. Не говоря уж о том, что все города там просто перепутаны.
— А что, там так уж много конкретных названий?
Она мешкает, продолжая ратовать кружки на простыне.
— По правде говоря, довольно много.
— Так она о путешествии?
— Думаю, что-то вроде того.
— Я, конечно, ни на миг не мог бы предположить, что по какому-то совершенно невероятному совпадению это путешествие началось сразу после разграбления Трои?
— Дорогой, мне не очень хочется отвечать.
— И может, она чуть больше известна под названием «Одиссея»?
Она резко садится и отворачивается, закрыв лицо руками.
— О Боже, Майлз! Какой кошмар! Ты догадался!
Он закладывает руки за голову, продолжая смотреть в потолок. Она взволнованно оглядывается на него, затем импульсивно поворачивается и прижимается к нему всем телом.
— Мой дорогой, не ревнуй, пожалуйста, не надо завидовать мне из-за того, что моя единственная, неловкая и незначительная попытка что-то написать по счастливой случайности стала чем-то вроде бестселлера.
Он поворачивает голову и встречает ее встревоженный взгляд.
— А я-то полагал, что сейчас у нас период отдыха.
— Конечно.
— Как же ты смеешь утверждать, что я еще невозможнее, чем ты… и из-за чего — из-за незначительного, совершенно проходного замечания о чьей-то там груди… просто абсурд какой-то. Да любой ученый-античник знает, что Гомер был мужчиной.
Она резко отстраняется, заняв прежнюю позицию.
— О Майлз, я тебя обидела!
— Да он совершенно очевидно был мужчиной. Он же был гений. Если хочешь знать, завидуешь ты, а не я!
— Теперь я жалею, что подняла этот разговор.
— И хорошо сделала. Потому что это показывает, как работают твои мозги. Уровень твоего интеллекта. Если б ты на самом деле хотя бы прочла эту чертову поэму, ты поняла бы, что Одиссей вернулся в Итаку единственно из-за того, что понятия не имел, где взять другой корабль и где команду себе подобрать. И между прочим, Гомер с самого начала его гребаную женушку раскусил. Недаром она там все прядет да прядет. Всем прекрасно известно, почему паучьи самки так пауков любят.
Она нежно прижимается к нему:
— Майлз, не надо. Я сейчас расплачусь. Прямо как Пенелопа.
Он вздыхает:
— Ну ладно. Разумеется, он не мог сентиментальных слюней туда не подпустить. Думаю, даже в те времена приходилось хоть косточку обглоданную да бросить женщинам-читательницам на потребу.
— Будь добр, не произноси слово «женщины» так, будто это ругательство. И пожалуйста, обними меня, как раньше.
Пару минут он лежит без движения, потом все-таки вынимает правую руку из-под головы и обвивает ее плечи, с тем моментальным и глубоким проникновением в самую суть женской иррациональности, которое так характерно для мужского ума; еще минута, и он принимается поглаживать ее спину.
— Ну хорошо. Поверим, что ты подсказала ему парочку идей. Цирцея там. Калипсо и всякое такое. Она чмокает его в плечо:
— Спасибо, дорогой. Как мило с твоей стороны так широко мыслить.
После этой небольшой стычки они лежат молча. Вскоре, однако, он нарушает молчание и говорит, тщательно выдерживая нейтральный тон: — А мы так ничего и не решили насчет следующего раза.
— Нет, решили. Меньше слов. Больше дела.
— Одно из мест, где мы могли бы кое-что вставить, знаешь какое? Где ты отворачиваешь лицо и смотришь в сторону с таким видом, будто тебе все наскучило, будто все тебе противно, и говоришь:
«Лучше бы ты просто трахнул меня, и дело с концом». — Он на миг замолкает. — Я подумал, может, в следующий раз так и сделать?
— Дорогой, это звучит просто великолепно. Ты хотел бы, чтобы я по-прежнему притворялась, что мне все наскучило и противно, или наоборот?
— Это тебе решать.
Она тесно прижимается к нему.
— Какое значение имеют глупые чувства женщины? Я хочу того, чего хочешь ты. Ты же МУЖЧИНА.
— Но ведь это ты БЕССМЕРТНА.
— Мой милый, право же, мне все равно.
— Но я настаиваю.
— Ну ладно. Я притворюсь, что наслаждаюсь.
— Я вовсе не хочу, чтобы ты притворялась.
Она некоторое время молчит.
— Я всегда чувствую, когда ты на меня сердишься.
— Да не сержусь я на тебя. Нисколько. Только вот… ну, все это нужно как следует организовать. Невозможно импровизировать, ничего сначала не продумав.
— Конечно, дорогой.
— Никто не сядет за столик в ресторане, не посмотрев на меню и не решив, что он будет есть.
— Конечно, Майлз.
— Я просто хочу сказать, что мы несем определенную ответственность за наши три и три десятых с рецидивами.
— Дорогой, ну конечно же.
— Не говоря уж обо всем остальном, у тебя-то впереди бесконечные тысячелетия для того, чтобы этим заниматься. Тогда как я…
— Майлз!
Пауза.
— Мы же твердо держались четырех-пяти на вариацию, вплоть до десятой. А с одиннадцатой вплоть до двадцатых все у нас просто вдребезги рассыпалось.
— Ты меня в этом винишь?
— Да вовсе нет. Нужно только побольше концентрации. С обеих сторон. — Он продолжает, прежде чем она успевает ответить: — Не говоря уж обо всем остальном, существует масса всяческих… повествовательных альтернатив, исследованием которых мы всерьез не занимались.
— Например?
Он рассматривает потолок.
— Я подумал, что первоначальный курс лечения я мог бы пройти с сестрой Кори. Например.
Пауза.
— Майлз, я могу, как женщина, сообщить тебе, что она…
— Знаешь, я нахожу несколько странным, что она была достаточно хороша для величайшего поэта всех времен и народов, но, оказывается, недостаточно хороша для меня.
— Если ты находишь, что кратковременное engouement 109 типичного провинциала бордельной шлюшкой, вывезенной с Барбадоса четыре сотни лет назад… — Она замолкает. — Конечно, я понимаю, я ведь всего-навсего богиня.
