Мертвые души. Том 3 - Авакян Юрий Арамович (книги онлайн полные txt) 📗
На самом же деле Павел Иванович был доволен Селифаном с Петрушкою.
«Однако они молодцы, — думал он, — надо же, как этих—то двух подлецов уходили, а в особенности Селифан. Дать им, что—ли, по рублю? Ведь за господское добро бились точно за своё. Да ведь, как дашь—то? Ведь пропьют, опять же — собаки!»
Проверивши коляску и убедившись в том, что из неё ничего не пропало, и всё находится на своих местах, Чичиков откинулся на тугие подушки сидения, наконец—то велевши Селифану трогать.
Застучав копытами о камни, мостившие двор участка, кони дружно налегли на постромки, и мягко качнувшись на эластических рессорах, коляска развернулась и медленно покатилась прочь со двора, начиная долгий свой бег тот, что будем следить мы протяжении всех ждущих нас ещё впереди глав поэмы.
ГЛАВА 4
Только что успели герои наши выбраться из пределов Петербурга да покатить по тракту, соединяющему две наши столицы, как у меня, оказавшегося вместе с ними на свободе, о которой я столь страстно мечтал, томясь перипетиями петербургской жизни Павла Ивановича, сразу же возникли серьёзные затруднения. И проистекали они из простого, на первый взгляд, рассуждения – что сей наиглавнейший тракт отечества нашего, по которому пылит нынче тройка Чичикова, чьи проделки я словно бы приставлен живописать некою высшею силою, хорошо известен всякому, кому доводилось, хотя бы однажды, путешествовать либо из Петербурга в Москву, либо в противуположном направлении. И все те Тосны да Лобани, все Бронницы да Ядровы, все Спасския—полисти да Хотиловы, Торжки, да Выдропуски, все они живут и дышат, отнюдь не вымышленною, а натуральною жизнью, и населены посему не бумажными персонажами, выходящими из—под авторского пера, а дорогими соотечественниками нашими, пускай и не всегда далёкими от того, чтобы характером, либо физиогномией своею подчеркнуть ту или же иную из авторских идей или сентенций.
Скажу более – подобное обстоятельство видится мне не просто некой, вызвавшей заминку в плавном моём повествовании, трудностью, которой можно было бы и пренебречь, использовавши обычные уловки, на которые всегда столь горазда пишущая братия. Увы, увы, обстоятельство сие уж готово встать передо мною точно непреодолимая стена, что не пускает меня вослед за моими героями.
Посудите сами, господа, начни я менять истинные названия встреченных Павлом Ивановичем на пути городов и городишков измышленными мною – что из того выйдет хорошего? Ничего!.. Ничего кроме конфуза. Всякий тогда скажет – «Гляди—ка, эка, куда его развернуло. Стыдно, батенька не знать в наше время географической науки, ну или хотя бы даже и малой ея части!». Вздумаю же я, на новомодный манер, обходиться двумя либо тремя разделёнными чёрточкою буквами, выбранными мною из названий сих достойных населённых пунктов, то и тут сраму не оберёшься, потому как хитрости в том нет никакой.
Напишу я, к примеру, пытаясь сокрыть истинное название городка – «Чу—во», либо «М—ное», или же «Я—цы», как тут же, каждый из ездивших по сему тракту смекнёт, что это ни что иное, как Чудово, да Медное, а «Я—цы» это вовсе ни какие не Яйцы, и не Яичницы, как можно было бы подумать, а всем хорошо известные Яжелбицы, которые – что такое, к стыду своему, сказать не берусь.
Ежели же прибегну я к старой методе, и примусь крестить всё встреченное мною на пути жильё столь привычною всем буквою «N», то и тут ничего путного не выйдет, потому, как придётся Павлу Ивановичу беспрестанно перебираться из одного «N» в другое, коих будет понатыкано на его пути около трёх десятков. Нехорошо это ещё и с той стороны, что герой наш уже сейчас направляется в тот самый город «NN», где собственно и приключилась наша первая с ним встреча, посему смею утверждать, что подобное обилие этой, по своему даже и красивой буквы, вовсе не украсит нашего повествования, а напротив, внесёт в него весьма изрядную путаницу.
Но всё это было бы полбеды! А вообразите, что вздумается вдруг Павлу Ивановичу завесть, с кем бы то ни было в пути дружбу, либо затеять некое предприятие, может быть даже и с «мёртвыми душами»; во что тогда обратится наша поэма? В форменный донос! Ибо, как ни крути, на какие хитрости не пускайся, а всё равно дознаются, где и когда жил такой—то и такой—то, проверят все бумаги, прикинут в уме, покумекают, и скажут кому—то, может быть даже и невинному – «Ну что, попался, голубчик?!». И вот по нашей нескромности, да неумелости, отправиться сей бедняк по этапу в самою Сибирь.
Конечно же, мне могут возразить, что подобным же образом, вполне возможно поступить со всяким другим из персонажей уж выведенным мною на страницы сей поэмы, и что ничего в том мудрёного нету, чтобы дознаться, какой такой есть город Тьфуславль, либо та же тьфуславльская губерния, или же город «NN», куда нынче правит пути своя любезный наш Павел Иванович. Но нет, господа! Спешу уверить вас в том, что это заблуждение, ибо настолько осторожен и хитёр автор этих строк, что сие предприятие весьма и весьма непросто. Потому как спрятаны все нити и концы опущены в воду того тёмного омута, что зовется авторским вымыслом. Ну а то, что вдруг одно покажется вам знакомым из того, что встретите вы на моих страницах, другое ли, так на то она и Россия, что в ней всякий город «NN», всякая губерния – «тфуславльская».
Те же авторския намёки, что позволяют судить, будто дело происходит как бы в южных наших губерниях, проистекают из—за неприятия организмом моим всякого холоду, всякой сырости и хляби, почему, собственно, и не люблю я Петербурга, о чём уж имел случай не раз упомянуть.
Так что теперь, вам, надеюсь, понятно какова стоящая предо мною задача, что сковывает авторский мой пыл, с коим готов я поспешать вослед за моим героем, столь близко подобравшимся до своей цели. И тут видится мне следующий выход – либо опустить все те сцены, что могут произойти, да что там говорить, обязательно произойдут с Павлом Ивановичем на его пути (уж мне ли его не знать, господа?), но тогда выпадет, пускай и небольшой кусок его жизни, которую мы привыкли описывать столь тщательно, либо надеяться на то, что близость до громадного куша, что грезился Чичикову в завершении его нового путешествия, подстегнёт его, не позволивши завёртывать во всяческия, попадающиеся по дороге селения. Да и признаться, ну какой в подобных остановках толк? Пускай и прикупит он, скажем, с десяток, другой душ, что, казалось бы, могли бы принесть ему некий прибыток, что с того? Столько новых хлопот да возни со всеми потребными бумагами – от совершения самой купчей крепости, до получения справки от того же капитана—исправника да решения суда в отношении переселения якобы купленных им крестьян, возникнет пред ним, столько времени заберёт у него вся эта суматоха да суета, что того и гляди пройдет месяц, а то и два, прежде чем сумеет Павел Иванович продолжить свой путь ко ждущему его впереди богатству.
Думаю, что подобное соображение не могло остаться незамеченным расчётливым умом нашего героя, и сие предположение моё оказалось более чем верным, потому как Павел Иванович, «ничто же сумняшеся» решил не тратя даром времени на всяческия мелочи править путь свой прямиком в «NN», делая остановки только лишь для того, чтобы дать роздых коням, да своим людям. Для сего же, господа, вовсе ненадобно никуда завёртывать; так как всем известно, что именно для оных целей и существуют почтовые станции да постоялые дворы, коих предостаточно выстроено вдоль всякого тракту. Ну и, слава Богу! И нам, надо признаться, легче от этого его решения. А теперь уж за ним, за ним! Не упуская его из виду, ни на минуту – до самого конца!..
Покинувши Петербург, Чичиков не сожалел об этом нисколько! Напротив, уезжал он с лёгким сердцем, даже и по той причине, что не сумел тут ни к чему ни привыкнуть, ни привязаться. И вам, друзья мои, надобно думать, небезызвестна сия особенность нашей северной столицы – её можно полюбить либо в минуту и уж навсегда, либо не полюбить и вовек.
Вот почему коляска Павла Ивановича, несмотря на довольно поздний для начала путешествия час, бойко стрекоча своими колёсами, бежала прочь из Петербурга, оставляя за собою облако бурой пыли, что повисала в тёплом весеннем воздухе густым медленно оседающим вниз шлейфом. Да признаться не одна она пылила по дороге – многие и многие экипажи сновали по сторонам. Которые из них ехали Павлу Ивановичу навстречу, спеша поскорее достигнуть до пределов желанного Петербурга, которые же напротив, точно бы набиваясь, Чичикову в попутчики, стремились в одном с ним направлении, стараясь обойти его коляску, дабы избегнуть тех пыльных облаков, что летели из—под ея быстрых колёс. Но то были напрасные с их стороны попытки, потому, как пыль из—за множества экипажей, летала надо всею дорогою, не спеша оседать на её поверхность, носившую следы явной о ней заботы. Дорога сия насыпана была из мягкой земли, что конечно же облегчало езду путешественникам, но способствовало возникновению тех пыльных облаков, о коих мы только что упоминали, и от которых невозможно было найти спасения. Посему Павел Иванович, равно как и прочие седоки прочих экипажей, часто чихал, то и дело прикрывая белое лицо своё платком, надеясь таковым манером избавить себя от летавшей кругом пыли, так что нынче ему было вовсе не до тех красот, которых ожидает всякий путешественник от предстоящего ему путешествия. Да признаться, простиравшиеся с обеих сторон тракту ландшафты были совсем не те, что могли бы ласкать глаз жаждающий красоты и гармонии – всё те же елки да берёзы стояли вдоль пути, да кустарник неизвестной Павлу Ивановичу породы клочками торчал у обочины.
