Странник играет под сурдинку - Гамсун Кнут (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
Я погрузился в размышления. Мне показалось стран ным, отчего рассыльный, человек, который не имел не другов и ни к кому не питал вражды, не пришел на помощь инженеру. Он даже и рассказывал мне об этой сцене без всякого неудовольствия. Должно быть, инже нер и с ним показал себя скупердяем, ни разу не дал на чай за услуги, а только командовал да насмехался, словом, был щенок щенком. Да, пожалуй, так! Ведь теперь ревность не мешала мне правильно судить.
– Вот капитан, тот не скупился на чаевые, – так завершил рассыльный свой рассказ. – Я все долги заплатил с его денег, ей-богу.
Избавившись наконец от своего спутника, я перешел через реку – на сей раз лед оказался достаточно проч ным. Я вышел на проезжую дорогу. Я шел и думал над словами рассыльного. Сце н а у сторожки – что она мог ла означать? Она доказывает только, что капитан боль шой и сильный мужчина, а инженер – плохонький спортсмен с толстым задом. Но капитан – офицер, – не эта ли мысль им руководила? Может быть, им руко водили прежде и другие мысли, пока время не ушло, откуда мне знать? Его жена утонула в реке, и капитан волен делать теперь все, что угодно, ее это не воскресит.
А если даже и воскресит, что с того? Не была ли она рождена для своей судьбы? Супруги честно пытались склеить трещину и потерпели неудачу. Я помню, какой была фру шесть-семь лет назад. Она скучала и порой влюблялась на миг, то в одного, то в другого, но оста валась верной и нежной. А время шло. У нее не было ни каких занятий, но зато было три горничных; у нее не бы ло детей, но зато был рояль. А детей у нее не было.
Жизнь может позволить себе и такую расточитель ность.
Мать и дитя вместе ушли на дно.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Странник играет под сурдинку, когда проживет пол века. Тогда он играет под сурдинку.
А еще я мог бы сказать это иначе:
Если он слишком поздно вышел осенью по ягоды, значит, он вышел слишком поздно, и если в один пре красный день он чувствует, что у него нет больше сил ликовать и радоваться жизни, в этом может быть по винна старость, не судите его строго! К тому же для постоянного довольства самим собой и всем окружаю щим потребна известная доля скудоумия. А светлые минуты бывают у каждого. Осужденный сидит на телеге, которая везет его к эшафоту, гвоздь мешает ему си деть, он отодвигается в сторону и испытывает облегчение.
Нехорошо со стороны капитана просить, чтобы бог простил его – как сам он ему прощает. Это лицедейство, не более. Странник, у которого не всегда есть пища и питье, одежда и обувь, кров и очаг, испытывает лишь мимолетное огорчение, когда все эти блага ока зываются ему недоступны. Не повезло в одном, по везет в другом. А если даже и в другом не повезет, нечего прощать богу, надо брать вину на себя. Надо подпирать судьбу плечом, вернее – подставлять ей спи ну. От этого ноют мышцы и кости, от этого до срока седеют волосы, но странник благодарит бога за даро ванную ему жизнь, жить было интересно.
Вот как я мог бы это сказать.
К чему все высокие запросы? Что ты заслужил? Бон боньерки со сластями, которых алчет лакомка? Хо рошо. Но разве ты не мог каждый божий день созерцать мир и слушать шелест леса? А шелест леса прекраснее всего, что есть на свете.
В кустах сирени благоухал жасмин, и я знаю человека, который испытывал радостный трепет не толь ко от жасмина, от всего – от освещенного окна, от беглого воспоминания, от самой жизни. Пусть его потом изгнали из рая, но разве он загодя не был вознагражден за свою потерю?
И вот как еще:
Право жить есть такой щедрый, такой незаслуженный дар, что он с лихвой окупает все горести жизни, все до единой.
Не надо думать, будто тебе причитается больше сластей, чем ты получил. Странник отвергает подобный предрассудок. Что принадлежит жизни? Все. Что тебе? Уж не слава ли? Тогда объясни, почему. Не след цеп ляться за «свое», это так смешно, и странник смеется над тем, кто смешон. Помню я человека, который все боялся упустить «свое»; он начинал растапливать свою печь в полдень, а разгоралась она к вечеру. И человек боялся покинуть тепло и лечь в постель, он сидел всю ночь, а другие вставали поутру и грелись у огня. Я говорю об одном норвежском драматурге.
Я неплохо постранствовал по дням своей жизни, и вот я поглупел и отцвел. Но до сих пор нет во мне присущего всякому старцу убеждения, будто теперь я стал мудрее, чем был некогда. Надеюсь, что мудрость так и не осенит меня. Мудрость есть признак одряхления. Когда я благодарю бога за жизнь, то причиной тому не высшая зрелость, которая приходит вместе со старостью, причиной тому любовь к жизни. Старость не дарует зре лости, старость не дарует ничего, кроме старости.
Я слишком поздно вышел по ягоды, но все равно я завершу путь. Я доставлю себе это маленькое удоволь ствие в награду за летние труды. Двенадцатого декабря я достиг своей цели.
Я мог бы задержаться среди людей, нашлось бы и для меня что-нибудь подходящее, как нашлось для всех, кто решил, что пришло время осесть на землю. Да и Ларс Фалькенберг, мой напарник и товарищ, советовал мне за вести себе вырубку, а на ней жену, двух коров и поросен ка. Это был дружеский совет. Это был глас народа. Далее, вместо одной из коров, я мог бы держать упряжного во ла и тем самым приобрел бы на старости лет средство пе редвижения. Но ничего не вышло, совсем ничего. Ко мне мудрость не пришла вместе со старостью, и я пойду к Труватну, в леса, и буду жить в бревенчатой хижине.
Какая в том радость, спросите вы. О Ларс Фалькенберг и все остальные, не тревожьтесь, я договорился с одним человеком, который каждый день будет прино сить мне хлеб.
И вот я брожу, брожу вокруг себя самого, я одинок и всем доволен. Огорчает меня потеря печатки, это была печатка епископа Павла, мне подарил ее один из Павловых потомков, и я все лето проносил ее в нагрудном кармане. И вот я щупаю карман, а печатки там нет. Нет как нет. Но за эту потерю я загодя получил вознаграждение, ибо когда-то у меня была печатка.
Вот отсутствие книг меня не огорчает.
Как точно я помню и двенадцатое декабря, и другие даты, но преспокойно забываю дела более важные. Я потому лишь и вспомнил про книги, что у капитана Фалькенберга с супругой было много книг в доме, романы и драмы, полный шкаф. Я сам видел, когда красил в Эвребё окна и двери. У них было полное собрание писателей, а у каждого писателя полное собрание книг, по тридцать томов. Зачем им понадобилось полное собрание? Не знаю. Книги, книги, одна, две, три, десять, тридцать. Они поступали каждое рождество, романы, тридцать томов – из года в год одна история. Должно быть, капитан и фру читали эти романы, они знали, чего искать у отечественных авторов, ведь в романах так много говорится о том, как добиться счастья. Да, наверное, затем и читали, откуда мне знать. Господи, какая пропасть книг там была, когда я красил, мы вдвоем не смогли передвинуть шкаф, лишь трос мужчин с помощью стряпухи смогли его передвинуть. Одним из троих был Гринхусен, он весь побагровел под тяжес тью отечественной литературы и сказал:
– Не возьму в толк, зачем нужна людям такая пропасть книг?
Как будто Гринхусен мог хоть что-нибудь взять в толк. Должно быть, капитан и фру держали эти книги, чтобы все они были на месте, чтобы собрание было пол ным. Убери хоть одну, в шкафу образовалась бы брешь, все книги были одинаковые, все как на подбор, однооб разная поэзия, одна история из года в год.
У меня в хижине побывал охотник на лосей. Событие невеликое, и собака у него оказалась злая как черт. Я был рад, когда он ушел. Он снял со стены мою сковороду, что-то на ней жарил и закоптил ее. Собственно говоря, это не моя сковорода, ее оставил один из тех, кто побывал в хижине до меня. Я просто взял ее, и начистил золой, и повесил на стену вместо барометра. Теперь я снова ее начищаю, с ней очень удобно, она всегда тускнеет перед дождем.
Будь здесь Рагнхильд, думается мне, она непре менно выхватила бы сковороду у меня из рук и сама начистила ее. Но потом я решаю, что уж лучше я сам приведу в порядок барометр, а Рагнхильд пусть зай мется чем-нибудь другим. Если бы этот уголок леса стал нашей вырубкой, то под ее началом были бы дети, коровы и свинья. А уж о своих сковородах я сам поза бочусь, ладно, Рагнхильд?
