Венгерский набоб - Йокаи Мор (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗

Почуяв тугую петлю на шее, застигнутое врасплох животное обратилось против нового противника, но и тот успел повернуть коня и, перекинув конец аркана через плечо, помчался прочь через луговину.

Вот это была гонка! Грузный зверь вынужден был состязаться с самым резвым рысаком. Петля напряглась на его горле, и он пошел скакать сломя голову, не разбирая дороги. Так теперь и скакать ему, пока не надорвется.

Всадник, который несся к беговой дорожке, внезапно уклонился в сторону. Бык промчался мимо, поменявшись с ним местами, но не замечая уже и этого.

А преследователь вытащил ременную плеть и принялся подхлестывать быка, который несся все быстрее. Конский топот, хлопки бича, ликованье зрителей совсем паморки у него отшибли, и он только знай скакал. Бока его были взмылены, на морде пузырилась кровавая пена, язык свесился наружу. Вот и площадка, окруженная ревущей толпой. Тут бык пошатнулся, запнулся о край канавы, пробежал еще довольно далеко, но, не в силах удержаться уже на мощных своих ногах, ткнулся мордой в землю, растянулся на траве и издох.

С веселыми кликами, возгласами «виват» провожала толпа по улицам нового своего короля, которому перед домом каждого магистратского советника и судьи полагалось остановиться и выпить стакан вина за здоровье хозяина: обычай, показывающий, что венценосному избраннику троицына дня надлежало быть не только отличным наездником, но и добрым питухом. Тем паче что после всех возлияний требовалось еще вкупе с заседателями и в хоромы к Яношу Карпати завернуть.

Оставим за собой право сказать еще в свое время об этих хоромах и тамошних развлечениях, пока же уступим место новому герою нашей истории, дабы и он мог сыграть в ней равно интересную роль, а вещей второстепенных коснемся лишь мимоходом. Нижеследующее увеселение и не относится, кстати, к самым примечательным, разыгрывающимся в доме Карпати обыкновенно в дни его тезоименитства, когда к набобу съезжаются дворяне и цыгане со всей округи и актеры устанавливают под навесом холстинные свои декорации, поэты состязаются в пылких дифирамбах, именитые ораторы произносят витиеватые тосты, – когда фейерверк взвивается к небу, и загораются риги, и смуглорожие музыканты в отблесках пламени подмывающе весело ударяют в смычки, и господа пускаются в пляс с деревенскими молодицами…

Заместо всего этого узрим мы сейчас одну лишь дикую забаву, именуемую «переходящий кубок». Заключается она в том, что самородки усаживаются в пустом зале за огромный круглый стол, – никакой ломкой мебели в этом зале нет, одни пуфики без ножек и без ручек: их не схватишь и не разобьешь об чужую голову. Гостям вручается овальный бокал без ножки, который нельзя поставить. Наполняемый гайдуками, стоящими у каждого за спиной, бокал волей-неволей выпивается и передается соседу. Он таким образом беспрестанно ходит по кругу, и едва гость осушит его, остальным полагается хором спеть: «Румын опрокинул, сказал: «Санатате»…» [160] В результате знатной сей забавы сначала один из бражников, потом другой валился под стол, и гайдуки укладывали его на рогожку у стенки: спи себе на здоровье хоть до завтрашнего вечера; а остальные пили дальше. Это преприятнейшее, вне всякого сомнения, времяпрепровождение продолжалось, пока за столом не оставался один-единственный человек – обыкновенно Банди Кутьфальви.

По вину, которое подавалось, всегда можно было наперед сказать, каким будет застолье. Зависело это от природы самих вин.

Когда кубок ходил с немейским, делалось шумно, языки развязывались, один скабрезный анекдот следовал за другим, и над ними хохотали от души; выбывавшие из строя спали, сладко похрапывая, а остававшийся последним братски целовал выводивших его под руки гайдуков.

Но когда состязались на вилланьское, все уже на десятом кругу начинали задираться, злиться и дуться, в бутылку лезть и на рожон; валявшиеся на полу орали и стонали, а пересидевший их герой руками-ногами отбивался от хозяйской челяди, и его силком приходилось укладывать в постель.

Как-то отведали таким же манером и заграничного винца, но от него всей компании померещилось, будто они на швыряемом бурей судне, в облегчение коего все седалища и сам стол полетели за окна, полегшие же на пол принялись жаловаться на морскую болезнь, так что Банди Кутьфальви хотел их тоже за борт выбросить.

А чтобы одним ударом убить двух зайцев и не скучать, пока бокал всех не обойдет, особенно когда застолье большое, доставали карты. «Мы по маленькой, – говаривали спервоначалу, – по десяточке». Но через час ставили уже по тысяче, и не один муж разумный и предусмотрительный, твердо положив себе играть помалу и не напиваться, лишь изрядно нагрузившись и опустошив кошелек, отваливался от стола.

Как видно из нашего рассказа, замысловатое сие увеселение довольно скучновато. Забавляться тем, как поэт по общему требованию ходит колесом, а цыган декламирует стихи, какие заковыристые тосты подымает местный кантор, а Мишка Хорхи с какой серьезной миной возглашает тропарь, – для этого, право же, самому надо напиться, а не книги читать.

Едва заседатели ввели новоиспеченного троицына короля, барин Янчи немедля велел всем убираться и оставить их наедине.

Сам он сидел в своем кресле, ноги опустив в огромный ушат с водой и жуя горький миндаль. Все это, чтобы приготовиться хорошенько к вечернему возлиянию.

– Как зовут тебя, братец? – спросил он короля.

– Михай Киш, к услугам вашей милости.

– Ну, Мишка, молодец! Ты мне понравился. Так, значит, с этой троицы год будешь королем? И чем же ты все это время заниматься собираешься?

Парень подкрутил усики, поглядел в потолок.

– Сам не знаю. Одно знаю, что поважней буду теперешнего.

– А если скинут тебя через год?

– Опять в табунщики пойду в Надудвар, откудова пришел.

– Что ж, ни отца у тебя нет, ни матери?

– Никогошеньки. И не видывал их никогда.

– Так слушай, Мишка. Что ты скажешь, ежели я тебя еще важнее сделаю, чем даже тебе мерещится? С этой вот барской компанией за один стол посажу, денег дам, сколько надо, чтобы пил ты, в карты с ними резался, как ровня, как тот же барин, благородный Киш Михай, надудварский помещик? А?

– По мне пожалуй; не знаю вот только, как держаться, чтобы за барина сочли.

– Чем развязней, тем лучше; робость – вот что мужика сразу выдает.

– Ну, коли так, я готов.

– Везде со мной будешь ходить: пить, картежничать, драться, безобразить; мужчин лупить, девиц соблазнять, – какая уступит. А через год – шабаш, поцарствовал: скидывай мундир дворянский, надевай гайдуцкую красную разлетайку. Поставлю тебя начальником над моими гайдуками, и будешь тем самым господам прислуживать, вместе с которыми год целый бражничал да картежничал; барышень тех в карету подсаживать, которых еще на масленицу сам катал. Не знаю, как ты, а по-моему, штука знатная! Вот будут плеваться барчуки, а дамы-то краснеть до ушей, как узнают, с кем они повелись!

Парень подумал и кивнул:

– Ладно, что ж.

Барин Янчи взглянул на часы.

– Сейчас три четверти четвертого. Запомни! Ровно через год, без четверти четыре истекает царствие твое и дворянство. Но до тех пор – ты барин, как и все; каждый месяц от меня тысячу форинтов денег получаешь на прокут; вот тебе первая тысяча, здесь, в этом кошеле. Ну а теперь иди, гайдуки мои оденут тебя; как готов – в питейную залу спускайся. С челядью – груби, а то заметят, что мужик; господ всех только ребячьими именами кличь: Мишка там, Банди, Лаци, Фрици да Лепци. Меня, сам знаешь, Янчи зовут.

Полчаса спустя Мишка был выряжен барином.

В питейной уже шло веселье, потому что обычай был таков: всех принимать, но никого не ждать. Хозяин дома представил гостям новоприбывшего как надудварского помещика Михая Киша, настоящего самородка: переодетый табунщиком, явился он венок добывать и каким молодцом себя показал.

Все нашли это выдумкой поистине самобытной. Да и по глазам видать: свой, не мужик! Каждое движенье: как сел, как облокотился, шляпу в угол зашвырнув, – все эти задиристые замашки хорошее воспитанье обличают. Настоящий-то бетяр головы здесь не посмел бы поднять, а этот вон – со всеми запанибрата! Всем припомнилось вдруг, что сразу дворянина в нем признали, а некоторые определенно и раньше с ним где-то встречались – на обедах у губернатора или на статуциях. [161] Мишка тут же, конечно, и сам все это отлично припомнил и через минуту пил на брудершафт со всей честной компанией. Так привычно, просто стало ему, будто век с ними жил, даже сам удивился: как легко, однако, барское обхожденье усвоить.