У дороги - Банг Герман (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗
После ужина они играли в пикет, изредка обмениваясь двумя-тремя словами.
В десять часов фрекен Иенсен собиралась восвояси.
— Я была на могиле, — говорила она. — Отнесла цветочки. Фрекен Иенсен присматривала за могилой.
Мопс повизгивал по дороге домой. Но фрекен Иенсен не брала его на руки.
Она была поглощена своими мыслями. Фрекен Иенсен подумывала о том, чтобы продать школу.
Ей гораздо больше подошло бы место, где дама с образованием чувствовала бы себя хозяйкой дома.
Однако в последние два-три месяца фрекен Иенсен стала редким гостем на станции.
Она не из тех, кто любит навязываться.
Но фру Абель она просто не может понять.
По вечерам фрекен Иенсен сидела у окна, чтобы удостовериться, удалось ли Баю вообще вырваться домой.
— А о могиле забочусь я, — говорила она мельничихе.
— Носит этих девиц нелегкая, так и вьются под ногами. — Кьер обмахивался шляпой в конторе, точно отгонял мух. Мимо него только что прошмыгнула в дверь Луиса-Старшенькая.
— Так и вьются, черт их дери, — сказал Кьер.
Кьер собирался в Копенгаген и уговаривал Бая поехать с ним.
— Тебе полезно, старина, ей-богу, во как полезно… Проветриться… Не сидеть бобылем… Сразиться в кегли, — говорил он.
Бай никак не мог решиться…
— Понимаешь — еще так мало времени прошло… А впрочем, проветриться, пожалуй, следует…
Через неделю они собрались. Фру Абель с Луисой уложили его чемодан.
Поезд тронулся, Бай откинулся на спинку сиденья и поиграл бицепсами.
— Далеко собрались? — спросил Нескромный. Они увидели его из окна на какой-то промелсуточнои станции. — Холостяцкая вылазка… Два бравых молодца… — Нескромный засмеялся и прищелкнул языком.
— Да вот, решили прокатиться — тряхнуть стариной, — сказал Бай. Он хлопнул Кьера по коленям и повторил — Тряхнем стариной, а, дружище…
Поезд тронулся, они замахали Нескромному, а он что-то кричал им вслед.
Они вдруг сразу развеселились, стали сквернословить и похлопывать себя по ляжкам.
— Стало быть, привелось еще разок, еще один разок, — говорил Бай.
— Однова живем, — говорил Кьер.
— Сыны Адама, дружище Кьер, — подтверждал Бай. Они смеялись и болтали. Кьер был доволен.
— Вот теперь я тебя узнаю, — говорил он. — А то нашел занятие — протирать штаны «у огонька»… Но теперь я тебя узнаю.
Бай вдруг сделался серьезным.
— Не говори, дружище, — сказал он. — Это было печальное время.
Он два раза вздохнул и снова откинулся на сиденье. Потом заговорил повеселевшим голосом:
— Слушай, давай прихватим Нильсена.
— Какого еще Нильсена? — спросил Кьер.
— Помнишь, лейтенантика… Мы ведь новых мест не знаем, Кьер… Помнишь, у пастора… Разбитной такой парень… Да ты его видел… Уж кутить так кутить…
Они начали позевывать и притихли; потом заснули каждый на своем сиденье и проспали до самого Фридеритса.
Там они вволю нагрузились коньяком, чтобы «не озябнуть ночью».
Бай вышел на платформу. Поезд переводили с одного пути на другой, свистели свистки, гудел гудок, в ушах стоял сплошной гул.
Бай остановился под фонарем, вокруг сновали и толпились люди.
— Ну, что скажешь, старина, — сказал он Кьеру, потирая руки и оглядывая платформу.
— Жизнь есть жизнь. — сказал Кьер.
Дамы в дорожных шляпках, розовые со сна, порхали вверх и вниз по ступенькам вагонов.
— И красоток хоть отбавляй, — сказал Бай. Вокруг кричали, зазвонил колокол.
— Пассажиры на Стриб — пассажиры к парому…
В половине одиннадцатого Бай прибыл в Копенгаген.
Лейтенанта Нильсена они обнаружили на пятом этаже в доме на улице Даннеброг. Всю меблировку комнаты составляли платяной шкаф с покосившейся дверцей, в котором сиротливо висела форменная тужурка, и бамбуковый табурет с умывальником.
Лейтенант лежал на продавленном соломенном тюфяке.
— Я тут по-походному, начальник, — сказал он. — Зимние квартиры у нас «anderswo» (В другом месте (нем.).).
Бай сказал, что они хотят «посмотреть город».
— Этакие места, — сказал он. — Понимаете… Лейтенант Нильсен отлично понимал.
— Хотите посмотреть «ярмарку»? — сказал он. — Положитесь на меня — вы ее увидите.
Он натянул брюки и стал звать какую-то мадам Мадсен. Мадам Мадсен просунула в дверь голую руку с куском мыла.
— Мы тут по-семейному, — сказал лейтенант, намыливая руки до локтей мылом мадам Мадсен.
Они договорились, где встретятся, прежде чем отправиться полюбоваться голыми ножками в казино.
— А потом заглянем на «ярмарку», — сказал Бай. Лейтенант выманил у мадам Мадсен три эре и без промедления отправился в «кабак».
Кабак был небольшим питейным заведением на Пиллеаллеен, где «шайка» обычно играла в кегли и карты.
«Шайка» состояла из трех младших лейтенантов и двух белобрысых студентов Высшей сельскохозяйственной школы.
Когда Нильсен явился в кабак, все они уже играли в ломбер, сняв пиджаки и сдвинув шляпы на затылок.
— Здорово, братцы, — сказал Нильсен. — Как картишки?
— Разбавляем помаленьку, — сказал один из белобрысых, передернув плечами.
— Сногсшибательно, — сказал один из лейтенантов.
— Сногсшибательно, и весьма, — сказал другой. Компания пристрастилась к словечку «сногсшибательно».
Каждые четверть часа все по очереди повторяли его с особым выражением, поигрывая пальцами.
— Сногсшибательно.
— Не пора ли разбавить? — сказал Нильсен. «Шайка» разбавляла ломбер пивом и «женским полом».
— Я подцепил парочку «толстосумов», — объявил Нильсен.
— Толстосумов? Черт возьми, Нильсен, да неужели? — Белобрысые сдвинули шляпы еще дальше на затылки.
— Парочку престарелых толстосумов, братцы… Братцы застучали по столу пивными кружками во здравие удачливого ловца.
Вечером Нильсен с Кьером и Баем посмотрели «голые ножки», а потом вся «шайка» собралась на Вестербро.
Нильсен привел с собой нескольких розовощеких девиц, — они тянули шведский пунш и кокетливо похлопывали по пальцам «двух старичков-провинциалов».
Бай приговаривал: «Шикарно», — и щеголял другими словечками из времен своей армейской молодости.
Белобрысые быстро опьянели. Они несли какую-то невнятицу, повторяли:
— Эй, старые кабаны! — и трясли Бая и Кьера за плечи. Попойка продолжалась.
— Ну, сильны, старые хрычи!
— Прошу без рук. — После обильных возлияний Бай стал щепетилен.
…Что было потом, Бай не помнил. Лейтенанты вдруг куда-то исчезли с розовощекими девицами.
— Сбежали, — сказал Кьер.
— Господа, наверное, скучают в одиночестве… Дамочка не первой молодости подсела за их столик…
Прошла неделя.
По утрам Кьер занимался делами. Бай чаще всего спал.
Кьер возвращался, входил в комнату.
— Ты что, еще спишь? — удивлялся он.
— Да, неохота вставать, — отвечал Бай с дивана и протирал глаза. — Который час?
— Два.
— Значит, пора. — Бай поднимался. — Не диван, а гладильная доска, черт его дери. — У Бая затекали руки и ноги.
Потом он одевался.
Ему надо было выбрать надгробный памятник. Бай надумал купить памятник Катинке в Копенгагене.
Они побывали уже у трех или четырех каменотесов, но Бай все никак не мог выбрать.
Кьеру Уже изрядно надоело таскаться за Баем от одной надгробной плиты к другой.
— Конечно, это благородно, с твоей стороны, старина, очень благородно. Но, ей-богу, твоей ясене и так лежится неплохо.
Но Бай пришел далее в некоторое умиление, разгуливая среди цоколей с мраморными голубками и ангелочками.
Однако сегодня истекал последний день, пора было решаться.
Бай выбрал большой серый памятник — крест, две мраморные руки, которые встречаются в пожатье, и над ними мотылек — быстротечная жизнь.
Бай долго стоял перед памятником с изображением двух рук и мотылька.
— Красивая мысль, — сказал он и смахнул слезу двумя пальцами. — Вера, надежда и любовь.
