Темное дело - де Бальзак Оноре (книги хорошего качества .txt) 📗
— Если бы это случилось, я предпочла бы, чтобы Гондревиль сгорел! — воскликнула мадмуазель де Сен-Синь.
Ее слова услышал крестьянин, который в это время выходил из хлева, где смотрел теленка, предназначенного стариком д'Отсэром к продаже.
— Пойдемте домой, — сказала, улыбаясь, Лоранса, — а то мы чуть было не совершили оплошности и не подтвердили с помощью теленка правоту старого быка.
— Бедняга Мишю, — сказала она, вернувшись в гостиную, — я уж совсем забыла о твоей проказе, но мы здесь и так на плохом счету, смотри же, не подводи нас. Есть у тебя на совести еще какой-нибудь грешок?
— У меня на совести только один грех — что я не уничтожил убийцу моих старых господ, прежде чем поступить на службу к молодым!
— Мишю! — воскликнул кюре.
— Но я не уеду отсюда, — продолжал Мишю, не обращая внимания на возглас священника, — пока не буду уверен, что вы тут в безопасности. Кругом бродят какие-то парни; они мне не по душе. Когда мы последний раз охотились в лесу, ко мне подошел тот, с позволения сказать, сторож, который заменил меня в Гондревиле; он спросил, считаем ли мы себя здесь в своих владениях. А я ему в ответ: «Трудновато, приятель, за два месяца отвыкнуть от того, к чему привыкали целых два столетия».
— Напрасно, Мишю! — сказал маркиз де Симез, но лицо его озарилось довольной улыбкой.
— А он что ответил? — спросил г-н д'Отсэр.
— Он сказал, что доложит сенатору о наших притязаниях, — ответил Мишю.
— Графу де Гондревилю! — продолжал старший д'Отсэр. — Вот потеха! Да что ж, ведь говорят же Бонапарту «ваше величество».
— Или «ваше высочество» — его светлости великому герцогу Бергскому, — поддакнул кюре.
— А это еще кто такой? — спросил г-н де Симез.
— Мюрат, зять Наполеона, — пояснил старик д'Отсэр.
— Вот как, — сказала мадмуазель де Сен-Синь. — А вдове маркиза де Богарнэ тоже говорят «ваше величество»?
— Разумеется, мадмуазель, — ответил кюре.
— Нам следовало бы побывать в Париже, поглядеть на все это! — воскликнула Лоранса.
— Увы, барышня, — сказал Мишю, — я ездил в Париж, чтобы поместить сына в лицей, и могу уверить вас, что с так называемой императорской гвардией шутить не приходится. Если вся армия такова, то нынешние порядки переживут и нас с вами.
— Называют немало знатных семейств, которые идут к нему на службу, — заметил г-н д'Отсэр.
— И все равно, по новым законам ваши дети обязаны будут служить, — сказал кюре. — Закон больше не признает ни титулов, ни рангов.
— Этот человек причиняет нам своим двором больший вред, чем Революция причинила гильотиной! — воскликнула Лоранса.
— Церковь молится за него, — заметил кюре.
Каждая из этих фраз, сказанных одна за другой, звучала словно комментарий к мудрым словам старого маркиза де Шаржбефа; но в молодых людях жила слишком горячая вера в свою правоту, у них были слишком высокие понятия о чести, чтобы согласиться на сделку. Кроме того, они говорили себе, как всегда говорили все побежденные партии, что процветанию партии-победительницы скоро настанет конец, что императора поддерживает одна лишь армия, что сила факта рано или поздно уступит праву и т. д. Несмотря на предупреждение, они попались в расставленную им западню, которую обошли бы люди осторожные и смиренные, вроде старика д'Отсэра. Будь мы вполне чистосердечны, мы, пожалуй, признали бы, что никогда несчастье не обрушивалось на нас без того, чтобы мы не получили о нем явного или тайного предупреждения. Сокровенный смысл такого предупреждения многим становится ясен лишь после того, как катастрофа уже разразилась.
— Согласитесь все же, ваше сиятельство, что не могу я уехать, не представив вам отчета, — шепотом сказал Мишю мадмуазель де Сен-Синь.
Вместо ответа она утвердительно кивнула головой, и управляющий вышел. Он тотчас же продал свою землю белашскому арендатору Бовизажу, который, однако, обещал расплатиться с ним не раньше как недели через три. Между тем, приблизительно месяц спустя после приезда маркиза, Лоранса, рассказав кузенам о том, что их состояние уцелело, предложила откопать миллион, зарытый в лесу, и наметить для этого день преполовения поста. До сего времени Мишю не мог извлечь клад потому, что в лесу лежал глубокий снег; но ему очень хотелось принять в этом участие вместе с хозяевами. Мишю стремился уехать во что бы то ни стало, он боялся самого себя.
— Мален нежданно прибыл в Гондревиль, никто не знает зачем, — сказал он своей госпоже, — и мне трудно будет удержаться, чтобы не пустить Гондревиль с торгов за смертью владельца. Я раскаиваюсь, что не исполнил своего намерения!
— Что могло побудить его покинуть зимой Париж?
— Весь Арси судачит об этом, — ответил Мишю. — Семью он оставил там, и его сопровождает всего-навсего один камердинер. У него бывают только нотариус Гревен и госпожа Марион, жена сборщика налогов нашего департамента, невестка того Мариона, который служил Малену подставным лицом при покупке Гондревиля.
Лоранса считала, что праздник преполовения поста — самый подходящий день, так как по случаю праздника можно отослать всех слуг. Вечеринки с ряжеными привлекали крестьян в город, и в полях было безлюдно. Однако выбор этого дня оказался роковым, и, как часто бывает в уголовных делах, он помог свершиться судьбе. Случай взвесил все возможности с не меньшей тщательностью, чем мадмуазель де Сен-Синь. Мысль, что в их замке, стоящем на краю леса, хранится миллион сто тысяч золотом, могла бы слишком взволновать стариков д'Отсэров; поэтому, с согласия их сыновей, было решено ничего им об этом не говорить. Тайна этого предприятия была известна только Готару, Мишю, четверым молодым дворянам и Лорансе. После обстоятельных подсчетов пришли к выводу, что длинный мешок, который можно положить на круп каждой лошади, вместит сорок восемь тысяч франков. Следовательно, достаточно будет трех поездок. Ради осторожности было решено отпустить на праздничное гулянье в Труа всех слуг, которые могли бы проявить опасное любопытство. Катрину, Марту и Дюрие, — на них можно было положиться, — предполагалось оставить для охраны замка. Слуги с большой охотой воспользовались предоставленной им свободой и чуть свет уехали в город. Рано утром Готар с помощью Мишю почистил и оседлал лошадей. Кавалькада проехала через сен-синьские сады, а оттуда все — господа и слуги — направились в лес. Ворота парка были очень низкие, поэтому всадники здесь спешились и повели лошадей под уздцы; когда они, выйдя в лес, снова вскочили на лошадей, в чаще промелькнула фигура белашского арендатора, старика Бовизажа.
— Ну вот, — воскликнул Готар, — кто-то идет.
— Да, это я, — сказал честный арендатор, выходя на дорогу. — Доброго здоровья, господа. Что же это вы — на охоту едете, невзирая на все запреты префектуры? Я-то не пойду доносить, но смотрите, будьте осторожны! У вас есть друзья, но немало и врагов.
— Ну, бог даст, охота будет удачной, — ответил, улыбаясь, рослый д'Отсэр, — и у тебя опять будут прежние хозяева.
В ответ на эти слова, которым последующие события придали совсем иной смысл, Лоранса бросила Роберу строгий взгляд. Старший Симез надеялся, что Мален, получив отступного, вернет Гондревиль. Эти дети собирались сделать как раз обратное тому, что советовал им маркиз де Шаржбеф, и Робер, разделявший их надежды, именно это имел в виду, когда произнес роковые слова.
— Во всяком случае, держите язык за зубами, старина, — сказал Бовизажу Мишю; он запер ворота парка и поэтому уезжал последним.
Стоял один из тех погожих дней конца марта, когда воздух сух, земля очистилась от снега, небо безоблачно, а температура воздуха находится в странном противоречии с видом деревьев, еще не одевшихся листвой. Было так тепло, что кое-где в полях зазеленели озими.
— Мы едем за каким-то кладом, а ведь настоящий клад в нашей семье — это вы, кузина, — пошутил старший де Симез.
Лоранса ехала впереди между двоюродными братьями, за ними следовали двое д'Отсэров; кавалькаду замыкал Мишю. Готар в качестве разведчика ехал первым.
