К востоку от Эдема - Стейнбек Джон Эрнст (книги читать бесплатно без регистрации .txt) 📗
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Когда двое мужчин живут вместе, они быстро начинают раздражать друг друга и оттого обычно поддерживают в доме видимость чистоты и порядка. Двое одиноких мужчин, живя вместе, готовы в любую минуту подраться и сами об этом знают. Адам Траск вернулся домой не так давно, но его отношения с Карлом уже накалялись. Братья слишком много времени проводили вдвоем и слишком мало виделись с другими людьми.
Первые два-три месяца они занимались получением наследства: оформили завещанные деньги на себя и сняли со счета Сайруса всю сумму, плюс набежавшие проценты. Они съездили в Вашингтон поглядеть на могилу — солидный каменный обелиск, украшенный сверху железной звездой с отверстием, куда 30 мая
Вновь Карл увидел его лишь через восемь месяцев. Он вернулся с работы и застал Адама во дворе: нагнувшись над кухонным ведром, Адам шумно плескал воду себе в лицо и на волосы.
— Здравствуй, — сказал Карл. — Ну, как ты?
— Хорошо.
— Где был?
— В Бостоне.
— И больше нигде?
— Нигде. Просто гулял, город смотрел. Жизнь братьев снова вошла в прежнюю колею, но теперь оба тщательно следили за собой, чтобы не дать волю злобе. Каждый из них, заботясь о другом, в какой-то мере оберегал и собственный покой. Карл, всегда встававший спозаранку, готовил завтрак и только потом будил Адама. А Адам поддерживал в доме чистоту и вел на ферме весь учет. Взаимная сдержанность помогла братьям прожить в мире два года, но потом копившееся раздражение опять прорвалось наружу.
Как-то раз, зимним вечером, Адам оторвался от приходно-расходной книги и поднял глаза на брата.
— Где хорошо, так это в Калифорнии, — сказал он. Там и зимой хорошо. И выращивать можно что угодно.
— Вырастить, конечно, можно. Только, когда соберешь урожай, чего с ним делать будешь?
— Ну, а, к примеру, пшеница? В Калифорнии очень даже много пшеницы выращивают. — Всю твою пшеницу ржа поест, — сказал Карл. — Это почему же? Знаешь, Карл, говорят, в Калифорнии все растет так быстро, что, как только посеял, сразу отходи в сторону, а не то с ног собьет.
— Тогда какого черта ты туда не едешь? Только скажи — я твою половину фермы хоть сейчас откуплю.
Адам промолчал, но на следующее утро, причесываясь перед маленьким зеркальцем, снова вернулся к этому разговору.
— В Калифорнии не бывает зимы, — начал он. — Там круглый год, как весной.
— А я зиму люблю, — сказал Карл.
Адам подошел к плите.
— Не злись.
— Тогда не приставай. Тебе сколько яиц жарить? — Четыре.
Карл положил семь яиц на край гревшейся плиты и, аккуратно накрыв угли мелкими щепками, развел сильный огонь. Потом поставил на огонь сковородку. Пока он жарил бекон, настроение у него исправилось.
— Не знаю, Адам, ты, может, не замечаешь, но у тебя эта Калифорния с языка не сходит. Ты что, всерьез хочешь туда ехать? Адам хмыкнул.
— Я и сам пытаюсь понять, чего хочу, — сказал он. Даже не знаю. Это как с утра, когда проснешься. Вставать не хочется, но и в постели лежать неохота.
— Мне бы твои заботы, — буркнул Карл.
— В армии меня каждый день будил этот чертов горн, — продолжал Адам. — И я поклялся, что если когда нибудь стану вольным человеком, буду каждое утро дрыхнуть до полудня. А здесь, на ферме, встаю даже на полчаса раньше, чем в армии. Объясни, Карл, за каким чертом Мы столько работаем?
— С кровати хозяйство на ферме не ведут. — Карл помешал вилкой шипящие кусочки бекона.
— Ты сам подумай, — серьезно сказал Адам. — Ни у тебя, ни у меня нет ни детей, ни девушки — о жене уж и не говорю. И если дальше пойдет так же, то никогда не будет. У нас и времени-то нет жен себе подыскать. А мы, понимаешь, затеяли прирезать к своей земле еще и участок Кларка, если в цене сойдемся. Чего ради?
— У Кларка участок каких мало. Добавить его к нашей земле, и у нас будет одна из лучших ферм во всей округе. Постой-ка! Ты никак жениться надумал?
— Нет. Я тебе о том и толкую. Пройдет еще пять-десять лет, будет у нас самая лучшая ферма в округе. А мы, два одиноких старых пердуна, будем все так же надрывать пуп. Потом один из нас помрет, и эта прекрасная ферма останется уже не двум, а всего одному старому пердуну, а потом помрет и он…
— Ты это к чему? — грозно спросил Карл. — С тобой ни минуты покоя. Всю душу мне вымотал.. Что тебе неймется? А ну говори начистоту.
— От такой жизни мне никакой радости. По-крайней мере меньше, чем хотелось бы. Работаю как вол, непонятно для чего, хотя мог бы не работать совсем.
— Не нравится, чего ж тогда не бросишь? — закричал Карл.
— Чего же тогда здесь сидишь?! Никто тебя силой не держит. Желаешь — отправляйся хоть в Африку и спи себе там целый день в гамаке!
— Не злись, — спокойно попросил Адам. — Я ведь сказал, это как с утра… И вставать не хочется, и лежать неохота. Я не хочу застревать здесь, но и уезжать тоже не хочу.
— Всю душу вымотал, — повторил Карл.
— Ты, Карл, лучше подумай хорошенько. Тебе здесь нравится?
— Нравится.
— И ты хочешь жить здесь всю жизнь?
— Да.
— Господи, до чего просто, мне бы так. Как ты считаешь, что это со мной?
— Дурью маешься, тебе баба нужна. Сходи сегодня в салун, мигом вылечишься.
— Может, и правда. Но от шлюх я большого удовольствия не получаю. — Бабы, они все одинаковые. А глава закроешь, так и вовсе разницы не чувствуешь. — У нас в полку многие заводили себе Постоянных женщин, из индианок. У меня одно время тоже была. Карл повернулся и поглядел на него с интересом.
— Если бы отец узнал, что ты с индианкой путался, он бы в гробу перевернулся. Ну, и как тебе с ней было?
— Очень неплохо. Она мне стирала, штопала, даже готовила иногда.
— Я не про то. Как тебе с ней было… ну, сам знаешь?
— Хорошо. Очень хорошо. Она была такая… нежная, что ли, мягкая. Ну, вроде как ласковая… и нежная.
— Это тебе повезло, а то ведь могла бы и прирезать, пока ты спал.
— Она? Нет. Она ласковая была.
— А чего это у тебя глаза такие стали? Сдается мне, у тебя с той индианкой серьезно было.
— Да, наверно.
— И куда же она потом подевалась?
— От оспы умерла.
— А другую ты себе не завел?
Во взгляде Адама была боль.
— Мы их сложили друг на друга, как дрова… Их там больше двухсот человек было, руки-ноги во все стороны торчали. А сверху набросали хворосту и полили керосином.
— Я слышал, они оспу не переносят.
— Она для них — смерть, — сказал Адам. — У тебя сейчас бекон сгорит.
Карл быстро повернулся к плите.
— Просто будет поджаристый, — сказал он. — Я люблю, когда поджаристый. Он выгреб бекон на тарелку, разбил яйца и вылил их в горячий жир: подпрыгнув, они растеклись по сковородке, потом застыли в коричневых кружевных обводах и зашкворчали.
— У нас тут была одна учительница, — сказал Карл. Хорошенькая, ножки крохотные. Все платья в Нью-Йорке себе покупала. Рыженькая… а ножки — ты таких крохотных в жизни не видал! А еще она в хоре церковном пела. Все сразу стали в церковь ходить. Прямо валом туда валили. Правда, давно это было.
— Ты не тогда ли писал, что жениться собрался?
Карл усмехнулся.
— Вроде тогда. У нас в округе все парни тогда с ума посходили, всем, вишь, сразу жениться приспичило.
— И куда же делась эта учительница?
— Да знаешь, как бывает. Здешние женщины из-за нее просто покой потеряли. Объединились между собой. И быстренько ее отсюда выперли. Я слышал, она даже белье шелковое носила. Очень была такая вся благородная. Школьный совет турнул ее еще до конца учебного года. А ножки-то вот такусенькие. Она любила их показывать — высунет из-под юбки, по щиколотку, будто случайно… Да, она частенько их показывала.
— Ты с ней хоть познакомился? — спросил Адам.
— Нет, я только в церковь ходил. Еле протискивался. Такой красивой девушке в маленький городок нельзя. Только людей смущает. И разговоры всякие идут.
