Повести и рассказы разных лет - Дойл Артур Игнатиус Конан (лучшие книги читать онлайн txt) 📗
— М-да, паршиво получилось, — говорю я ему.
— Начисто разорился! — хвастается он. — Но я все равно доволен: своими глазами видел как вешали тех мерзавцев, что меня ограбили. Не так обидно вы меня понимаете? Из них только один остался в живых — тот, что заложил их на суде, согласившись выступить королевским свидетелем. Эх, повстречаться бы с ним хоть разочек — и тогда я смогу умереть счастливым. Когда я с ним увижусь наедине, то сделаю две вещи…
— Что за две вещи? — спрашиваю, хотя мне в общем-то наплевать.
— Сначала я выпытаю у него, где спрятано мое золото — у них не было ни времени, ни возможности реализовать награбленное, и добыча наверняка так и лежит зарытая где-нибудь в горах. А потом я самолично сверну ему шею и отправлю душу туда, где уже поджариваются грешные души преданных им товарищей.
Мне стало так смешно, когда он с жаром говорил о зарытом в горах кладе человеку, который сам его закапывал, что я чуть было не расхохотался прямо ему в лицо. Хорошо, я вовремя заметил, как внимательно он за мной наблюдает. У этого грязного хорька наверняка возникли какие-то подозрения на мой счет. Чтобы отделаться от него, я сказал ему, что пойду поднимусь на мостик, — не тот это был человек, с которым имело смысл поддерживать отношения, но он и слышать не хотел, что я собираюсь его покинуть.
— Мы же оба старатели, а значит — кореша, по крайней мере, на этот рейс, — говорит он. — Пойдем лучше в бар — я еще не настолько обеднел, чтобы не угостить приятеля.
Я так и не смог ничего придумать, чтобы отказаться, и мы с ним вдвоем спустились вниз. С этого все и началось. Ну вот, скажите, что плохого сделал я пассажирам того парохода? Мне ничего от них не было нужно, я только хотел тихо и мирно жить своей жизнью так, чтобы я никому не мешал, но и мне никто в душу не лез. Кто осмелится сказать, что я просил слишком многого? А теперь послушайте, что из этого получилось.
Идем мы, значит, по коридору в салун, как вдруг из одной каюты первого класса выходит молодая девка с ребенком на руках — горничная или кормилица, короче, прислуга. Симпатичная такая, стерва, и вся в веснушках. Проходим мы мимо нее, а она как заорет — ни дать, ни взять паровозный гудок. И ребенка чуть на пол не уронила. У меня от ее вопля чуть сердце из груди не выпрыгнуло, но я, понятное дело, поворачиваюсь к девчонке и вежливо извиняюсь: простите, мол, леди, что я вам случайно на ножку наступил. Но как только я увидел ее побелевшее лицо, так сразу понял, что инкогнито мое накрылось. Она прислонилась к стенке, вся дрожит и тычет в меня пальцем:
— Это он! Это он! Я его на суде видела! Не позволяйте ему дотрагиваться до ребенка!
На крик прибежал стюард, и не успел я глазом моргнуть, как вокруг нас собралось около дюжины пассажиров.
— Кто он, девушка? — спрашивает стюард, а та совсем очумела и кричит:
— Это Мэлони! Мэлони! Он убийца! Заберите его скорей, а то я боюсь!
Что было потом, точно описать затрудняюсь, помню только, как мебель в щепки разлеталась. Кто-то ругался, кто-то стонал, кто-то требовал назад свое золото. В общем, славно повеселились. Когда я пришел в себя, во рту у меня торчала чья-то рука. Как позже выяснилось, принадлежала она тому парню из Нельсона, что собирался меня угостить. Ему даже удалось часть ее извлечь, но только после того, как меня малость придушили. Да, в этом мире на справедливость рассчитывать бесполезно, особенно, если раз оступился. Одно меня утешает: тот хорек теперь всю жизнь меня помнить будет, не только на этом, но, надеюсь, и на том свете тоже.
Они отволокли меня на полуют и затеяли судить судом военного трибунала — это меня, вы понимаете, меня, который ради их же блага продал полиции своих товарищей! Ох, как же они препирались, что со мной делать дальше! Одни говорили одно, другие — совсем другое, а кончилось все тем, что капитан решил высадить меня на берег. Пароход остановился, спустили шлюпку, затем в шлюпку спустили меня, и все это время толпа бесновалась на палубе, изрыгая проклятия в мой адрес. Я заметил среди пассажиров того парня с перевязанной рукой и решил, что я еще дешево отделался.
Мы еще не пристали к берегу, а я уже переменил свое мнение. Я-то надеялся что там никого не будет, и мне удастся без помех пробраться в глубь страны, но пароход не успел еще отойти достаточно далеко от населенных мест, и на берегу в ожидании шлюпки сразу собралось полдюжины любопытствующих типов. Старшина-рулевой тут же раззвонил этим бродягам, кто я такой, а потом вместе с гребцами просто выкинул меня за борт на глубине десяти футов, нисколько не заботясь о том, что акул в тех водах не меньше, чем зеленых попугаев в буше. Я слышал, как они ржали надо мной, пока я, отплевываясь соленой водой, плыл к берегу.
На суше оказалось похлеще, чем в воде. Я выполз на песочек, стряхивая с себя водоросли, и меня сразу схватил за шкирку здоровенный малый в вельветиновой куртке, а человек шесть его приятелей крепко заломили мне руки за спиной. Большинство из этих ребят были простыми парнями — их я не очень боялся, но один из их компании — противный хлюст в широкополой шляпе — сразу мне не понравился из-за надутой рожи, да еще, к тому же, он оказался дружком верзилы-главаря.
Ну, так вот, вытащили они меня на пляж, руки отпустили, зато окружили со всех сторон. Тот, что в шляпе, мне и говорит:
— Мы тебя, приятель, как только про суд узнали, давно уже поджидаем в здешних краях.
— Что ж, — говорю я, — очень мило с вашей стороны.
— А ты, тварь, заткни пасть, если дорожишь зубами! — говорит он и обращается к своим: — Что сделаем с этим ублюдком, друзья? Повесим, утопим или пристрелим? Кто хочет высказаться?
Уж больно мне эти ребята деловыми показались, и начал я всерьез беспокоиться.
— О чем это вы, — говорю, — парни, толкуете? У меня бумага от властей с помилованием имеется, так что отвечать придется как за убийство!
— Поди, когда сам убивал и грабил, не думал, как это называется! прокаркал здоровяк в вельветиновой куртке.
— Так вы хотите прикончить меня за то, что я был грабителем и убийцей?
— Плевать нам на это с высокой башни, — говорит главарь, — а подвесить мы тебя собираемся за то, что ты дружков своих заложил. И ни слова больше, мразь, — тут тебе не суд с адвокатами!
Накинули они мне на шею веревку и потащили в лес. Там на опушке росли дубы и эвкалипты. Выбрали они подходящий дуб и полезли на него, чтобы, значит, подготовиться к своему мерзостному деянию. Конец веревки перекинули через нижний сук, связали мне руки за спиной и велели читать молитву, только не очень долго. Совсем уж было конец мне пришел, но Провидение, видать, решило, что умирать мне еще рановато. Теперь-то легко об этом говорить, сидя тут с вами, сэр, а тогда мне совсем хреново сделалось на той опушке: за спиной буш, перед глазами пустынный пляж, линия прибоя и одинокий пароход на горизонте, а вокруг — полдюжины головорезов, жаждущих моей крови.
Раньше мне бы и в кошмарном сне не привиделось, что я однажды буду радоваться появлению полиции, а только в тот раз именно они меня и спасли. Отряд конной полиции как раз ехал из Хоукс-Пойнта в Данидин. Они услыхали подозрительный шум и свернули с дороги в буш, чтобы узнать, в чем там дело. В свое время послушал я немало хорошей музыки, но ни один знаменитый оркестр не выдавал такой ангельской мелодии, как шпоры на сапогах и бляхи на сбруе у тех полицейских, когда они галопом выскочили на пляж всем скопом. Мои новые знакомые все равно попытались меня вздернуть, но полицейские были быстрее, и тот парень в шляпе получил плашмя саблей по голове, как только начал тянуть за веревку. Меня же погрузили на коня, и уже к вечеру я очутился в своей старой камере в Данидинской тюрьме.
Коменданта не обескуражила первая неудача. Он твердо решил от меня отделаться, а я так же твердо намеревался сделать все возможное, чтобы никогда больше с ним не встречаться. Он подождал с неделю или около того, пока все не уляжется, а потом тайно переправил меня на борт трехмачтового брига, идущего в Сидней с грузом кож и бараньего жира.
