Кавалер Красного замка - Дюма Александр (читаемые книги читать онлайн бесплатно TXT) 📗
— Как мне угадать?
— Артемиза.
— Артемиза! — повторил Морис, роясь в памяти и не находя никого, кто бы назывался этим именем.
— Ну да! Высокая брюнетка, с которой я познакомился в прошлом году… на балу в Опере: еще, помнишь, ты ужинал с нами и подпоил ее.
— Ах, точно, — отвечал Морис, — теперь помню! Так это она? Ты уверен?
— Перевес на ее стороне. Я представил ее конкурсу, все фермопильцы обещали мне свои голоса. Через три дня окончательный выбор. Сегодня приготовительный обед, сегодня мы разливаем шампанское; быть может, послезавтра мы будем разливать кровь! Но пусть разливают себе что хотят, Артемиза будет богиней, или черт их всех возьми! Ну пойдем, мы заставим ее надеть тунику.
— Благодарю. Я всегда питал отвращение к подобным вещам.
— К одеванию богинь? Черт возьми, как ты спесив. Ну ладно! Я согласен, ежели это может развлечь тебя, надеть на нее тунику, а ты ее снимешь.
— Лорен! Я болен. И не только не расположен веселиться, но мне даже больно видеть, как другие веселятся.
— Однако ты меня пугаешь, Морис; ты больше не дерешься, не смеешься. Уж не замышляешь ли чего?
— Я? Боже меня избавь!
— Ты хочешь сказать, избави меня, Богиня Разума.
— Оставь меня, Лорен, я не могу, я не хочу выходить из дома. Я в постели и намерен оставаться в ней.
Лорен почесал себе ухо.
— Я вижу, что это значит, — сказал он.
— Что же ты видишь?
— Я вижу, что ты дожидаешься Богини Разума.
— Черт возьми, — вскричал Морис, — как докучливы друзья, которые острят! Уйди, не то я закидаю проклятиями тебя и твою богиню.
— Закидай, закидай…
Морис приподнял руку, чтобы проклинать, как вдруг его прервал вошедший в эту минуту прислужник, который держал письмо к гражданину собрату.
— Гражданин Сцевола, — сказал Лорен, — ты вошел не вовремя. Господин твой только что хотел сделаться величественным.
Морис опустил руку, небрежно протянул ее к письму, но только коснулся его, как вздрогнул и, приблизив это письмо с жадностью к глазам, пожирал взглядом почерк и печать. Он вдруг так побледнел, как будто ему стало дурно.
— О го-го, — проговорил Лорен, — видно, и наш интерес пробуждается!
Морис уже ничего не слышал; он всей душой погрузился в четыре строчки Женевьевы. Прочитав их, он перечитал то же самое два, три, четыре раза; потом вытер лоб и опустил руки, глядя на Лорена, как обезумевший.
— Черт возьми, видно, это письмо заключает в себе любопытные известия!
Морис прочел письмо в пятый раз, и снова румянец зардел на его щеках. Глаза его увлажнились, глубокий вздох облегчил грудь. Потом вдруг, забыв о своей болезни и слабости, он вскочил с постели.
— Одеваться, — закричал он изумленному прислужнику, — одеваться, любезный мой Сцевола! Ах, бедный мой Лорен, добрый мой Лорен, я его ждал каждый день, но, признаюсь, потерял надежду получить. Ну! Скорей одеваться!
Прислужник поспешил исполнить приказание своего господина и в одно мгновение побрил его и причесал.
— О, опять увидеть ее, увидеть! — вскрикивал молодой человек. — Поистине, Лорен, я еще не знал, что такое счастье!
— Бедный мой Морис! Мне кажется, что ты нуждаешься в том посещении, которое я тебе советовал.
— О, любезный друг, — вскричал Морис, — извини меня, но мне кажется, что я потерял разум!
— Так предлагаю тебе заменить его моим, — сказал Лорен, смеясь над этим ужасным каламбуром.
А всего удивительнее то, что и Морис смеялся.
Счастье сделало его снисходительным к остротам.
— На, — сказал он, отрезав ветку расцветшего померанца, — предложи от меня этот букет достойной вдове Мавзола.
— Это другое дело! — вскричал Лорен. — Вот это любезность! Я тебя прощаю. А теперь мне кажется, что ты решительно влюблен, и я всегда питал глубокое почтение к большим несчастьям.
— Ну да, я влюблен, — вскричал Морис, переполненный радостью, — я влюблен и теперь могу сознаться в том, потому что она меня любит! Если опять зовет к себе, стало быть любит, не так ли, Лорен?
— Бесспорно, — снисходительно отвечал поклонник Богини Разума, — но берегись, Морис, ты так это воспринимаешь, что меня страх берет.
Тут Лорен опять сказал стишок, смысл которого был следующий: «Люби, как я, Разум, и ты не сделаешь глупость».
— Браво, браво! — вскричал Морис и захлопал в ладоши.
И, разбежавшись, он мигом спустился по лестнице, добрался до набережной и направился к столь знакомой ему старой улице Сен-Жак.
— Мне кажется, он похвалил меня, Сцевола? — спросил Лорен.
— Да, гражданин, да и удивляться нечего; то, что вы сказали, в самом деле очень мило.
— Если так, то он болен серьезнее, чем я предполагал, — сказал Лорен.
И в свою очередь, он спустился с лестницы, но уже не с такой быстротой:
Артемиза была не Женевьева.
Как только Лорен очутился с расцветшей померанцевой веткой в руке на улице Сент-Онорэ, как толпа молодых граждан, которых он взял за привычку, в зависимости от настроения, потчевать толчками или носком под карманьолку, почтительно последовала за ним, принимая его, вероятно, за одного из тех добродетельнейших людей, которых Сент-Жюст предложил отличать белой одеждой и букетом расцветших померанцев.
Толпа все более и более увеличивалась, до того считалось редкостью даже в ту эпоху видеть добродетельного человека; верным счетом была тысяча молодых граждан, когда он преподносил букет Артемизе — знак уважения, которого добивались многие другие Разумы и который доставил им лишь головную боль.
В тот же самый вечер по всему Парижу распространилась знаменитая кантата:
И так как эта кантата дошла до нас без имени автора ее, что сильно напрягло умственные силы археологов революции, то мы можем позволить себе дерзость утверждать, что кантата эта была составлена для прекрасной Артемизы приятелем нашим Гиацинтом Лореном.
XVI. Блудный сын
Если бы у Мориса были крылья, то и тогда бы он не скоро долетел.
На улицах было множество народу, но Морис замечал толпу эту только потому, что она задерживала его. Во всех группах поговаривали, что Конвент осажден, что достоинство народа оскорблено в лице его представителей, которым не дозволяют выходить, и это походило на правду, ибо слышны были удары в набат и выстрелы сторожевой пушки.
Но какое дело было Морису в это время до сторожевой пушки и колокола? Что ему до того, могут ли депутаты выходить или нет, когда запрещение не касалось его самого? Он бежал — вот и все.
И бежал и представлял себе, что Женевьева ожидает его у окна, которое выходит в сад, чтобы издали одарить очаровательной улыбкой.
Диксмер также был предупрежден об этом благополучном возвращении и спешил протянуть свою крупную, крепкую руку Морису со всем прямодушием и добротой.
В этот день он любил Диксмера; он любил даже Морана с его черными волосами и зелеными очками, за которыми, казалось, прежде виделся ему лукавый взгляд.
Он любил весь мир, ибо он был счастлив. Он охотно рассыпал бы цветы над головами всех людей, чтобы все люди так же были счастливы, как он.
Во всяком случае, он ошибался в своих надеждах, бедный Морис; он ошибался, как случается ошибаться девятнадцать раз из двадцати тому человеку, который судит своим сердцем и рассчитывает по своим чувствам.
Вместо кроткой улыбки, которой лелеял себя Морис и которая должна была встретить его издали, Женевьева дала себе обет оказывать ему холодную учтивость. Это была слабая ограда, которой она защищалась от потока, угрожавшего увлечь ее сердце.
Она удалилась в свою комнату верхнего этажа и должна была сойти тогда, когда ее позовут.
Ах, и она ошибалась!
