Холодный дом - Диккенс Чарльз (читать книги онлайн TXT) 📗
Мы спросили у стоявшего возле нас джентльмена, не знает ли он, какая тяжба сейчас разбирается? Он ответил, что «Джарндисы против Джарндисов». Мы спросили, знает ли он, в какой она стадии. Он ответил, что, сказать правду, не знает, да и никто никогда не знал, но, насколько он понял, судебное разбирательство кончено. Кончено на сегодня, то есть отложено до следующего заседания? – спросили мы. Нет, ответил он, совсем кончено.
Кончено!
Выслушав этот неожиданный ответ, мы опешили и переглянулись. Возможно ли, что найденное завещание наконец-то внесло ясность в дело и Ричард с Адой разбогатеют? Нет, это было бы слишком хорошо, – не могло этого случиться. Увы, этого и не случилось!
Нам не пришлось долго ждать объяснений; вскоре толпа пришла в движение, люди хлынули к выходу, красные и разгоряченные, и с ними хлынул наружу спертый воздух. Однако все были очень веселы и скорей напоминали зрителей, только что смотревших фарс или выступление фокусника, чем людей, присутствовавших на заседании суда. Мы стояли в сторонке, высматривая кого-нибудь из знакомых, как вдруг из зала стали выносить громадные кипы бумаг – кипы в мешках и кипы такой величины, что в мешки они не влезали, словом – неохватные груды бумаг в связках всевозможных форматов и совершенно бесформенных, под тяжестью которых тащившие их клерки шатались и, швырнув их до поры до времени на каменный пол зала, бежали за другими бумагами. Хохотали даже эти клерки. Заглянув в бумаги, мы увидели на каждой заголовок «Джарндисы против Джарндисов» и спросили какого-то человека (по-видимому, судейского), стоявшего среди этих бумажных гор, кончилась ли тяжба.
– Да, – сказал он, – наконец-то кончилась! – и тоже расхохотался.
Тут мы увидели мистера Кенджа, который выходил из зала суда и, с самым достойным и любезным видом, слушал, что говорил ему почтительным тоном мистер Воулс, тащивший свой собственный мешок с документами. Мистер Воулс увидел нас первый.
– Взгляните, сэр, вон стоит мисс Саммерсон, – сказал он. – И мистер Вудкорт.
– А, вижу, вижу! Да. Они самые! – отозвался мистер Кендж, снимая передо мною цилиндр с изысканной вежливостью. – Как поживаете? Рад вас видеть. А мистер Джарндис не пришел?
Нет. Он никогда сюда не ходит, напомнила я ему.
– По правде сказать, это хорошо, что он не пришел сюда сегодня, – сказал мистер Кендж, – ибо его – позволительно ли будет сказать это в отсутствие нашего доброго друга? – его столь непоколебимые и своеобразные взгляды, пожалуй, только укрепились бы; без разумных оснований, но укрепились бы.
– Скажите, пожалуйста, что произошло сегодня? – спросил Аллен.
– Простите, что вы изволили сказать? – переспросил его мистер Кендж чрезвычайно вежливым тоном.
– Что произошло сегодня?
– Что произошло? – повторил мистер Кендж. – Именно. Да, ну что ж, произошло немногое… немногое. Перед нами возникло непредвиденное препятствие… мы были вынуждены, я бы сказал, внезапно остановиться… если можно так выразиться… на пороге.
– А найденное завещание, оно признано документом, имеющим законную силу, сэр? – спросил Аллен. – Разъясните нам это, пожалуйста.
– Конечно, разъяснил бы, если бы мог, – ответил мистер Кендж, – но этого вопроса мы не обсуждали… не обсуждали…
– Этого вопроса мы не обсуждали, – как эхо, повторил мистер Воулс своим глухим утробным голосом.
– Вам следует иметь в виду, мистер Вудкорт, – заметил мистер Кендж, убеждающе и успокоительно помахав рукой, точно серебряной лопаточкой, – что тяжба эта была незаурядная, тяжба это была длительная, тяжба это была сложная. Тяжбу «Джарндисы против Джарндисов» довольно остроумно называют монументом канцлерской судебной практики.
– На котором с давних пор стояла статуя Терпения, – сказал Аллен.
– Поистине очень удачно сказано, сэр, – отозвался мистер Кендж, снисходительно посмеиваясь, – очень удачно! Далее, вам следует иметь в виду, мистер Вудкорт, – тут внушительный вид мистера Кенджа перешел в почти суровый вид, – что на разбирательство этой сложнейшей тяжбы с ее многочисленными трудностями, непредвиденными случайностями, хитроумными фикциями и формами судебной процедуры была затрачена уйма стараний, способностей, красноречия, знаний, ума, мистер Вудкорт, высокого ума. В течение многих лет… э… я бы сказал, цвет Адвокатуры и… э… осмелюсь добавить, зрелые осенние плоды Судейской мудрости в изобилии предоставлялись тяжбе Джарндисов. Если общество желает, чтобы ему служили, а страна – чтобы ее украшали такие Мастера своего дела, за это надо платить деньгами или чем-нибудь столь же ценным, сэр.
– Мистер Кендж, – сказал Аллен, который, видимо, сразу все понял, – простите меня, но мы спешим. Не значит ли это, что все спорное наследство полностью истрачено на уплату судебных пошлин?
– Хм! Как будто так, – ответил мистер Кендж. – Мистер Воулс, а вы что скажете?
– Как будто так, – ответил мистер Воулс.
– Значит, тяжба прекратилась сама собой?
– Очевидно, – ответил мистер Кендж. – Мистер Воулс?
– Очевидно, – подтвердил мистер Воулс.
– Родная моя, – шепнул мне Аллен, – Ричарду это разобьет сердце!
Он переменился в лице и так встревожился, – ведь он хорошо знал Ричарда, чье постепенное падение я сама наблюдала уже давно, – что слова, сказанные моей дорогой девочкой в порыве проникновенной любви, вдруг вспомнились мне и зазвучали в моих ушах похоронным звоном.
– На случай, если вам понадобится мистер Карстон, сэр, – сказал мистер Воулс, следуя за нами, – имейте в виду, что он в зале суда. Я ушел, а он остался, чтобы немножко прийти в себя. Прощайте, сэр, прощайте, мисс Саммерсон.
Завязывая шнурки своего мешка с документами, он впился в меня столь памятным мне взглядом хищника, медленно пожирающего добычу, и приоткрыл рот, как бы затем, чтобы проглотить последний кусок своего клиента, а затем поспешил догнать мистера Кенджа, – должно быть, из боязни оторваться от благожелательной сени велеречивого столпа юриспруденции – и вот уже его черная, застегнутая на все пуговицы зловещая фигура проскользнула к низкой двери в конце зала.
– Милая моя, – сказал мне Аллен, – оставь меня ненадолго с тем, кого ты поручила мне. Поезжай домой с этой новостью и потом приходи к Аде!
Я не позволила ему проводить меня до кареты, но попросила его как можно скорее пойти к Ричарду, добавив, что сделаю так, как он сказал. Быстро добравшись до дому, я пошла к опекуну и сообщила ему, с какой новостью я вернулась.
– Что ж, Хлопотунья, – промолвил он, ничуть не огорченный за себя самого, – чем бы ни кончилась эта тяжба, счастье, что она кончилась, – такое счастье, какого я даже не ожидал. Но бедные наши молодые!
Все утро мы проговорили о них, думая и раздумывая, чем бы им помочь. Во второй половине дня опекун проводил меня до Саймондс-Инна, и мы расстались у подъезда. Я поднялась наверх. Услышав мои шаги, моя милая девочка вышла в коридор и кинулась мне на шею; но сейчас же овладела собой и сказала, что Ричард уже несколько раз спрашивал обо мне. По ее словам, Аллен отыскал его в зале суда – Ричард забился куда-то в угол и сидел как каменный. Очнувшись, он вспыхнул и, видимо, хотел было обратиться к судье с гневной речью. Но не смог, потому что кровь хлынула у него изо рта, и Аллен увез его домой.
Когда я вошла, он лежал на диване, закрыв глаза. Рядом на столике стояли лекарства; комнату хорошо проветрили и привели в полный порядок – в ней было полутемно и очень тихо. Аллен стоял около дивана, не сводя с больного внимательных глаз. Лицо Ричарда показалось мне мертвенно-бледным, и теперь, глядя на него, пока он меня еще не видел, я впервые поняла, до чего он измучен. Но я давно уже не видела его таким красивым, как в этот день.
Я молча села рядом с ним. Вскоре он открыл глаза и, улыбаясь своей прежней улыбкой, проговорил слабым голосом:
– Старушка, поцелуйте меня, дорогая!
Меня очень утешило, хоть и удивило, что он и в этом тяжелом состоянии не утратил бодрости духа и с надеждой смотрел на будущее. Он говорил, что радуется нашей предстоящей свадьбе, да так, что слов не хватает. Ведь Аллен был ангелом-хранителем для него и Ады; и он благословляет нас обоих и желает нам всех радостей, какие только может принести нам жизнь. Я почувствовала, что сердце у меня готово разорваться, когда увидела, как он взял руку моего жениха и прижал ее к своей груди.
