Сага о Форсайтах, том 2 - Голсуорси Джон (первая книга TXT) 📗
Акционерные общества! Нелепая система! Приходится кому-то доверять все дела – и вот вам! Ужасно!
– Шарики, сэр, разноцветные шарики, пять футов в окружности. Возьмите шарик, джентльмен!
– О боги! – сказал Сомс. Как будто ему мало было лопнувших, как пузырь, германских дел!
II. ВИКТОРИНА
Весь декабрь воздушные шары шли плохо, даже перед рождеством, и Центральная Австралия была так же далека от Бикетов, как и раньше. Викторина почти поправилась, но уже не могла вернуться на работу в мастерскую «Бонн Блэйдс и Кь». Ей давали на дом сдельную работу, но не часто, и она все пыталась найти что-нибудь более прочное. Как всегда, ей страшно мешала ее внешность. Людям трудно было придумать что-нибудь для этой маленькой женщины с таким необычным лицом. Как принять на службу человека, который, как они знали, не обладает ни образованием, ни богатством, ни знатностью, ни особыми способностями и все же дает вам почувствовать, что он выше вас? Интерес к необычному, дававший таким, как Майкл и Флер, много острых ощущений, не играл никакой роли, когда речь шла о шитье блузок, примерке обуви, надписывании конвертов, плетении надгробных вещее» – словом, о тех занятиях, о которых мечтала Викторина. Что скрывали эти большие темные глаза, эти молчаливые губы? «Бони Блэйдс и Кь» и всякие другие почтенные коммерческие предприятия были даже обеспокоены этим. А соблазнительные профессии – статистки в кино, манекенщицы – не приходили в голову скромному существу, рожденному в Пэтни.
И каждое утро, когда Бикет уходил, взяв лоток со сложенными оболочками шаров, она стояла, грызя палец, мучительно придумывая, как бы прогрызть выход из этого полуголодного существования, от которого ее муж стал худ как спичка, измучен, как собака, и общипан, как бесхвостый воробей. Его унизительное ремесло едва давало им кров и пищу. Они давно поняли, что никакого будущего торговля шарами не сулит: только бы выклянчить на сегодняшний обед. И в тихонькой, покорной Викторине накипала горячая обида. Во что бы то ни стало она хотела изменить жизнь к лучшему и для себя и для Тони – особенно для Тони.
В то утро, когда так упала марка, она надела свой бархатный жакетик и шапочку – лучшее, что осталось в ее скудном гардеробе. Она решилась. Бикет никогда не вспоминал о своем прежнем месте, и она смутно догадывалась, что дело с его увольнением обстоит совсем не так просто. Почему бы не попытаться опять его устроить? Он часто говорил ей: «Вот мистер Монт – настоящий джентльмен! Он что-то вроде социалиста, и на войне побывал, и вообще совсем не задается!» Вот если бы попасть к этому чудаку! И ее худенькое личико зарумянилось решимостью и надеждой, когда, проходя по Стрэнду, она взглянула на себя в зеркало витрины. Цвет ее зеленого бархатного жакетика всегда нравился тем, кто знал толк в оттенках, но зато черная юбка... ну, да может быть, никто не заметит, насколько юбка потерта, если не выходить из-за перегородки в конторе.
Хватит ли у нее смелости сказать, что она пришла по поводу рукописи? И она мысленно прорепетировала, тщательно выговаривая слова: «Будьте любезны попросить мистера Момта принять меня, мне надо поговорить насчет рукописи». Да! А вдруг спросят: «Как передать?» Сказать – миссис Бикет? Ни за что! Мисс Викторина Коллинз? У всех Писательниц девичьи фамилии. Но Коллинз! Не звучит «мкак! И кому какое дело до ее девичьей фамилии? А почему бы не выдумать? Писатели всегда придумывают себе фамилии. И Викторина стала подбирать имя. Что-нибудь итальянское, вроде, вроде... Ведь хозяйка так и спросила, когда они въезжали: „А ваша жена – итальянка, мистер Бикет?“ Ага! Мануэлли! Настоящее итальянское имя, как у мороженщика на Дич-стрит. По дороге она повторяла заранее придуманные слова. Только бы ей попасть к атому мистеру Монту!
Она вошла дрожа. Все шло, как она предполагала, вплоть до тщательно выговоренной фразы. Она ждала, пока о ней докладывали по внутреннему телефону, и прятала руки в ветхих перчатках. Назначили ли мисс Мануэлли прийти? Такой рукописи еще не было.
– Нет, – сказала Викторина, – я ее еще не посылала. Я хотела сначала повидать мистера Монта.
Молодой человек у конторки пристально посмотрел на нее, снова подошел к телефону и потом сказал:
– Попрошу минутку подождать: сейчас к вам выйдет секретарша мистера Монта.
Викторина наклонила голову; ее сердце сжалось. Секретарша! Ну, теперь ей к нему ни за что не попасть. И вдруг она испугалась своей выдумки. Но мысль о Тони, там, на углу, в облаке разноцветных шаров – она не раз подсматривала за ним – поддержала ее отчаянную решимость.
Женский голос:
– Мисс Мануэлли? Я секретарь мистера Монта. Может быть, вы сообщите, по какому делу он вам нужен?
Свеженькая молодая женщина смерила Викторину внимательным взглядом.
– Нет, боюсь, что мне придется лично его побеспокоить.
Внимательный взгляд остановился на ее лице.
– Пожалуйста, пройдите со мной, может быть, он вас примет.
Викторина, не шелохнувшись, сидела в маленькой приемной. Вдруг она увидела в дверях лицо какого-то молодого человека и услышала:
– Войдите, пожалуйста.
Она судорожно глотнула воздух и вошла. В кабинете Майкла она взглянула на него, на его секретаршу и снова на него, бессознательно взывая к его благородству, его молодости, его честности, – неужели он откажется переговорить с ней наедине? У Майкла сразу мелькнула мысль: «Деньги, наверно. Но какое интересное лицо!» Секретарша опустила уголки губ и вышла из комнаты.
– Ну, что скажете, мисс... э-э... Мануэлли?
– Простите, не Мануэлли. Я миссис Бикет. Мой муж тут служил.
Как, жена того парня, что таскал «Медяки»? Гм! Бикет, помнится, что-то плел – жена, воспаление легких. Да, похоже, что она болела.
– Он часто говорил о вас, сэр. И он теперь совсем без работы. Может, у вас бы нашлось для него место, сэр?
Майкл молчал. Знает ли эта маленькая женщина с таким необычайно интересным лицом о воровстве?
– Он сейчас продает шары на улице. Я не могу видеть этого! Стоит у святого Павла и почти ничего не зарабатывает. А мы так хотим уехать в Австралию. Я знаю – он очень нервный и часто спорит с людьми. Но если бы только вы могли его принять...
Нет. Она ничего не знает!
– Очень сожалею, миссис Бикет. Я хорошо помню вашего мужа, но у нас нет для него места. А вы совсем поправились?
– О да! Только я тоже никак не могу найти работу! Какое лицо для обложек! Прямо Мона Лиза!! Ага!
Роман Сторберта!
– Ладно, я поговорю с вашим мужем. Скажите, вы бы не согласились позировать художнику для обложки? При желании могли бы и дальше работать по этой части. Вы как раз подходящая модель для моего друга. Вы знаете работы Обрн Грина?
– Нет, сэр.
– Очень неплохо – даже совсем хорошо, хоть и в декадентском духе. Так вы согласились бы позировать?
– Я согласна на всякую работу, лишь бы добыть денег. Но лучше не говорите мужу, что я была у вас. Он может рассердиться.
– Хорошо! Я с ним встречусь как будто случайно. Вы говорите, он стоит у святого Павла? Только здесь, к сожалению, работы нет, миссис Бикет. Да кроме того, он едва сводил концы с концами на наше жалованье.
– Когда я болела, сэр.
– Да, конечно, это сыграло роль.
– Конечно, сэр.
– Ладно, давайте я напишу вам записку к мистеру Грину. Присядьте.
Он писал, украдкой поглядывая на нее. Это худенькое большеглазое лицо, эти иссиня-черные вьющиеся волосы – необычайно интересно! Пожалуй, чересчур утонченно и бледно для вкусов широкой публики. Но, черт возьми! Нельзя же из-за публики вечно рисовать стандартные синие глаза, золотистые локоны и красные, как мак, щеки! «Она не совсем в обычном вкусе, писал он, – но так хороша в своем роде, что может стать художественным типом, как типы Бердсли и Дана».
Когда Викторина ушла с запиской, Майкл позвонил секретарше.
– Нет, мисс Перрен, она ничего у меня не выпрашивала. Но какое лицо, правда?
