Тайный брак - Коллинз Уильям Уилки (лучшие книги онлайн TXT) 📗

Просидев больше получаса, он встал, чтобы проститься. Пока мистер Шервин уговаривал его еще посидеть, я подошел к круглому столику на другом конце комнаты. На столике лежали книги, которые мы с Маргретой хотели читать в этот вечер. Я стоял у столика, когда Маньон подошел проститься со мной. Он посмотрел на книгу, которая была у меня под рукой, и сказал мне тихо, так что его слов нельзя было расслышать на другом конце комнаты:

— Надеюсь, сэр, что я не помешал вашим вечерним занятиям. Мистер Шервин, уверенный в участии, принимаемом мной во всем, касающемся семейства моего хозяина, которому я служу уже много лет, открыл мне тайну вашего брака и исключительных, сопровождавших его обстоятельств. Я понимаю, какую скромность налагает на меня эта доверенность… Надеюсь, сэр, что мне позволено будет поздравить молодую супругу вашу с вступлением в брак и с успехами в изучении литературы, которым вы способствуете.

Он поклонился и указал мне пальцем на книгу.

— Кажется, я должен вас благодарить за подготовку и начало образования, о котором вы упоминаете.

— Я старался только быть полезным моему хозяину здесь, как и везде.

Тут он поклонился и ушел, сопровождаемый мистером Шервином, который еще с минуту поговорил с ним в смежной комнате.

Что же сказал он мне? Только несколько вежливых слов, произнесенных самым почтительным образом. И при этих словах ни малейшей интонации, ни одного взгляда, которые придали бы им какое-нибудь значение. Может быть, произнося их, он высказал еще больше спокойствия и самоуверенности, чем прежде — вот и все. Но когда он отвернулся от меня, я стал размышлять об этих словах, как будто в них заключался тайный смысл, которого я не мог вдруг понять, старался припоминать его голос, его движения, которые могли бы довести меня до открытия истины. Я чувствовал, как во мне загорелось любопытство в отношении этого человека, но я уже сознался, что не было возможности узнать его характер по какому-нибудь наружному признаку в его лице или в разговоре.

Я расспрашивал о нем Маргрету. Она тоже не могла сказать о нем больше того, что я уже знал. Он всегда был чрезвычайно доброжелателен и оказывал им тысячи услуг, он чрезвычайно находчив и может, если хочет, долго поддерживать разговор, и за один месяц она гораздо больше сделала с ним успехов в изучении языков и в литературе, чем за год учебы в пансионе. В то время как она рассказывала мне все это, я почти не обращал внимания на живость ее речи и на торопливость, с какой она убирала наши книги и свою работу. Мистрис Шервин гораздо сильнее привлекала мое внимание. Меня поразило, что она вытянула голову и склонилась всем корпусом к Маргрете, пока та рассказывала мне о Маньоне, и с такой энергией и проницательностью устремила свои глаза на дочь, как будто хотела прочесть что-то в глубине ее души. Странно, но в эту минуту нельзя было в ней узнать прежнюю болезненную и несчастную женщину.

Тогда мне пришла мысль расспросить ее о мистере Маньоне, но в ту же минуту вошел сам Шервин, и я обратился с расспросами к нему.

— Ага! — воскликнул Шервин, потирая себе руки с торжеством. — Я заранее был уверен, что Маньон вам понравится… Ведь я говорил вам, любезный сэр, ведь говорил вам это еще до его приезда, помните ли?.. Он очень замечательный человек, чрезвычайно замечательный человек, не правда ли?

— Все, что я могу сказать, это только то, что в жизни еще не видал лица, которое имело бы хоть малейшее сходство с ним. Ваш приказчик, мистер Шервин, — это олицетворенная тайна, в которую мне хотелось бы проникнуть. Боюсь, что Маргрета — плохая мне помощница в этом деле. Перед вашим приходом я только что хотел было обратиться к мистрис Шервин с просьбой пособить мне.

— И Боже вас сохрани! Наверное, вы имели бы о нем самое фальшивое представление. Мистрис Шервин никогда не встречает его с большой приветливостью. Когда я подумаю только об ее обращении с ним, то всегда удивляюсь, как это он может еще сохранять с ней такую вежливость!

— Очень хорошо, так, стало быть, вы сами можете удовлетворить мое любопытство?

— Я могу вас уверить, что в целом Лондоне нет торгового дома, который имел бы подобного представителя, как Маньон. Он мой фактотум [11], он моя правая рука, он же и моя левая рука — до такой степени он мне полезен. Он прекрасно понимает мою теорию в торговых оборотах, и действительно на торгах, где он участвует, он имеет перевес над всеми.., любо смотреть! Гм! Его стоит осыпать золотом только за одно уж то, как он умеет поддерживать дисциплину среди молодежи в магазине. Бедняги! Они сами не знают, как это делается, но Маньон обладает каким-то особенным даром смотреть на них своим холодным взором… Только они боятся, кажется, этого взгляда наравне со ссылкой и виселицей. Даю вам честное слово, что за все время, как он служит у меня, он ни разу не был болен, ни разу не сделал ни одной ошибки. Все его деловые операции делаются спокойно, твердо, аккуратно, это сущий дракон за делом! Какая деятельность! Какая услужливость! В особенности оказывает он услуги вне службы. Мне надо было только сказать: «Вот Маргрета взята домой на каникулы», или же: «Мы решились подержать дома Маргрету по крайней мере полгода, как бы сделать, чтоб она не забыла того, чему училась? Я не могу платить гувернантке (плохая традиция — нанимать гувернанток), не могу платить за нее и в пансион», — и в ту же минуту Маньон отрывается от своих любимых книг, которые он обыкновенно читает вечерком у камина. Хе-хе! Ведь это чего-нибудь да стоит для человека его лет — стать ради меня учителем, учителем даровым и первостатейным! По-моему, это в жизни называется иметь клад под рукой. И несмотря на многие годы, проведенные им с нами, мистрис Шервин все-таки косится на него! А я прошу ее и кого бы то ни было, прошу назвать мне хоть одну правдоподобную причину, чем бы он мог заслужить это?

— Известно ли вам, чем он занимался до того, как поступил к вам?

— Ага! Вы попали в самое уязвимое место, вот тут вы имеете право иметь претензии к тайне. Чем он занимался прежде, нежели попал ко мне? Уж, конечно, мне очень трудно на это отвечать. Ко мне он явился с рекомендательным письмом и ручательством от человека, высокопоставленного в свете, от человека, имя которого чисто, как день. У меня за конторкой было свободное место, и я принял его на испытание, но в самый короткий срок раскусил, что это за человек. Надо вам сказать, что я даю очень верную оценку людям, у меня на это удивительное чутье. Пока я еще не свыкся с его необыкновенным лицом, которое он показывает окружающим, ни с его спокойными манерами, ни со всем остальным, меня мучило глупейшее желание разведать о его прежнем житье-бытье для собственного спокойствия. Сначала я обратился за этими сведениями к его другу, тому самому, который рекомендовал его, но оказалось, что его приятель не мог ничего о том сказать, а только заверял, что его любимец заслуживает полного доверия. Ну вот я и пошел прямо к цели и стал было расспрашивать самого Маньона об его прежней жизни. Он отвечал мне на это, что по некоторым причинам, собственно только его касающимся, он считает ненужным сообщать посторонним о своих семейных делах, и только, но вам уже известно, каким даром он обладает, и, клянусь честью, с этого времени он сумел зажать мне рот. Ну, конечно, я не хотел рисковать, опасаясь потерять лучшего приказчика в мире из-за глупого желания знать его семейные тайны. Тут не было ничего общего ни с детьми, ни со мной, я и отложил в долгий ящик свое любопытство. Я ничего не знаю о нем, кроме того только, что он моя правая рука, что на свете нет человека честнее его из всех носивших башмаки. Будь он хоть сам Великий Могол [12], только переодетый, так мне до этого нет никакого дела. Впрочем, может быть, вы обладаете талантом проникать в его тайны, но я отказываюсь от этого.

— По всему, что вы сказали, видно, что и мне не будет в этом удачи.