Нищий, вор - Шоу Ирвин (книги полностью txt) 📗
Рудольф вынул из кармана записную книжку и ручку. Дуайер продиктовал ему адрес.
— Телефона нет, — сказал Дуайер. — Насколько я понимаю, ее родственники в золоте не купаются.
— Я ей напишу, как только что-нибудь узнаю, — сказал Рудольф. Он бросил взгляд вокруг, увидел отмытую добела палубу, сверкающие перила и медь. — На яхте полный порядок, — заметил он.
— Порядок порядком, а всех дел не переделаешь, — ответил Дуайер. — Я договорился поставить ее на ремонт ровно через две недели. К тому времени должны прибыть из Италии эти чертовы штуки.
— Кролик, — спросил Рудольф, — сколько, по-вашему, стоит «Клотильда»? Сколько за нее дадут?
— Сколько она стоит и сколько за нее дадут — это разные вещи, — отозвался Дуайер. — Если сложить вместе ее первоначальную стоимость да всю нашу с Томом работу, все усовершенствования да новый радар, что вы подарили ему на свадьбу, — его еще надо установить, правда, — выйдет что-нибудь около ста тысяч долларов. Но если надо продать быстро, как вы сказали, когда объясняли нам про раздел имущества, еще в этом месяце, а сезон уже почти на исходе, и никому ведь неохота целую зиму платить за содержание яхты, их обычно покупают в конце весны, — так вот, если надо продать быстро, и в межсезонье, и людям известно, что вы спешите сбыть ее с рук, тогда, естественно, они возьмут вас за горло и в лучшем случае вы получите тысяч пятьдесят. Но я не собираюсь вас уговаривать. Вы должны походить, осмотреться, поговорить с маклерами здесь, в Канне и в Сен-Тропезе. Понимаете? Может, у них есть желающие приобрести яхту по сходной цене.
— А к вам еще никто не обращался? — перебил его Рудольф.
— Нет, — покачал головой Дуайер. — Думаю, что в Антибе и не обратятся. После убийства и всего прочего. По-моему, лучше вообще дать ей новое название и перегнать в другую гавань. А то и в другую страну. В Италию, Испанию или еще куда-нибудь. Может, даже в Пирей, это в Греции… Люди суеверны, когда дело касается судна.
— Кролик, — сказал Рудольф, — вы только не сердитесь, но я хочу поговорить с вами вот о чем. Кто-нибудь должен постоянно находиться на судне, пока оно не продано…
— Конечно.
— И этому человеку надо платить, так?
— Да, — нехотя согласился Дуайер.
— Сколько обычно платят в таком случае?
— Это зависит, — уклончиво ответил Дуайер, — от порученной работы, от квалификации человека и тому подобного.
— Ну, например, сколько бы получали вы, если б были на другом судне?
— Видите ли, если бы меня наняли раньше — сейчас уже все команды укомплектованы, — мне бы платили, наверное, долларов пятьсот в месяц.
— Отлично, — обрадовался Рудольф. — Вы будете получать пятьсот долларов в месяц.
— Я на это не напрашивался, — посуровел Дуайер.
— Я знаю, что не напрашивались. Но получать будете.
— Только помните, что я не напрашивался. — Дуайер протянул руку, и Рудольф пожал ее. — Жаль, — добавил Дуайер, — что Тому не узнать, как вы заботитесь о нас с Кейт, о парне и о «Клотильде».
— Я на такой комплимент тоже не напрашивался, — улыбнулся Рудольф.
— На борту, кажется, еще осталось немного виски, — намекнул Дуайер.
— Давайте выпьем, — согласился Рудольф.
— Пить виски меня научила ваша сестра, миссис Берк… Гретхен… — сказал Дуайер, когда они перешли на корму. — Она вам не рассказывала?
— Нет. Она держит ваш роман в тайне.
Но, заметив, что Дуайер не улыбнулся, он больше ни слова не сказал про Гретхен.
Они зашли в рулевую рубку и выпили теплого виски. Дуайер извинился за отсутствие льда.
Перед уходом Рудольф сказал:
— Если мы не встретимся раньше, значит, я увижу вас в аэропорту, когда будет улетать Уэсли. Не забыли?
— У меня все записано, — ответил Дуайер. — Я соберу его вещи и привезу их с собой. — Он помолчал, кашлянул. — У него целая папка фотографий. Снимки яхты, портов, куда мы заходили, фотографии его и отца, мои и Кейт… Разные снимки. Их тоже положить вместе с его вещами? — Он поднес стакан к губам и, закрыв глаза, выпил с таким видом, словно это ему ничего не стоило.
— Положите, — ответил Рудольф. — Воспоминания причиняют боль, но они необходимы.
— Хотите еще выпить?
— Нет, благодарю, — отозвался Рудольф. — Я еще не обедал. Может, пообедаем вместе?
— Спасибо, Руди, — покачал головой Дуайер, — но я уже ел. — У Дуайера своя норма, понял Рудольф. Он позволяет себе принять одно одолжение в день. Не больше.
Дуайер аккуратно вытер тряпкой оставшиеся на столе от стаканов мокрые круги и отправился на нос драить медь. А Рудольф сошел с «Клотильды» на берег.
Зарегистрировавшись в новом отеле, Рудольф пообедал на террасе с видом на долину, словно сошедшую с картины Ренуара, а затем позвонил в Антиб старику адвокату, сообщил, что «Клотильда» продается, и попросил адвоката представлять интересы владельцев яхты.
— Если вам не предложат больше ста тысяч долларов, дайте мне знать. Я сам куплю ее.
— Очень благородно с вашей стороны, — заметил адвокат.
Из-за помех его было плохо слышно.
— Чисто деловой подход.
— Понятно, — отозвался адвокат. Оба знали, что это ложь. Не имеет значения.
Затем Рудольф позвонил в Нью-Йорк Джонни Хиту и долго с ним разговаривал.
— Ну и дела! — сказал Хит. — Ладно, приму меры. И с нетерпением буду ждать письма от адвоката Крейлеров.
Потом Рудольф надел купальные трусы и сорок раз переплыл бассейн туда и обратно. В голове у него не было ни одной мысли, а тело, когда он вылез из воды, ломило от приятной усталости.
Он долго сидел на краю бассейна, потягивая холодное пиво. Ему было так хорошо, что он чувствовал себя в чем-то виноватым. Интересно, думал он, сердясь на себя за эту мысль, что бы он делал, если бы вдруг его позвали к телефону и сообщили, что самолет с его семьей на борту упал в море?
8
Из записной книжки Билли Эббота (1968):
«Семья тоже предмет для размышлений. Это любовь и разрушение. Не всегда. Но довольно часто. Согласно Фрейду, это подмостки, на которых разыгрывается греческая трагедия: кровосмешение, отцеубийство и прочие радости. Страшно даже вообразить, что представляла собой семейная жизнь славного доктора из Вены.
Интересно, а Юнг был более снисходительным? Нужно спросить у Моники. Она у нас кладезь премудрости. Между прочим, она почему-то никогда не говорит о своей семье. Под каждой крышей свои мыши.
Ни разу не встречался с Уэсли Джордахом. Бедный малый! Жертва очередной перетасовки карт судьбы. Интересно, окажет ли убийство отца положительное влияние на его духовный рост? Когда мой дед утонул, Рудольф и моя мать были сравнительно молоды, однако на их духовный рост это никак не повлияло.
Я любил бабушку за то, что она не чаяла во мне души. Однако к моей матери она относилась довольно прохладно, и потому даже в день похорон бабушки мать держалась в стороне. Интересно, будет ли мать держаться в стороне в день моих похорон. У меня есть предчувствие, что я умру молодым. Мать — железный человек, она будет жить вечно и переживет всех своих мужчин.
Оскорбляет ли меня ее похотливость? Да.
А моя собственная похотливость и похотливость Моники меня оскорбляют? Нет. Несправедливость — это монета, которой младшее поколение расплачивается со старшим.
Мать неразборчива в связях. Отец, когда был молод и энергичен, тоже, по его словам, разборчивостью в связях не отличался. А я — нет. Я, как сын алкоголика, держусь подальше от отцовского порока.
Сыновья бунтуют. Дочери сбегают. Я же не сделал ни того, ни другого. Я спрятался. Что оказалось нетрудным благодаря призыву в армию. Интересно было бы встретиться с моим двоюродным братом Уэсли, с которым я пока не знаком, сравнить наши мысли — ведь в наших жилах течет одна кровь.
Хиппи в своих коммунах полностью извратили понятие о семье. Я не мог бы жить в такой коммуне. Там полное отсутствие гигиены в отношениях между полами. Дикий эксперимент, обреченный на провал. Родовой строй давно в прошлом. Если я читаю, бреюсь или лежу с женой в постели, а рядом вертится чужой ребенок — радость небольшая.
