Унесенные ветром - Митчелл Маргарет (список книг .txt) 📗
— Да, знаю. Нет, это меня нисколько не огорчило. Я просто бесконечно вам благодарна.
— А вот другие дамы, могу поклясться, вовсе мне не благодарны, — с неожиданной злостью сказала Красотка. — И могу поклясться, вовсе они не благодарны и капитану Батлеру. И могу поклясться, теперь только больше будут его ненавидеть. И могу поклясться, вы — единственная, которая хоть спасибо-то мне сказала. И могу поклясться, они даже не посмотрят на меня, когда встретят на улице. Но мне все равно. Мне плевать, хоть бы всех их мужей перевешали. А вот на мистера Уилкса — не наплевать. Понимаете, не забыла я, какая вы были добрая ко мне во время войны, как деньги у меня на госпиталь взяли. Во всем городе не было дамы такой доброй ко мне, а я доброту не забываю. И как подумала я про то, что вы останетесь вдовой с маленьким мальчиком, если мистера Уилкса повесят, так… Он у вас такой милый, ваш мальчик, мисс Уилкс. У меня у самой есть мальчик, и потому я…
— Ах, вот как? И он живет… м-м…
— Ах, нет, мэм! Он не здесь, не в Атланте. Он тут никогда не был. Он у меня в школе. Последний раз я видела его, когда он был еще совсем маленьким. Я… вообще-то, когда капитан Батлер попросил меня солгать, чтоб выручить людей, я спросила, кто они, и как услышала, что среди них — мистер Уилкс, ни минутки не стала раздумывать. Я сказала моим девочкам, так сказала: «Я из вас душу вытрясу, ежели не скажете, что были с мистером Уилксом весь вечер».
— О-о! — вырвалось у Мелани, которую еще больше смутило это упоминание Красотки о ее «девочках». — О-о, это… м-м… вы были так добры и… ну, и они тоже.
— Вы ведь это заслужили! — пылко произнесла Красотка. — Для всякого я бы такого не стала делать. Если б речь шла только о муже мисс Кеннеди, я б и пальцем не шевельнула, что бы там капитан Батлер ни говорил.
— Почему?
— Видите ли, мисс Уилкс, люди, которые моим делом занимаются, много всякой всячины знают. Высокочтимые леди так бы удивились, так поразились, проведай они, сколько мы про них знаем. А мисс Кеннеди — нехорошая женщина, мисс Уилкс. Это она убила своего мужа и этого славного парня Уэлберна — все равно что сама пристрелила. Это она всю кашу заварила — зачем по Атланте раскатывала, негров и белую рвань дразнила. Да ни одна из моих девчонок…
— Не надо говорить так плохо о моей родственнице. — Мелани застыла, напряглась.
Красотка примирительным жестом положила было руку на локоть Мелани и тут же отдернула.
— Не окатывайте меня холодной водой, мисс Уилкс. Мне трудно это вынести после того, как вы были такой доброй и милой. Я совсем забыла, что вы ее любите, и очень жалею, что так сказала. Жалко мне беднягу мистера Кеннеди. Он был славный человек. Я покупала у него кое-что для моего заведения, и он всегда был со мной такой милый. А вот мисс Кеннеди — не одного она с вами поля ягода, мисс Уилкс. Очень она женщина холодная — так уж я считаю, ничего не поделаешь… Когда же мистера Кеннеди-то хоронить будут?
— Завтра утром. И вы не правы насчет мисс Кеннеди. Вот хоть сейчас — она даже слегла от горя.
— Всякое бывает, — с явным недоверием сказала Красотка. — Ну, мне пора. Боюсь, как бы кто не признал моей кареты, если я здесь слишком долго торчать буду, а вам это ни к чему. И еще, мисс Уилкс: если вы когда увидите меня на улице, вы… вам вовсе не обязательно говорить со мной. Я ведь все понимаю.
— Я буду счастлива поговорить с вами. И я горжусь тем, что обязана вам. Надеюсь… надеюсь, мы еще встретимся.
— Нет, — сказала Красотка. — Негоже это. Доброй вам ночи.
Глава XLVII
Скарлетт сидела у себя в спальне и ковыряла вилкой еду, принесенную на ужин Мамушкой, прислушиваясь к ветру, рвавшемуся куда-то из темноты. В доме было пугающе тихо — даже тише, чем когда Фрэнк лежал в гостиной всего несколько часов назад. А потом заходили на цыпочках, зашептали приглушенными голосами; тихо застучали парадные двери; заглядывали соседки, шурша юбками, и шепотом высказывали сочувствие; всхлипывала сестра Фрэнка, приехавшая на похороны из Джонсборо.
А сейчас дом погрузился в тишину. И хотя дверь в спальню Скарлетт была открыта, снизу не доносилось ни звука. Уэйда и малышку переселили к Мелани, как только тело Фрэнка внесли в дом, и Скарлетт недоставало топота детских ножек и гуканья малышки. На кухне явно царило перемирие: не слышно было обычной перебранки Питера, Мамушки и кухарки. Даже тетя Питти из уважения к горю Скарлетт не качалась в своем кресле-качалке внизу в библиотеке.
Никто не нарушал одиночества Скарлетт, считая, что она хочет, чтобы ее оставили в покое, наедине с горем, а Скарлетт меньше всего хотелось быть одной. Будь это всего лишь горе, она пережила бы его, как переживала ранее. Но помимо потрясения от потери мужа, она испытывала еще страх, и раскаяние, и муки внезапно проснувшейся совести. Впервые в жизни Скарлетт сожалела, что так себя вела, и, охваченная суеверным страхом, то и дело поглядывала на кровать, где еще недавно лежала с Фрэнком.
Она убила Фрэнка. Несомненно убила, все равно как если бы сама нажала на курок. Фрэнк просил ее не ездить одной, но она его не послушалась. И вот теперь он мертв из-за ее упрямства. Бог накажет ее за это. Но на совести ее лежал и другой грех — лежал даже более тяжким и страшным грузом, чем его смерть; и этот грех никогда не тревожил ее, пока она не увидела лица Фрэнка в гробу. Его застывшее лицо было таким беспомощным и жалостным, оно обвиняло ее. Бог накажет ее за то, что она вышла за него замуж, тогда как он-то любил ведь Сьюлин. Придется ей ползком ползти к Высшему судии и отвечать за ту ложь, которую она наговорила Фрэнку, когда они ехали из лагеря янки в его двуколке.
Сейчас уже бесполезно спорить, говорить, что цель оправдывает средства, что она вынуждена была подстроить ему ловушку, что судьба слишком многих людей зависела от нее и нельзя было думать ни о его праве на счастье, ни о праве на счастье Сьюлин. Правда вставала перед ней нагая, и Скарлетт не могла смотреть ей в лицо. Она хладнокровно женила Фрэнка на себе и хладнокровно его использовала. А за последние полгода превратила в несчастного человека, в то время как могла бы сделать очень счастливым. Бог накажет ее за то, что она не была с ним помягче, — накажет за то, что она изводила его, наставляла, устраивала сцены, занявшись сама лесопилками, строительством салуна, тем, что наняла на работу каторжников.
Он был с ней очень несчастлив — она это знала, — но все сносил как джентльмен. Он был по-настоящему счастлив только раз: когда она подарила ему Эллу. Но она-то знала, что, будь на то ее воля, Эллы не было бы на свете.
Дрожь пробежала по телу Скарлетт; ей стало страшно, захотелось, чтобы Фрэнк был жив и она могла лаской загладить свою вину перед ним. Ах, если бы бог не был таким свирепым и карающим! Ах, если бы время не ползло так медленно и в доме не стояла бы такая тишина! Ах, если бы она не была так одинока!
Вот если б Мелани была с ней — Мелани успокоила бы ее страхи. Но Мелани сидела дома и выхаживала Эшли. На мгновение Скарлетт подумала было попросить Питтипэт подняться к ней — может, в ее присутствии умолкнет голос совести, — но не решилась. С Питти ей будет еще хуже: ведь старушка искренне горюет по Фрэнку. Он был ближе к ней по возрасту, чем к Скарлетт, и она была очень предана ему. Он вполне отвечал желанию Питти «иметь мужчину в доме» — приносил ей маленькие подарочки и невинные сплетни, шутил, рассказывал всякие истории, читал ей по вечерам газеты и сообщал события дня, а она штопала его носки. И она ухаживала за ним, придумывала для него всякие особые кушанья, лечила от бесконечных простуд. И теперь ей очень его недоставало, и она повторяла снова и снова, прикладывая платочек к красным опухшим глазам: «И зачем только ему понадобилось ехать с этим ку-клукс-кланом!»
Ах, если бы, думала Скарлетт, хоть кто-то мог утешить ее, рассеять ее страхи, объяснить, что гложет ее и заставляет холодеть сердце! Вот если б Эшли… но Скарлетт тут же отбросила эту мысль. Ведь она чуть не убила Эшли, как убила Фрэнка. И если Эшли когда-либо узнает правду о том, как она лгала Фрэнку, чтобы заполучить его, узнает, как подло она вела себя с Фрэнком, он не сможет больше любить ее. Эшли ведь такой благородный, такой правдивый, такой добрый, и он видит все так ясно, без прикрас. Если он узнает правду, то сразу многое поймет. Да, конечно, прекрасно поймет! И любить ее уже не будет. Значит, он никогда не должен узнать правду, потому что он должен ее любить. Разве сможет она жить, если этот тайный источник ее сил — его любовь — будет у нее отнят? Насколько стало бы ей легче, если бы она могла уткнуться головой ему в плечо, расплакаться и облегчить свою грешную душу!
