Волк среди волков - Розенталь Роза Абрамовна (полные книги txt) 📗
Он закрывает глаза, сладкое это чувство для старого изношенного человека — кто-то будет его ждать. Он слышит, как Пагель спрашивает Бакс, в ушах явственно раздается звук неизменно приветливого молодого голоса: «Где это пропадает сегодня наш старый Книбуш? Ведь он еще не явился ко мне с докладом. Подумайте, Аманда!»
Книбуш улыбнулся.
Но затем он весь напрягся. Что-то кольнуло его. Он не явится с докладом! Сегодня ему есть о чем доложить, а он не явится!
«Да ведь меня уже скоро найдут! — утешает он себя. Но это не помогает. — Я все слабею, — думает он. — Все холодею. Пожалуй, не смогу позвать, не смогу говорить — будет слишком поздно».
Он пытается сдвинуть голову с места. Хорошо бы по количеству вытекшей крови определить, сколько еще осталось ему жить, — но он не может. Это слишком трудно.
В душе его начинается жестокая борьба. Умирающему хочется спокойно лежать, чувствовать, как потихоньку уходит жизнь, хочется покоя… Но человек и друг в нем говорят, что он должен пойти и доложить. Здесь снова объявился Беймер — и с ним другой, незнакомец — два опасных человека, два хищных волка!
— Да не могу же я! — стонет он. — Не могу я идти!
«Не можешь идти, так ползи!» — приказывает беспощадный голос.
— Всю жизнь я не знал покоя, дай мне хоть спокойно умереть! — молит он.
«В могиле отдохнешь, а теперь ступай доложи!» — беспощадно требует голос.
Старик, этот конченый человек, этот трус, этот ничтожный болтун переворачивается на живот, выгибает спину, подтягивает ледяные конечности. Воля, безжалостная воля к исполнению долга, всегда, вопреки всей его природе, держала его в узде, не позволяла распускаться. Она еще раз толкает его на последнее, крайнее напряжение: старый лесничий Книбуш ползет на всех четырех по лесной тропе и когда доползает до брошенного на землю мешка, он прихватывает его и тащит за собой со смутной мыслью, что у него в руках улика.
Как ужасная зеленая улитка с пурпурно-красной головой ползет он по лесу. Доползает до поляны, где картофель. С надеждой подымает голову. Но никого не видать.
— О боже, боже! — стонет он. — Неужто мне никто не поможет?
И продолжает ползти. Он пробирается с поляны на дорогу и, ползком продвигаясь вдоль парка, видит в заборе незамеченную прежде дыру — ее видно только снизу, и он протискивается в эту дыру, чтобы сократить дорогу.
Книбуш делает все правильно и точно, как если бы мозг его еще работал. Но мысль только смутно брезжит в нем, все, что может дать тело и дух, подчинено непреклонной воле, которая заставляет его ползти все дальше и дальше. Он уже не думает о Пагеле, о Беймере, о ледяном холоде, о своей ране. Не думает о мешке, который он ценою таких мук все еще тащит за собой — он думает только о том, что должен ползти. Ползти, ползти, ползти… пока не погибнет. И он падает без сил в тот момент, когда Пагель кричит ему:
— Боже мой, Книбуш, дорогой Книбуш, что же с вами сделали?!
В эту минуту, при звуке знакомого дружеского голоса, воля выключается, тело обмякает, он перестает ползти…
Общими усилиями Аманда и Пагель втаскивают лесничего в комнату Вольфганга. Они кладут его на постель Вольфганга. Но мешка они не могут у него вырвать, пальцы будто вросли в ткань.
Было бы горчайшей иронией, если бы лесничий Книбуш умер в чужой постели, не принеся другу известия, ради которого он так героически страдал. Но ангел смерти пожалел его. Книбуш был еще в силах поднять веки, близко над ним склонилось бледное лицо друга с большими приветливыми глазами. Книбушу посчастливилось еще раз услышать добрый голос:
— Ах, старина Книбуш, и нагнали вы на нас страху! Подождите, сейчас придет доктор, он вас починит! Очень болит?
Но лесничий лишь сердито покачал головой. Доктор и боли — это его уже не касалось. Он погрузился в темноту и вынырнул из нее еще раз с единственной целью: выполнить свой долг — сообщить Пагелю.
И он прошептал свое сообщение прерывающимся голосом — на ухо Пагелю. И Пагель все кивал ему, приговаривая:
— Хорошо, хорошо, Книбуш. Тише — не напрягайтесь, я все понимаю.
Лесничий продолжал шептать, каждое слово причиняло ему боль. Но каждое слово необходимо и, значит, должно быть сказано. Когда же он наконец кончил, он посмотрел на Пагеля такими алчущими глазами, что даже и тупица понял бы настойчивый вопрос, таившийся в этом взгляде. А Вольфганг отнюдь не был тупицей!
— Вы молодчина! — сказал Пагель и тихо пожал руку лесничему. Настоящий молодчина!
И лесничий улыбнулся с чувством радостного освобождения, как, может быть, в жизни не улыбался. И словно бы заснул, а Пагель все сидел возле него. Он держал бессильную старческую руку и обдумывал то, что слышал, а это было очень немного: одного из двух лесничий не видел, а тот, кого он видел, не был ему знаком.
Но вот печальный взгляд Пагеля, сидевшего возле Книбуша, упал на старый испачканный мешок от картофеля, лежавший у его ног. Ибо рука умирающего выпустила его, чтобы ухватиться за руку друга. Он придвинул мешок ногой, стал поворачивать его то так, то этак, и ему показалось, что под всей налипшей на него грязью просвечивает черная надпись, вроде фамилии, так люди обычно метят свои пайковые мешки.
Пагель нагнулся и свободной рукой схватил мешок. Он положил его к себе на колени и, не выпуская руки умирающего, стал отчищать от грязи. Постепенно, буква за буквой, проступила надпись, ее уже можно было разобрать, хотя и с трудом. Оказалось, что мешок помечен фамилией «Ковалевский».
Вольфганг Пагель уныло уставился на эти буквы, все снова смешалось ничего не понять. Что общего могло быть у старого честного Ковалевского с картофельными ворами и убийцами? Конечно, мешок краденый.
В эту минуту дверь в контору открылась и вошла Аманда Бакс, звонившая тем временем по телефону. Она доложила, что доктор будет здесь через четверть часа, а полиция, пожалуй, через полчаса…
Пагель вместо ответа поднял мешок и показал ей метку.
— Они придут слишком поздно, Книбуш так и не видел своего убийцы, а тот, кто его держал, ему незнаком. Не поможет нам и эта надпись на мешке.
Тут Аманда побледнела как смерть. Она испуганно взглянула на Пагеля и вся затряслась.
— Что с вами? — спросил Пагель. — Вы знаете, как попало имя Ковалевского на картофельный мешок?
Аманда молчала, она схватилась за грудь и молча смотрела то на умирающего, то на мешок, то на Пагеля.
— Да говорите же, Аманда! — торопил ее Пагель. — Что вам известно?
— Мне известно, — чуть слышно прошептала Аманда Бакс, — что Зофи Ковалевская прятала у себя сбежавшего каторжника…
Пагель поднял голову, он весь побледнел и с ужасом уставился на дрожащую Аманду.
— А еще мне известно, — продолжала она быстрее, — что Либшнер спелся с Беймером, и они вместе воровали; один-то из них, видно, держал лесничего, а другой ударил…
— Аманда! — вскрикнул Пагель.
— Да, Аманда, — повторила она, и слезы брызнули у нее из глаз. — И вот я стала пособницей убийц, а сама-то думала, что уже выбралась из грязи!
С минуту в комнате царило молчание, в молчании прислушивался Пагель к плачу девушки. Наконец он поднял голову и негромко спросил:
— Что же вы не рассказали мне, Аманда?
— Да! — с отчаянием воскликнула она. — Теперь я и сама знаю, что надо было рассказать, но тогда она говорила со мной так душевно. А я все время думала о своем Гензекене, об управляющем Мейере, господин Пагель, и что было бы со мной, если бы кто-нибудь донес на него и выдал полиции. Ведь это я помогла ему удрать отсюда, уже после того как он в меня стрелял! Нельзя же покидать друга в беде! Она — Зофи — сказала мне, что он очень ласков с ней, что они уедут, как только соберут деньги на дорогу, то есть накрадут, и что он очень ласков с ней! И вот потому, что он с ней ласков, потому-то я и держала язык за зубами — мой Гензекен не был со мной ласков.
— Вы должны были почувствовать, Аманда, — настаивал Пагель, — что нельзя молчать!
