Фердидурка - Гомбрович Витольд (читать полную версию книги TXT) 📗

– Душа, душа.

Она ответила чем-то похожим, но не тем же самым, ответила чем-то, что было частью.

– Я! – произнес Профессор, изучающе и с нажимом, стремясь пробудить в ней куда-то запропастившееся «я». – Я!

Она ответила:

– А, вы, очень хорошо, пять злотых!

– Единство! – резко закричал Филидор. – Высшее Единство! Единство!

– Мне все едино, – сказала она равнодушно, – старик или ребенок.

Затаив дыхание, смотрели мы на эту чертову аналитичку ночи, которую анти-Филидор превосходно вышколил по-своему, а может, даже и воспитал для себя с малых лет.

Однако же Творец Синтетических Наук не унимался. Настал период тяжкого противоборства и напряжения сил. Он прочитал ей две первые песни «Короля-Духа», она потребовала за это десять злотых. Он провел с нею долгую и вдохновенную беседу о высшей Любви, Любви, которая захватывает и объединяет все, за что она взяла одиннадцать злотых. Он прочитал ей два отвлеченных романа наиболее известных романисток на тему о возрождении посредством Любви, за что она запросила сто пятьдесят злотых и не хотела уступить ни гроша. Когда же он вознамерился пробудить в ней гордость, она выставила счет на пятьдесят два злотых – ни больше, ни меньше.

– За чудачества платят, старый хрыч, – сказала она, – на это таксы, нет.

И заворочала своими тупыми совиными глазами, не поддаваясь, расходы росли, а анти-Филидор в городе смеялся в кулак над безнадежностью стараний, штучек…

На конференции с участием д-ра Лопаткина и трех доцентов знаменитый исследователь признал поражение в следующих словах:

– В общей сложности мне обошлось это в несколько сот злотых, я действительно не вижу возможности синтезирования, напрасно я прибег к помощи наивысших Единений, как то – Человечество, она все переводит на деньги и выдает сдачу. Человечество, оцененное в сорок два злотых, перестает быть Единением. В самом деле, неясно, что делать. А жена там теряет последние остатки внутренних связей. Нога уже отправляется гулять по комнате, как только она вздремнет – естественно, жена, не нога, – приходится держать ее руками; но руки тоже не хотят, анархия страшная, страшная разболтанность.

Д-Р МЕД. Т. ПОКЛЕВСКИЙ

А анти-Филидор распространяет слухи, будто профессор – противный маньяк.

ДОЦЕНТ ЛОПАТКИН

А нельзя ли добраться до нее как раз с помощью денег? Если она все переводит на деньги, то можно подъехать как раз со стороны денег? Простите, я плохо вижу, что у меня за мысль, но есть нечто такое в природе – к примеру, была у меня пациентка, болела робостью, смелостью я ее лечить не мог, ибо смелость она не ассимилировала, но я дал ей такую дозу робости, что она не могла больше выдержать, и оттого, что не могла, ей пришлось осмелеть, и она тотчас же стала безумно храброй. Наилучший метод – per se [20], то есть вывернуть рукав наизнанку, подкладкой наружу, это значит само в себе. Само в себе. Надо бы ее синтезировать деньгами, только, признаюсь, не вижу, как…

ФИЛИДОР

Деньги, деньги… Но деньги всегда цифра, сумма, это не имеет ничего общего с Единением, собственно, только грош неделим, но грош-то не оказывает никакого воздействия. Пожалуй… пожалуй… господа, а если ей дать такую большую сумму, чтобы она одурела? – одурела? Господа… чтобы она одурела?

Мы примолкли, Филидор вскочил с места, а его черная борода развевалась. Он впал в одно из таких гиперманиакальных состояний, в которые гений регулярно впадает раз в семь лет. Он продал два каменных дома и виллу за городом, а вырученную сумму, 850 000 злотых, разменял на злотые. Поклевский наблюдал за ним с удивлением, этот недалекий уездный доктор никогда не умел понять гения, не умел понять и потому-то, собственно, совсем не понимал. А тем временем философ, уже уверовав в себя, направил ироничное приглашение анти-Филидору, который, отвечая на иронию иронией, пунктуально в половине десятого появился в кабинете ресторана «Алказар», где предстояло свершиться решающему эксперименту. Ученые не подали друг другу руки, только мастер Анализа сухо и ядовито засмеялся:

– Ну, наслаждайтесь, наслаждайтесь сколько влезет! Моя девушка не так скора на сложение, как ваша жена на разложение, в этом отношении я спокоен.

И он тоже стал постепенно впадать в гиперманиакальное состояние. Перо держал д-р Поклевский, Лопаткин держал бумагу.

Начал Филидор с того, что выложил на стол один-единственный злотый. Дженте и бровью не повела; Выложил второй – ничего, третий – тоже ничего, но когда появился четвертый, она сказала:

– Ого, четыре злотых.

При пяти – зевнула, а при шести равнодушно произнесла:

– Это что, старикашка, опять возбуждение?

И лишь при девяноста семи мы отметили первые признаки удивления, а при ста пятнадцати взгляд, до сих пор бегавший между д-ром Поклевским, доцентом и мною, стал понемногу синтезироваться на деньгах.

При ста тысячах Филидор уже тяжело дышал, анти-Филидор слегка забеспокоился, а гетерогенная доселе куртизанка обрела некоторую сосредоточенность. Словно прикованная, смотрела она на растущую кучу, которая, в сущности, переставала быть кучей, пыталась считать, но счет у нее уже не получался. Сумма переставала быть суммой, она становилась чем-то необъятным, чем-то высшим, нежели сумма, она взрывала мозг своей беспредельностью, сравнимой с беспредельностью Небес. Аналитик бросился на помощь, но оба доктора изо всех сил удерживали его – тщетно советовал он шепотом, чтобы она разбила целое на сотни, либо на пятидесятизлотовки, целое не позволяло себя разбить. Когда торжествующий жрец интегральной науки выложил все, что у него было, и припечатал кучу, а вернее беспредельность, гору, финансовую гору Синай одним-единственным неделимым грошем, словно некий Бог вошел в куртизанку, она встала и выказала все синтетические симптомы, плач, вздохи, улыбку и задумчивость – и проговорила:

– Государство – это я. Я. Нечто высшее.

Филидор испустил победоносный крик, и тогда анти-Филидор, угрожающе вопя, вырвался из рук докторов и ударил Филидора по лицу.

Выстрел этот был громом – был молнией синтеза, выдранного из аналитического нутра, разверзлась тьма. Доцент и медики растроганно поздравляли тяжко опозоренного Профессора, а заклятый враг его корчился у стены и выл в муках. Но никакой вой уже не мог остановить раз начатого честолюбивого бега, ибо дело, до сих пор бесчестное, вошло в обычное русло дела чести.

Проф. д-р Г. Л. Филидор из Лейдена выбрал двух секундантов в лице доц. Лопаткина и моем – проф. П. М. Момсен с дворянской приставкой анти-Филидор назвал двух секундантов в лице обоих ассистентов – секунданты Филидора с почетом подцепили секундантов Филидора. И с каждым этим почетным шагом креп синтез. Колумбиец вился, как на раскаленных угольях. Лейденец же, улыбаясь, молча разглаживал свою длинную бороду. А в городской больнице больная Профессорша стала объединять части, слабым голосом попросила молока, и в докторов вселилась надежда. Честь выглянула из-за туч и сладко улыбнулась людям. Последний бой должен был состояться во вторник, точно в семь утра.

Перо предстояло держать д-ру Роклевскому, пистолеты – доц. Лопаткину, Поклевскому выпало держать бумагу, а мне – пальто. Стойкий боец, рожденный под знаком Синтеза, не испытывал ни малейших сомнений. Япомню, что он говорил мне накануне утром.

– Сын мой, – сказал он, – равным образом может пасть он, могу – я, однако, кто бы ни пал, дух мой победит непременно, ибо речь идет не о смерти самой по себе, но о качестве смерти, а качество смерти будет синтетическим. Если падет он, то смертью своею почтит Синтез, – если он убьет меня, то убьет способом синтетическим. Таким образом и за гробом победа будет на моей стороне.

Пребывая в приподнятом настроении, он, желая тем достойнее отметить момент славы, пригласил обеих дам, т. е. жену и Флору, присутствовать в качестве рядовых ассистенток. Меня, однако, точили дурные предчувствия. Яопасался – чего это я опасался? Сам не знал чего, всю ночь не отпускала меня тревога неведения, и только на площади я понял, что меня тревожит. Утро было сухое и ясное, как на картинке. Духовные противники стали друг против друга, Филидор поклонился анти-Филидору, а анти-Филидор поклонился Филидору. И тогда я понял, чего опасаюсь. Это была симметрия – ситуация была симметрична, и в том состояла ее сила, но и ее слабость также.