Атлант расправил плечи. Часть II. Или — или (др. перевод) - Рэнд Айн (читаемые книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
— На каких основаниях ты делаешь столь безответственное заявление?
— Никаких. Я о них ничего не знаю. Я только видел, как подскочили акции в то утро. Это все объясняет, не правда ли? Кроме того, парни из Сантьяго на следующий же день повысили сумму откупных на медь, сказав мне, что я не должен возражать, ведь акции подорожали. Они действуют в моих же интересах, сказали они. Говорят, зачем мне об этом волноваться, ведь я стал вдвое богаче. Все верно. Я стал богаче.
— Почему ты говоришь мне все это?
— Почему ты не хочешь это признать, Джеймс? Это выходит за рамки политики, в которой ты стал таким знатоком. В наше время, когда люди живут не по праву, а по блату, они не отвергают благодарного, наоборот, пытаются завлечь в свои сети как можно больше людей. Разве ты не хочешь считать меня одним из своих должников?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Подумай, какое преимущество я получил без всяких усилий с моей стороны. Со мной не проконсультировались, меня не проинформировали, я об этом и не думал, все организовалось помимо меня, и единственное, что я должен теперь делать — производить медь. Это большое преимущество, Джеймс, и можешь быть уверен, я тебе отплачу за него.
Не дожидаясь ответа, Франсиско резко повернулся и пошел прочь. Таггерт остался на месте, готовый все отдать, только бы прекратить этот разговор.
Подойдя к Дагни, Франсиско остановился. Не здороваясь, молча посмотрел на нее, улыбнулся — войдя в зал, он увидел ее первой.
Не поддаваясь внутренним сомнениям и предостережениям, она чувствовала к нему только радостное доверие. Не в силах объяснить себе причину, Дагни понимала, что в нем единственном есть нерушимая защищенность. Но в тот момент, когда на ее губах появилась улыбка, сказавшая ему, как она рада его видеть, он спросил:
— Не хочешь рассказать мне, какие радужные перспективы открываются перед дорогами компании «Линия Джона Голта»?
Ее губы сжались и дрогнули, когда она ответила:
— Напрасно я показала тебе, что мне по-прежнему можно причинить боль. Меня удивляет, что ты появился там, где презирают достижения.
— Да, я так сильно презирал эту железную дорогу, что не хотел замечать, как далеко она продвинулась.
Он заметил ее внимательный взгляд: мысль, рванувшуюся в пролом, открывающий новое направление. Мгновение посмотрев на нее и словно уже зная все ее шаги на новом пути, он хохотнул и добавил:
— Не хочешь спросить меня: «Кто такой Джон Голт»?
— Зачем спрашивать, и почему именно сейчас?
— Разве не помнишь, как ты бросала ему вызов — придти и потребовать твою железную дорогу? Вот он и пришел.
Не удосужившись посмотреть ей в глаза, полыхавшие гневом, растерянностью и недоумением, он удалился.
Мышцы лица помогли Риардену понять свою реакцию на приход Франсиско: он заметил, что улыбается, лицо расслабилось, когда он смотрел на него посреди толпы.
Он впервые был доволен. Пару раз он довольно вяло пожелал его прихода, потом заставил себя перестать о нем думать, но в конце, почему-то, почувствовал нерушимую уверенность в том, что он обязательно придет. И обрадовался. Он очень хотел его увидеть. Бывали моменты, когда на него обрушивалось изнеможение — за рабочим столом, где в полутьме светились огни гаснущих горелок, во время одиноких прогулок по пустынной загородной дороге к дому или в безмолвии бессонных ночей — он вдруг ловил себя на том, что думает о единственном человеке, который однажды так четко сформулировал его самые сокровенные мысли.
Он отогнал воспоминания, убеждая себя: самое плохое — когда чувствуешь, что ты не прав, но не можешь понять, почему. Он поймал себя на том, что просматривает газету, чтобы узнать, не вернулся ли в Нью-Йорк Франсиско д’Анкония, и отбросил ее в сторону сердито спросив себя: «А если и вернулся? Что тогда, станешь разыскивать его по ночным клубам и званым коктейлям? Что тебе, в конце концов, от него нужно?»
«Вот чего я хотел, — подумал Риарден, глядя на Франсиско среди толпы, — этого странного чувства ожидания, в котором были любопытство, радость и надежда».
Казалось, Франсиско не заметил его. Риарден подождал, борясь с желанием подойти. «Только не после того разговора, — думал он. — Зачем подходить, что я ему скажу?» И вдруг, с той же улыбкой, с легким сердцем, уверенный, что поступает правильно, он обнаружил, что идет через всю залу к группе людей, окружавшей Франсиско д’Анкония.
Глядя на них, он подумал, что их толкало к Франсиско, почему они окружили его плотным кольцом, если их негодование явно сочилось из-под улыбок. Их лица выражали, скорее, опаску, чем страх, и в то же время гнев, но гнев провинившихся в чем-то слуг. Франсиско попал в окружение у конца мраморной балюстрады, полуприслонившись к колонне, полусидя на ступеньках. Неформальность его позы в сочетании со строгим костюмом придавали ему в высшей степени элегантный вид. Лицо его старательно выражало беззаботность и сияло улыбкой человека, наслаждающегося вечеринкой, но в глазах не было и следа веселья, они, как предупреждающий сигнал, светились настороженностью и обостренным вниманием.
Незамеченный за спинами собеседников, Риарден слышал, как женщина с огромными бриллиантами в ушах и дряблым лицом спросила:
— Сеньор д’Анкония, как вы думаете, что случится с миром?
— Именно то, чего он заслуживает.
— О, как жестоко!
— Вы верите в действенность моральных норм, мадам? — серьезно спросил Франсиско. — Я верю.
Риарден слышал, как стоявший в стороне Бертрам Скаддер сказал девушке, выразившей возмущение:
— Не позволяй ему расстраивать себя. Ты же знаешь, деньги — корень всего зла в мире, а он типичный их продукт.
Риарден не подозревал, что Франсиско услышал эти слова, но увидел, как он повернулся с учтивой, но мрачной улыбкой:
— Так вы думаете, что деньги — корень зла? А вы не задумывались над тем, что является корнем денег? Деньги — инструмент обмена, который может существовать, только если есть производимые товары и люди, способные их производить. Деньги — материальное выражение того принципа, что люди могут взаимодействовать при помощи торговли и платить ценностью за ценность. Деньги — инструмент попрошаек, которые со слезами выпрашивают ваш товар, или грабителей, которые забирают его силой. Деньги делаются только теми, кто производит. И это вы называете злом?
Когда вы получаете деньги в уплату за труды, вы делаете это в убеждении, что обменяете их на продукт чужого труда. Цену деньгам дают не попрошайки и грабители. Ни океан слез, ни все оружие в мире не превратят кусочки бумаги в вашем портмоне в хлеб, который вам нужен, чтобы дожить до завтра. Эти кусочки бумаги, как и золото, содержат энергию людей, производящих ценности. Ваш бумажник означает надежду на то, что где-то рядом с вами есть люди, не поступающиеся моральным принципом, который является корнем денег. И это вы называете злом?
Пытались ли вы отыскать корень производства? Посмотрите на электрогенератор и попробуйте убедить себя, что он создан лишь мышечными усилиями неразумных животных. Попытайтесь вырастить пшеничное зерно, не руководствуясь знаниями, оставленными нам людьми, впервые сумевшими этого добиться. Попытайтесь добыть пищу, не совершая ничего, кроме физического движения, и вы уразумеете, что человеческий разум — корень всех ценностей и всего богатства, что существовали на Земле.
Но вы утверждаете, что деньги сделаны сильными за счет слабых? О какой силе вы говорите? Это не сила оружия или мускулов. Богатство — продукт мыслительных способностей человека. Разве деньги, сделанные человеком, создавшим двигатель, сделаны за счет тех, кто его не создавал? Разве деньги интеллектуалов сделаны за счет дураков? Деньги способных — за счет невежественных? Деньги амбициозных — за счет ленивых? Деньги, прежде чем их могли бы украсть или выпросить, сделаны усилиями всех честных людей, каждым в меру его способностей. Честный человек — тот, кто знает, что не может потребить больше, чем произвел.
