Некуда - Лесков Николай Семенович (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
Зина была одета в очень кокетливо сшитое дорожное холстинковое платье; все прочие были в своих обыкновенных нарядах.
Пружина безмятежного приюта действовала: Зина уезжала к мужу. Она энергически протестовала против своей высылки, еще энергичнее протестовала против этого мать ее, но всех энергичнее был Егор Николаевич. Объявив свою непреклонную волю, он ушел в кабинет, многозначительно хлопнул дверью, велел кучерам запрягать карету, а горничной девушке Зины укладывать ее вещи. Бахарев отдал эти распоряжения таким тоном, что Ольга Сергеевна только проговорила:
– Собирайся, Зиночка.
А люди стали перешептываться:
– Тс! барин гневен!
Правду говоря, однако, всех тяжеле в этот день была роль самого добросердого барина и всех приятнее роль Зины. Ей давно смерть хотелось возвратиться к мужу, и теперь она получила разом два удовольствия: надевала на себя венок страдалицы и возвращалась к мужу, якобы не по собственной воле, имея, однако, в виду все приятные стороны совместного житья с мужем, которыми весьма дорожила ее натура, не уважавшая капризов распущенного разума.
Рада была Зина, когда лошади тронули ее от отцовского крыльца, рад был и Егор Николаевич, что он выдержал и поставил на своем.
«Бахаревская кровь, – думал он, – бахаревская кровь, сила, терпение, настойчивость: я Бахарев, я настоящий Бахарев».
– Мнишек! – крикнул он, подумавши это. – Позвать мне Марину.
Явилась Абрамовна.
– Лизочкины вещи перенесть в Зинину комнату и устроить ей там все как следует, – скомандовал Бахарев.
Марина Абрамовна молча поглядывала то на Егора Николаевича, то на его жену.
– Слышишь? – спросил Егор Николаевич.
– Слушаю-с, – отвечала старуха.
– Ну, и делай.
– Егор! – простонала Ольга Сергеевна.
– Что-с? – отрывисто спросил Бахарев.
– Это можно после.
– Это можно и сейчас.
– Где же будет помещаться Зина?
– У мужа.
– Но у нее не будет комнаты.
– Мужнин дом велик. Пока ребят не нарожала еще, две семьи разместить можно.
– Но для приезда.
– А! ну да! Мнишек, устрой так, чтобы Зиночке было хорошо в приезд остановиться в теперешней Лизиной комнатке.
– Слушаю-с, – снова, посматривая на всех, проговорила Абрамовна.
– Ну, иди.
Абрамовна вышла.
– Как же это можно, Егор Николаевич, поместить Зину в проходной комнате? – запротестовала Ольга Сергеевна.
– Га! А Лизу можно там поместить?
– Лиза ребенок.
– Ну так что ж?
– Она еще недавно в общих дортуарах спала.
– А Зина?
– Что ж, Зине, по вашему распоряжению, теперь негде и спать будет.
– Негде? негде? – с азартом спросил Бахарев.
– Конечно, негде, – простонала Ольга Сергеевна.
– У мужа в спальне, – полушепотом и с грозным придыханием произнес Егор Николаевич.
– Ах, боже мой!..
– Что-с?
– Ну, а на случай приезда?
– О! на случай приезда довольно и Лизиной комнаты. Если Лизе для постоянного житья ее довольно, то уж для приезда-то довольно ее и чересчур.
– Что ж, устроено все? – спросил Бахарев Абрамовну, сидя за вечерним чаем.
Абрамовна молчала.
– Не устроено еще? – переспросил Бахарев.
– Завтра можно, Егор Николаевич, – ответила за Абрамовну Ольга Сергеевна.
Бахарев допил стакан, встал и спокойно сказал:
– Лиза! иди-ка к себе. Мы перенесем тебя с Юстином Феликсовичем.
И пошли, и перенесли все Лизино в спокойную, удаленную от всякого шума комнату Зины, а Зинины вещи довольно уютно уставили в бывшей комнате Лизы.
И все это своими руками.
– Вот живи, Лизочек, – возгласил Егор Николаевич, усевшись отдохнуть на табурете в новом помещении Лизы, когда тут все уже было уставлено и приведено в порядок.
Лиза, хранившая мертвое молчание во время всех сегодняшних распоряжений, при этих словах встала и поцеловала отцовскую руку.
– Живи, голубка. Книги будут, и покой тебе будет.
– Я завтра полочки тут для книг привешу, – проговорил Помада, сидевший тут же на ящике в углу, и на следующее утро он явился с тремя книжными полочками на ремне и большою, закрытою зеленою бумагою клеткою, в которой сидел курский соловей.
Полки Помада повесил по стенке, а клетку с курским соловьем под окном.
– Отлично теперь, Лизавета Егоровна! – произнес он, забив последний гвоздь и отойдя к двери.
– Отлично, Юстин Феликсович, – отвечала Лиза и стала уставлять на полки свои книжечки.
Так и зажила Лиза Бахарева.
Став один раз вразрез с матерью и сестрами, она не умела с ними сойтись снова, а они этого не искали. Отец стоял за нее, но не умел найти ее прямой симпатии. С Женни она видалась не часто, и то на самое короткое время. Она видела, что у матери и сестер есть предубеждение против всех ее прежних привязанностей, и писала Гловацкой: «Ты, Женька, не подумай, что я тебя разлюбила! Я тебя всегда буду любить. Но ты знаешь, как мне скверно, и я не хочу, чтобы это скверное стало еще сквернее. А я тебя крепко люблю. Ты не сердись, что я к тебе не езжу! Меня теперь и пустили бы, да я теперь не хочу этой милости. Ты приезжай ко мне. У меня теперь хорошо, а пока пришли мне книг. У меня есть три журнала, да что ж это!»
Женни брала у Вязмитинова для Лизы Гизо, Маколея, Милля, Шлоссера. Все это она посылала к Лизе и только дивилась, как так скоро все это возвращалось с лаконическою надписью карандашом: «читала», «читала» и «читала».
– Давайте еще, – просила Женни Вязмитинова.
– Право, уж ничего более нет, – отвечал учитель.
– Хотите политическую экономию послать? – спрашивал Зарницын.
– Или логику Гегеля, – шутя добавлял Вязмитинов.
– Давайте, давайте, – отвечала Женни.
И ехали эти книжки шутки ради в Мерево, а оттуда возвращались с лаконическими надписями: «читала», «читала».
– Лиза, что это ты делаешь? – спрашивала Гловацкая.
– Что, дружок мой?
– Ты будешь синим чулком.
– Отчего?
– Что ты все глотаешь?
– А! ты это о книгах?
– Да, о книгах.
– Я люблю читать.
– Но нужно читать что-нибудь одно. Вязмитинов говорит, что непременно нужно читать с системой, и я это чувствую.
– Ты что же читаешь?
– Я читаю одни исторические сочинения.
– Это хорошо.
– А ты?
– Я читаю все. Я терпеть не могу систем. Я очень люблю заниматься так, как занимаюсь. Я хочу жить без указки всегда и во всем.
И так жила Лиза до осени, до Покрова, а на Покров у них был прощальный деревенский вечер, за которым следовал отъезд в губернский город на целую зиму.
На этом прощальном вечере гостей было со всех волостей. Были и гусары, и помещики либеральные, и помещики из непосредственных натур, и дамы уродливые, и дамы хорошенькие, сочные, аппетитные и довольно решительные. Егор Николаевич ходил лично приглашать к себе камергершу Мереву, но она, вместо ответа на его приглашение, спросила:
– А Кожухова у тебя будет?
– Будет, – отвечал Бахарев.
– И князь будет?
– Как же, будет.
– Ну, батюшка, так что ж ты хочешь разве, чтоб на твоем вечере скандал был?
– Боже спаси!
– То-то, я ведь не утерплю, спрошу эту мадам, где она своего мужа дела? Я его мальчиком знала и любила. Я не могу, видя ее, лишить себя случая дать ей давно следующую пощечину. Так лучше, батюшка, и не зови меня.
Смотритель и Вязмитинов с Зарницыным были на вечере, но держались как-то в сторонке, а доктор обещал быть, но не приехал. Лиза и здесь, по обыкновению, избегала всяких разговоров и, нехотя протанцевав две кадрили, ушла в свою комнату с Женей.
– Кто этот молоденький господин приезжий? – спросила она Женни об одном из гостей.
– Который?
– Черный, молоденький.
– Какой-то Пархоменко.
– Нет, о Пархоменке я слышала, а этот иностранец.
– Какой-то Райнер.
– Что он такое?
– Бог его знает.
– Откуда они? Из Петербурга?
– Да.
– У кого они гостят?
– Бог их знает.
– Этот Пархоменко дурачок.
