Возвышение Сайласа Лэфема - Хоуэллс Уильям Дин (книги бесплатно .txt) 📗
Кори-младший засмеялся.
— Я бы не сказал, что дом был ими завален.
— Нет?
— Думаю, что они книг вообще не покупают. Барышни берут в библиотеке романы, о которых они что-то слышат.
— А они достаточно культурны, чтобы хоть стыдиться своего невежества?
— Да, в некоторой степени.
— Любопытная это вещь — то, что мы зовем цивилизацией, — сказал задумчиво старший. — Мы говорим о цивилизации целых эпох и народов. А все дело в отдельных людях. Один брат может быть цивилизованным человеком, а другой варваром. Мне встречалось у молодых девиц столь грубое и наглое равнодушие ко всем искусствам, составляющим цивилизацию, что им следовало бы носить звериные шкуры и ходить босиком, с дубинкой на плече. А были они из хороших семей, и их родители хотя бы уважали то, что презирали эти молодые животные.
— Семья Лэфемов не совсем такова, — сказал, улыбаясь, сын. — Отец и мать как бы извинялись, что не имеют времени на чтение, а барышни отнюдь им не пренебрегают.
— О, да это уже большие успехи.
— В доме на Бикон-стрит у них будет библиотека.
— Несчастные! Как они сумеют собрать книги?
— Дело в том, сэр, — сказал сын, слегка краснея, — что они косвенно обратились за помощью ко мне.
— К тебе, Том! — Отец откинулся в кресле и засмеялся.
— Я посоветовал стандартный набор, — сказал сын.
— Всегда знал, что ты осмотрителен.
— Нет, в самом деле, — сказал сын, великодушно улыбаясь веселости отца, — они совсем не тупицы. Они очень сообразительны и разумны.
— Не сомневаюсь, что таковы и некоторые из индейцев сиу. Это не означает, что они цивилизованны. Вся цивилизация покоится на литературе, особенно в нашей стране. К греку цивилизация приходила через ораторов и художников, в известной мере то же возможно сейчас для парижанина. Но мы, не имеющие истории и ее памятников, должны читать или оставаться варварами. В свое время нас смягчала, если и не шлифовала, религия; но подозреваю, что сейчас пасторская проповедь играет куда меньшую цивилизаторскую роль.
— Они поглощают огромное количество газет и любят театр; ходят часто на лекции. Полковник предпочитает, чтобы при этом был стереоскоп.
— Что-то они могут из этого получить, — сказал задумчиво старший, — особенно из газет и лекций. Наш театр как цивилизующий фактор для меня сомнителен. Он, пожалуй, не столько развращает, судя по пьесам, какие я видел, сколько отупляет. Может быть, впрочем, и это что-нибудь им дает. Том! — добавил он, подумав. — Мне надо повидаться с твоим патроном. Как по-твоему?
— Если вам хочется, сэр, — сказал молодой человек. — Это вовсе не обязательно. Полковнику Лэфему не приходит в голову, чтобы мы, так сказать, познакомились домами. Ваша встреча произойдет со временем сама собой.
— Я не предлагаю ничего немедленного, — сказал отец. — Летом это вообще невозможно, и я предпочел бы, чтобы руководила этим твоя мать. Но невольно приходит мысль об обеде. Мне кажется, следует дать обед.
— Прошу вас, не чувствуйте себя обязанным.
— Что ж, — легко согласился старший, — во всяком случае, это не к спеху.
— Что мне не нравится, — сказал Лэфем в одном из своих разговоров с женой, касавшихся Кори, — чего я, во всяком случае, никак не пойму, так это поведение его отца. Я никому не желаю навязываться, но странно, что он держится в стороне. Думаю, ему следовало бы настолько интересоваться сыном, чтобы узнать про его работу. Чего он боится? — гневно вопросил Лэфем. — Думает, я невесть как обрадуюсь, если он мне подаст два пальца? Очень ошибается. Мне он не нужен.
— Сайлас, — сказала жена, по обычаю жен переиначивая слова мужа и отвечая скорее духу, чем букве сказанного. — Надеюсь, ты не заикнулся мистеру Кори о том, что ты на этот счет думаешь.
— Я ни разу и не упомянул об его отце! — взревел полковник. — Вот что я на этот счет думаю!
— Потому что это все испортило бы. Я не хочу, чтобы они подумали, будто нам сколько-нибудь важно знакомство с ними. Нам от этого лучше не станет. У нас с ними разные знакомые и разные привычки.
Лэфем задохнулся от негодования.
— Говорю же тебе, — крикнул он, — что знать их не хочу! Кто начал? Они ведь уж скорее твои знакомые.
— Я их едва знаю, — спокойно ответила миссис Лэфем, — а молодой Кори твой клерк. По-моему, если они сделают авансы, нам надо держаться так, чтобы можно было выбрать: или пойти им навстречу, или нет.
— Это меня и бесит! — вскричал ее муж. — Почему мы сами не можем это сделать? Чем они лучше нас? Моя долговая расписка сегодня ценится в десять раз дороже, чем Бромфилда Кори. И я сам заработал свои деньги. А не проболтался всю жизнь без дела.
— Суть не в том, что у тебя есть, и не в том, как ты этого достиг. Суть в том, каков ты сам.
— В чем разница?
— Ни в чем особенном, и если не думать о ней, то не о чем и печалиться. Но он провел жизнь в обществе и знает, что сказать, как себя держать, умеет говорить обо всем, о чем говорят в обществе, а ты не умеешь.
Лэфем гневно фыркнул.
— Что ж, он от этого лучше?
— Нет. Но это ставит его в такое положение, что он может делать авансы, не унижаясь, а ты не можешь. Слушай, Сайлас Лэфем! Ты не хуже меня понимаешь, в чем дело. Ты знаешь, что я высоко тебя ставлю; я скорее умру, чем допущу, чтобы ты унизился перед кем бы то ни было. Только не уверяй меня, что можешь встретиться с Бромфилдом Кори в его среде как равный. Не можешь. Он более образован, и если ума имеет не больше, то другого сорта. Он, и жена его, и их отцы и деды всегда занимали высокое положение, и тут ничего не поделаешь. Если хочешь знаться с ними, то первый шаг должны сделать они. А не хочешь — ну и отлично.
— А ведь им, — сказал побежденный и обиженный полковник, проглотив эту пилюлю, — худо бы пришлось прошлым летом, если бы ты тогда ждала от них первого шага.
— То было совсем другое дело. Я не знала, кто они такие, а то, может, и подождала бы. А сейчас я говорю: если ты взял к себе молодого Кори, чтоб через его отца попасть в общество, лучше уволь его немедленно. Таким манером я этого не хочу.
— А кто хочет таким манером? — крикнул ее муж.
— Никто, если не ты, — спокойно сказала миссис Лэфем.
Айрин вернулась домой; стружка у нее за поясом не была замечена отцом и не вызвала вопросов у матери. Но сестра тотчас ее увидела и спросила, что это значит.
— Ничего, — сказала Айрин со счастливой улыбкой, сразу ее выдававшей; она вынула стружку и бережно спрятала к себе в ящик, среди кружев и лент.
— Не поставить ли ее в воду, Рин? А то завянет к утру, — сказала Пэн.
— Насмешница! — воскликнула счастливая девушка. — Это ведь не цветок.
— А я подумала — целый букет. От кого?
— Не скажу, — дерзко ответила Айрин.
— Ну и не говори. А знаешь, мистер Кори был сегодня здесь и гулял со мной по пляжу.
— Ничего подобного! Он был со мной в новом доме. Вот я тебя и поймала.
— Неужели? — протянула Пенелопа. — А я никак не догадаюсь, кто тебе дал драгоценную стружку.
— И не догадаешься! Не догадаешься! — Ее прелестные глаза просили, чтобы сестра и дальше дразнила ее, и Пенелопа длила комедию с тем терпением, какое обнаруживают в подобных случаях женщины.
— Ну, что ж, не догадываюсь. Не знала, что сейчас модно преподносить стружки вместо цветов. Это даже практично. Пойдут со временем на растопку, а увядшие цветы куда годятся? Может, он будет их присылать вязанками.
Айрин смеялась от удовольствия, которое доставляла ей мучительница.
— Ах, Пэн, я хочу тебе рассказать, как все было.
— Значит, это все-таки он? Нет, мне слушать неинтересно.
— Нет, ты послушаешь! — Айрин догнала сестру, которая сделала вид, будто уходит из комнаты, и усадила ее на стул. — Вот! — Потом придвинула другой стул, чтобы загородить ей дорогу. — Он подошел и сел рядом со мной на козлы.
— Так близко, как ты сейчас ко мне?
