Знахарь - Доленга-Мостович Тадеуш (книги без регистрации .txt) 📗
– Что вы говорите? – вскочил он, побледнев.
– Да-да, я прошу вас.
– Панна Марыся!
– Еще что-нибудь завернуть для вас? – наклонилась с улыбкой Марыся.
Чинский изо всей силы хлестнул веткой по сапогу:
– Ах, так! Прощайте! Вы не скоро увидите меня!
– Счастливого пути…
– Проклятие! – крикнул он и выскочил из магазина.
Вскочив в седло, он с места пустил лошадь в галоп. Марыся видела в окно, как он, точно сумасшедший, промчался по площади.
Она села на стул и задумалась. Знала, что поступила правильно, что этого гордеца следовало проучить, но в то же время ей было жаль его.
– Не скоро его увижу… Возможно, никогда, – вздохнула она. – Тяжело, а может, так оно и лучше.
На следующий день, когда она пришла открывать магазин, у дверей ее уже ждал лесничий из Людвикова. Он принес письмо. В письме Чинский писал, что она испортила ему все каникулы, что он не ожидал от нее такого превратного истолкования его намерений и что она обидела его и оскорбила. Однако он тут же признавался, что и сам вел себя не очень вежливо и поэтому считает своим долгом извиниться.
«Для того, чтобы залить эти горькие воспоминания, – писал он в конце, – я еду в Вильно и буду так пить, чтобы меня черт побрал, как того пожелала пани».
– Будет ли ответ? – спросил лесничий.
Она заколебалась. Нет, зачем я буду писать ему? И вообще зачем это все?
– Ответа не будет. Только прошу передать пану, что я желаю ему всего самого хорошего.
Прошли три недели. Чинский не показывался. Марыся тосковала и даже гадала: приедет ли, зайдет ли в магазин? В конце третьей недели ей пришла телеграмма. Она глазам своим не верила: это была первая в жизни телеграмма, адресованная ей лично.
«Мир скучен. Жизнь ничего не стоит, как поживает аптекарша? Пани самая красивая девушка в Центральной Европе. Жаль. Лех».
Три дня спустя в Радолишках раздался треск мотоцикла, объявляя всему местечку, что молодой Чинский возвратился в родные места. Марыся едва успела подбежать к зеркалу и поправить волосы, как он уже был в магазине.
В сущности, ее обрадовал этот приезд, но она не подала виду: боялась, чтобы Чинский не подумал, будто ей нужна его дружба. Холодный прием снова разозлил его и испортил радость долгожданной встречи.
Обменявшись с Марысей несколькими ничего не значащими фразами, он сказал:
– Вы осуждаете мой снобизм, но у снобов есть одно достоинство: они умеют быть вежливыми даже тогда, когда им этого не хочется.
Ей захотелось сказать, что ему не нужно быть любезным, что своим возвращением и тем, что помнил о ней там, в Кринице, он доставил ей большую радость… Но вместо этого она процедила сквозь зубы:
– Я знаю, что ваша любезность носит именно такой характер.
Он посмотрел на нее пронзительным взглядом:
– О да! Вы правы!..
– Не сомневаюсь.
– Тем лучше.
– Удивительно только, зачем вы прилагаете столько усилий.
Чинский рассмеялся, как ей показалось, иронически.
– Вовсе нет. Это происходит автоматически. Видите ли, мое воспитание дало мне возможность довести до автоматизма правила приличия в общении с людьми…
Девушка опустила голову:
– Я в восторге.
Он резко отвернулся, и она не могла видеть его лицо, но была уверена, что в эти минуты оно выражало злобу.
Но Марысе хотелось мира и согласия. Она понимала, что должна сказать ему что-нибудь доброе, что судит о нем несправедливо и что он уже никогда не вернется, если сейчас не услышит от нее ласкового слова. Она понимала все это, однако не могла решиться на капитуляцию.
– Прощайте, – сказал он и, не ожидая ответа, быстро вышел.
Она не расплакалась только потому, что как раз в следующую минуту в магазин вошла покупательница.
Все это произошло в прошлом году. До конца каникул Лешек не показывался в Радолишках ни разу. Потом пришла долгая холодная зима, а за нею весна. О молодом Чинском, как всегда, сплетничали. До Марыси время от времени доходили разные слухи: вроде был на практике за границей, вроде собирался жениться на дочери барона из Познанского воеводства и ее родители якобы приезжали с визитом в Людвиково.
Эти новости Марыся воспринимала довольно спокойно. Она понимала, что никаких надежд по отношению к молодому Чинскому питать не может, но, несмотря на это, испытывала к нему какую-то непонятную жалость.
Зимой в Радолишки привезли кино. Показывали его в помещении пожарной, где, несмотря на пронизывающий холод, все три вечера от публики не было отбоя. Демонстрировались американские фильмы. Пани Шкопкова, хотя не раз слышала рассказы о заслуживающем порицания великосветском распутстве, которое показывали в кино, решилась, наконец, это распутство увидеть собственными глазами и оценить степень его опасности. А поскольку она боялась, что многое не поймет, взяла с собой Марысю, учитывая ее образованность, а также то, что Марыся раньше уже была в кино.
Марысю еще ребенком, действительно, водили в кино в таких больших городках, как Браслав и Свентяны. Сейчас она пыталась вспомнить содержание фильмов. Один из них ей понравился особенно. В нем рассказывалась история молодой сельской девушки, на которую никто в округе не обращал внимания, считая ее бедной и забитой. Однако, когда она попала в центральный магазин большого города, где ежедневно проходят тысячи покупателей, с ней познакомился и полюбил ее известный богатый художник, который сумел оценить ее красоту, обаяние и другие достоинства.
«Конечно, – с грустью думала Марыся. – Возможно, в большом городе это может случиться, но, если бы она осталась в деревне, ее судьба была бы печальной».
Что же касается ее самой, то Марыся знала, что уже никогда не выберется отсюда. А здесь… кто может стать тем мужчиной, который полюбит ее и возьмет в жены?.. Она была в состоянии здраво рассуждать и даже не надеялась, что родители Лешека Чинского согласятся на их брак.
Ему самому подобная мысль не приходила в голову, да и Марыся не стремилась стать женой этого пана, ведь она выносила из магазина покупки в карету его близким и знакомым. Смогут ли они потом принять ее как равную?
Совсем иначе она представляла свое будущее, будь пан Лешек простым чиновником, ремесленником, или даже сельским хозяином. О! Тогда все было бы иначе!
Она видела в нем верх мужской красоты. Ни на фотографиях киноактеров, ни на открытках она не видела более привлекательного парня. Ей нравилось в нем все, даже его высокомерие и самоуверенность, на которые можно было закрыть глаза: ведь будь он скромным рабочим человеком, определенно не задирал бы так высоко нос.
Наступила весна, и Марыся если и вспоминала о молодом Чинском, то не иначе как о прекрасном сказочном принце.
Образ этот, однако, занимал в ее воображении постоянное и незыблемое место, куда другим доступ был закрыт наглухо. В округе хватало молодых людей, которые обращали на Марысю внимание, не скрывая своих восторгов. Но она их просто не замечала.
Подошел жаркий, буйный июнь. Городок, окруженный колышущимся зеленым морем хлебов, сам напоминал букет из вершин могучих тополей, лип и берез, под которыми прилепились, точно скромные цветы, белые и красные домики, едва заметные из-за густо посаженных жасмина и сирени. Казалось, нет на свете более тихого и красивого уголка.
Солнце сверкало на безоблачном небе, с полей доносился нежный запах разнотравья; на сердце было легко и радостно.
В будние дни магазин закрывался после семи часов, и к концу дня в нем стояла нестерпимая жара. Высаженные недавно со стороны площади молодые деревца почти не давали тени. Стены нагревались так, что все табачные изделия на день приходилось выносить в подвал из опасения, как бы они не пересохли. Вечером, закрыв магазин и забежав домой, Марыся уходила к реке. Летом через эту речушку могла перейти вброд курица, не замочив своих перьев. Однако в двух местах – возле шоссе и за костелом – речушка образовывала два широких и довольно глубоких пруда. Возле шоссе купались мужчины, а за костелом – женщины, преимущественно молодые девушки.
