Землемер - Купер Джеймс Фенимор (читать полные книги онлайн бесплатно txt) 📗

Между тем как мы говорили, Урсула приготовила чай. Когда она пригласила нас к столу, я удивился чистоте и даже некоторой роскоши в посуде. Тарелки и ножи были дорогие, а на подносе стояла прекрасная, старинная, серебряная посуда, на которой были вырезаны гербы. Я пристально рассматривал ее, ожидая увидеть свой фамильный герб, но его не было. Я взял молочник и никак не мог понять, кому принадлежал изображенный на нем герб.

— Удивляюсь, видя здесь это серебро, — сказал я Эндрю. — Я знал, что дед мой был богат, но никак не думал, чтобы он простер свою расточительность до того, чтобы оставить здесь эти вещи. И притом эти гербы не Мордаунтов, ни Литтлпэджей. Нельзя узнать, кому они принадлежат?

— Мальбонам. Это серебро Урсулы.

— Да, дядюшка, и вы могли бы прибавить, что это все, чем я владею, — сказала с живостью Урсула.

— Эта посуда удивительно хороша, — прибавил я.

— Я вынуждена была ее выставить напоказ, потому что сегодня утром разбила единственный чайник, который был у нас на целый дом. Франк хотел купить другой, но до сих пор еще не появился. А что насчет ложек, то у нас других и нет. Взяв чайник, я сочла за лучшее одновременно показать вам все свое богатство. Посуда эта появилась сегодня на свет в первый раз после долгого, очень долгого времени.

Несмотря на все усилия Урсулы казаться равнодушной, в голосе ее было что-то печальное и трогательное.

Грубая радость какого-нибудь выскочки, упоенного своими богатствами, отвратительна, но падшее величие невольно возбуждает в душе нашей глубокое сочувствие, особенно являясь в образе невинности и добродетели.

Урсула говорила без тщеславия и гордости; это серебро составляло все, что ей осталось от ее семейства; не удивительно после этого, что она так к нему привязалась и что возбуждаемые им воспоминания производили на нее глубокое впечатление.

Мне очень приятно было видеть чувствительность, невольно обнаруженную Урсулой, а еще приятнее то, что она не предавалась вполне этой чувствительности. Урсула понимала, что требовал от нее принятый ею образ жизни; она одевалась просто, но со вкусом. В наряде ее не было ни изысканности светских девиц, ни грубой простоты девушек того класса, к которому она, казалось, принадлежала теперь сама. Из старинных материй, оставшихся ей после ее семейства, она сшила себе платья, очень приличные для настоящего ее положения, и в них она была очень мила. Хотя она не старалась казаться выше других, но по ее одежде и манерам легко было догадаться о ее происхождения. Во всяком случае, она была прелестна.

— Отведайте этих пирожков, — сказал мне Эндрю, искавший всевозможных случаев показать свою племянницу, — их пекла Урсула. Сама госпожа Вашингтон не приготовила бы лучше.

— Если бы госпожа Вашингтон занималась когда-нибудь этим, то, конечно, могла бы теперь позавидовать. Я, право, никогда ни ел ничего лучшего в этом роде.

— Вы хорошо сделали, что прибавили: в этом роде, — живо сказала Урсула. — Меня научила их делать моя благодетельница, но здесь не найдешь всех продуктов для этого, как было у нас.

— Да, у вас, в пансионе, верно никогда не было недостатка в сладком.

Урсула засмеялась, но ее стройный, хотя и мелодичный смех заставил меня вздрогнуть.

— Молодым девушкам приписывают много такого, в чем они совершенно неповинны, — сказала она. — В пансионе запрещено было есть пирожки, и нас научили их делать из сожаления ко вкусу мужчин.

— Ваших будущих мужей, — сказал землемер, встав, чтобы выйти из комнаты.

— Наших отцов, братьев и дядей, — перебила Урсула, делая ударение на последнем слове.

— Мне известно, мисс Урсула, — сказал я, когда Эндрю оставил нас одних, — что делалось у вас в пансионе, потому что я близко знаком с одной из ваших прежних подруг.

Урсула ничего не ответила, но смотрела на меня своими большими голубыми глазами, которые, казалось, задавали мне вдруг сто вопросов.

Я заметил, что глаза ее наполнились слезами; это случалось с ней всегда при воспоминании о пансионе.

— Я говорю о мисс Присцилле Бэйярд. Она, вероятно, принадлежала к числу ваших друзей, — прибавил я.

— Присцилла! — повторила удивленная Урсула. — И вы с ней близко знакомы?

— Я не так выразился, вы можете упрекнуть меня в легкомыслии. Я должен бы сказать, что наши семейства, по особым причинам, в близких отношениях. Отказываюсь от первых моих слов и прошу извинения.

— Не понимаю, почему вы отказываетесь от них, но, признаюсь, что все то, что я услышала от вас, чрезвычайно огорчает меня.

Странно! Урсула говорила чистосердечно; это доказывали бледность ее лица и необыкновенное волнение, обнаруженное ею. Признаться ли в сумасбродных мыслях, которые промелькнули у меня в голове? Почему же нет.

Я обещал говорить правду и должен сдержать слово.

Урсула, думал я, огорчена тем, что единственный порядочный человек, встреченный ею в течение целого года, который, может быть, понравился ей, влюблен уже, как она предположила. В другом случае такое быстрое и явное признание возмутило бы меня, но все слова и движения Урсулы были так естественны, что участие мое к ней увеличилось еще больше. Этим сильным ощущением, возбужденным тогда в душе моей, я приписывал то, что эта чудная девушка очень быстро овладела моим сердцем.

Мгновенно влюбиться кажется смешно, а все же иногда случается. Я убежден, что один взгляд, одна улыбка, одно из тысячи подобных средств, данных нам природой для выражения чувств, может возбудить в нас страсть, но для поддержания ее необходимо что-нибудь большее. Сначала действует одно воображение, сердце уступает уже потом, повинуясь более продолжительному и разумному чувству.

Ослепление мое продолжалось недолго. Догадалась ли Урсула о том, как я расценил ее чувство, — не думаю, потому что она была слишком чистосердечна, — или нашла необходимым не оставлять меня в сомнении, только она призналась мне. Откровенно ли было ее признание и как она избегала всего, что могло оскорбить подругу, доверившую ей свою тайну, могут судить те, которые будут иметь терпение продолжить чтение этих зарисовок.

Глава XII

— Я должна рассеять все ваши сомнения, господин Литтлпэдж, — сказала, немного помолчав, Урсула. — Я очень привязана к Присцилле Бэйярд, и она заслуживает вашего удивления и вашей любви…

— Моего удивления, это так, мисс Урсула, но до сих пор я никогда не был соединен с ней никаким другим, более нежным чувством.

Лицо Урсулы заметно прояснилось. Чистосердечная, она поверила мне с первого слова и, казалось, избавилась от какого-то внутреннего беспокойства. Она улыбалась насмешливо и вместе с тем печально, говоря: до сих пор может много значить, когда дело идет о такой молодой девушке, как Присцилла. Слова эти показывают, что то, чего еще нет, скоро может случиться.

— Мисс Бэйярд мила, я согласен, но то, на что я так неловко намекнул, относилось к ее брату, который просил руки младшей моей сестры. Этот предполагаемый брак не тайна, и поэтому я не хочу скрывать это.

— Но он скорее всего может подать мысль и о вашем браке с Присциллой! — сказала Урсула дрожащим голосом.

— И да, и нет, смотря по характеру. Одни найдут эту причину достаточной, другие — нет.

— Вопрос этот занимает меня потому, — перебила Урсула, — что один мой знакомый влюблен в мисс Бэйярд, и признаюсь, я душевно желаю ему успеха. Вы были бы для него очень опасным соперником, тем более, что ваше семейство в тесных отношениях с семейством Присциллы.

— С моей стороны не опасайтесь ничего, мое сердце сейчас так же свободно, как было и в тот день, когда я в первый раз увидел мисс Бэйярд.

Луч радости блеснул на лице Урсулы, потом она снова задумалась.