Кузен Понс - де Бальзак Оноре (читать книги онлайн .txt) 📗

Не прошло и нескольких недель, и соединенными усилиями семьям Попино и Камюзо с их приспешниками удалось без труда овладеть мнением света, ибо никто не встал на защиту бедняги Понса, ославленного прихлебателем, надевшим личину, скрягой, прикинувшимся добряком; теперь его все презирали, он был покрыт позором, его называли змеей, пригретой на груди, неслыханным злодеем, опасным комедиантом, заслужившим забвение.

Месяц спустя после отказа мнимого Вертера несчастный Понс, пролежавший все это время в нервной горячке, впервые вышел под руку со Шмуке пройтись по бульварам и погреться на солнышке. На этот раз никто на бульваре не смеялся над обоими щелкунчиками, все были поражены изможденным видом Понса и растроганы заботливостью старого немца о своем только что оправившемся друге. Дойдя до бульвара Пуассоньер, Понс чуть-чуть порозовел, дохнув воздухом бульваров, обладающим поистине целебными свойствами, ибо от толпы исходит такая живительная сила, что в Риме в еврейском гетто, при тамошней скученности, неизвестна mala aria [36]. Возможно также, что больной оживился при виде кипучей парижской жизни, всегда радовавшей его. Напротив театра Варьете Понс отпустил руку Шмуке и подошел к какой-то витрине, во время прогулки он уже не раз покидал своего друга, чтоб полюбоваться выставленными новинками. И вот он столкнулся нос к носу с графом Попино и поздоровался с ним весьма почтительно, так как бывший министр принадлежал к числу людей, которых Понс очень уважал и ценил.

— Сударь, — строго остановил его пэр Франции, — не понимаю, как у вас хватает наглости раскланиваться с человеком, связанным с семьей, которую вы из чувства мести пытались опозорить и выставить в смешном виде с изобретательностью, свойственной вашему брату артисту. Позвольте вам заявить, что с сегодняшнего дня мы с вами незнакомы. Моя супруга разделяет общее негодование, вызванное вашим поступком с семейством Марвилей.

Бывший министр повернулся и ушел, не обращая внимания на совершенно сраженного Понса. Ни человеческие страсти, ни правосудие, ни политика, ни великие силы, движущие обществом, не считаются с состоянием живого существа, на которое они обрушивают свои удары. Государственный деятель, в интересах своей семьи стремившийся уничтожить Понса, даже не заметил, что этот опасный враг еле стоит на ногах.

— Што с тобой слютшильось, мой бедний друг? — воскликнул Шмуке, побледнев не менее Понса.

— Они опять вонзили мне кинжал в сердце, — ответил старик, беря Шмуке под руку. — Видно, одному господу богу принадлежит право творить добро, вот почему и бывают так жестоко наказаны люди, пожелавшие взять на себя его миссию.

Этот превосходный человек, сделав над собой неимоверное усилие, прибег к сарказму, чтобы рассеять ужас изобразившийся на лице его друга.

— Завершенна правда, — просто ответил Шмуке.

Понс никак не мог понять, в чем тут дело, ибо ни Камюзо, ни Попино не послали ему пригласительных билетов на свадьбу Сесиль. На Итальянском бульваре он увидел шедшего ему навстречу г-на Кардо. После отповеди пэра Франции Понс насторожился и потому поостерегся и не подошел к г-ну Кардо, у которого еще в прошлом году обедал два раза в месяц. Он поклонился ему издали, но г-н Кардо, парижский мэр и депутат, бросил на старика негодующий взгляд и не ответил на поклон.

— Пойди спроси у него, чем я им всем не угодил, — сказал старый музыкант своему другу, который знал во всех подробностях обрушившееся на Понса несчастье.

— Зударь, мой друг Понс только што вставаль после тяжелой больезнь, и ви его, дольшно бить, не узнавали, — дипломатично сказал Шмуке, подошедши к Кардо.

— Отлично узнал.

— Так тшем он перед вами провинилься?

— Таких неблагодарных людей, как ваш друг, поискать надо; если они еще вообще существуют, так это только подтверждает правильность поговорки, что сорная трава век живет. Свет имеет свои основания не доверять фиглярам. Они хитры и злы, как обезьяны. В отместку за невинную шутку ваш друг собирался осрамить родственников, погубить репутацию девушки; больше я не хочу иметь с ним ничего общего, постараюсь забыть, что я был с ним знаком, что он существует. И эти чувства разделяют все мои, все наши общие родственники и все люди, оказывавшие честь этому господину, принимая его у себя...

— Но ведь ви ше, зударь, тшельовек рассудительный; и ешели ви разрешайте, я буду объяснять вам все обстоятельстви...

— Оставайтесь и впредь его другом, раз вам так нравится, это ваше частное дело, но от всего прочего увольте, — возразил Кардо, — я должен вас предупредить, что с таким же осуждением отнесусь ко всякому, кто будет пытаться оправдать Понса или встать на его защиту.

— А ешели кто будет сделять попитка его обьелить?

— И к тем тоже, ибо его нельзя обелить, не очернив себя самого.

Отпустив такую остроту, депутат от департамента Сены пошел своей дорогой, не желая больше ничего слушать.

— Я вооружил против себя две силы в государстве, — с улыбкой заметил бедный Понс, когда Шмуке передал ему злобные обвинения Кардо.

— Ми всех воорушили против себья, — с горечью возразил Шмуке. — Бистро будем идти домой, а то ми мошем встретшать ешше дураки.

Впервые за всю свою жизнь безропотный, как овца, Шмуке произнес такие слова. До сих пор ничто не смущало его почти ангельской кротости, он с чистосердечной улыбкой встретил бы любое обрушившееся на него несчастье; но ведь сейчас пренебрегли его великим Понсом, этим непризнанным Аристидом [37], этим гением, обрекшим себя на безвестность, чистым, беззлобным человеком, сокровищницей доброты, золотым сердцем!.. Он возмущался не менее Альцеста [38] и обзывал амфитрионов Понса дураками! Этот гневный порыв у человека, обычно столь миролюбивого, был равносилен неистовству Роланда. В мудром предвидении Шмуке повел Понса обратно к бульвару Тампль; и Понс покорно пошел за ним, ибо больной старик был в том состоянии, что и борец, который уже не чувствует сыплющихся на него ударов. Случаю было угодно, чтоб бедный музыкант испил чашу до дна, чтоб на него обрушилась вся лавина: палата пэров, палата представителей, семья, посторонние, сильные, слабые, даже чистые сердцем!

Возвращаясь домой, Понс встретил на бульваре Пуассоньер дочь этого же самого Кардо, молодую женщину, испытавшую много горя и потому снисходительную к другим. Она изменила мужу, он покрыл ее грех, и с тех пор она стала его рабой. Из всех дам, у которых обедал Понс, одну г-жу Бертье он называл по имени: «Фелиси», и иногда ему казалось, что она понимает его душу. Эта кроткая женщина как будто была недовольна встречей с кузеном Понсом. Понс не состоял ни в каком родстве с семьей второй жены старика Камюзо, приходившегося ему двоюродным братом, тем не менее к старому музыканту относились там по-родственному. Фелиси не могла избежать встречи и заговорила с измученным болезнью Понсом.

— Я не думала, что вы такой злой человек, кузен; но если и четвертая доля того, что про вас говорят, правда, то в вас очень много фальши... Нет, не оправдывайтесь! — быстро прибавила она, когда Понс хотел раскрыть рот. — Это бесполезно по двум причинам: во-первых, потому что я не имею права обвинять, судить и осуждать кого бы то ни было, на себе испытав, что люди, как будто даже самые виноватые, заслуживают снисхождения; во-вторых, потому, что ваши доводы ни к чему не приведут. Мой муж составлял брачный контракт между мадмуазель де Марвиль и виконтом Попино; он страшно возмущен вами, и ежели он только узнает, что мы перемолвились хоть словом, что я на прощание заговорила с вами, он будет меня бранить. Против вас все.

— Я сам это вижу! — ответил взволнованным голосом бедный музыкант, почтительно поклонившись супруге нотариуса.

И он побрел домой, на Нормандскую улицу, так тяжело опираясь на руку старого немца, что тот понял, как велика физическая слабость его друга и как мужественно он старается ее побороть. Эта третья встреча явилась как бы приговором из уст кроткого агнца, покоящегося у подножия трона господня; и гнев этого ангела-хранителя несчастных, символизирующий глас Народов, прозвучал как окончательный приговор небес. Друзья вернулись домой, не обменявшись ни словом. Бывают такие минуты в жизни, когда достаточно чувствовать рядом с собой друга. Слова утешения могут лишь растравить рану, и она начинает кровоточить. Вы видите, что старичок пианист умел быть истинным другом; он был чуток, так как сам много выстрадал и знал цену страданиям.