Без затей - Крелин Юлий Зусманович (книги хорошего качества .TXT) 📗
Лев лег, обнажил ногу.
Нога теплая, хорошая, пульс есть.
— В чем дело, Лев? Здесь все в порядке.
— Выше.
— Так что ты мне показываешь, где все хорошо? Как бабка: потеряла монету на углу, а ищет под фонарем, потому что светлее.
Ох эти докторские шутки… Ага! Вот оно что. Вижу. Ничего хорошего. В самом верху ноги, где синтетический протез вшит в артерию, надулась большая шишка и. пульсирует — ощупывать не надо, на глаз видно. Кожа тонкая — того и гляди, прорвется. Пульсирующая гематома. Да, инфекция попала, разъела шов. Плохо дело.
— Лева… — Я замялся, не зная, как сказать поаккуратнее. — Попробуем еще раз помочь, но сейчас опаснее.
— Если операция опять, отрежь ты ее к чертовой матери, Дмитрий Григорьевич. Нет у меня больше сил. Будет в конце концов протез. Стану привыкать к нему, — сказал он.
Он произнес первый. Сразу сделалось легче разговаривать:
— Видишь ли, Лева, попробуем обойти инфицированное место. Поставим новый протез. Но старый все равно убирать надо. Он же инородное тело. Теперь его обязательно убрать. А потом уж ногу.
— Две операции?
— Нет. Одновременно.
— А если ничего не делать? Просто ждать, пока не заболит? А пока работать?
— Нельзя. Тебе даже из больницы сейчас уходить нельзя. В любой момент кожа может прорваться — и сильное кровотечение. Кстати, учти: если начнется — кулаком со всей силой прижми и зови.
За окном опять раздался тот же жуткий скрежет.
— Я не могу больше, уже замучился с этой ногой. У меня есть еще одна нога. О ней надо думать.
Сказал мои слова. Это я говорю: не могу больше, замучился с этой ногой. У тебя есть еще одна нога, о ней думать надо. У тебя еще есть жизнь, Лев Романович. О ней надо думать. Пришла пора.
— Дмитрий Григорьевич, может, сразу отрежешь?
— Нет, Романыч. Сначала полечим. Антибиотики поколем. Ведь, если окажется, что ногу можно сохранить, надо сразу начать бороться с инфекцией, до операции, если получится.
Лев махнул рукой.
— Моя палата занята?
— Занята. Но скоро освободится. — Черт возьми, зря сказал. Он же всех тут знает, сегодня же получит информацию, каким образом она освободится, — Но тебе ночью нельзя оставаться одному ни на минуту. Если крованет, надо, чтоб кто-нибудь был и в тот же миг позвал дежурных.
— А Рая на что? Сигнал есть.
— Не мне тебе объяснять про сигнал. А если сестра в другой палате?
По-видимому, я накликал Златогурова: вспомнил о нем, когда ходил смотреть старика. Флюиды? Нервы? Сообщающиеся сосуды? Черт-те что, но факт остается фактом: только вспомнил — и на тебе, через пятнадцать минут он здесь.
А к вечеру дома — еще один приступ колики. Снова ампулы, таблетки, ванная. В полном изнеможении и оцепенении сидел в кресле с грелкой и давал себе страшные клятвы. Я хотел зарыться в песок, в подушку, откреститься от всего света, никого не видеть, не слышать, ни с кем ни о чем не спорить, не помогать встречному и поперечному, другу и недругу, знакомым, приятелям. Хватит. Я болен, я устал. И телефонную трубку брать не буду. Ни за что. Пусть звонит. Пусть. Черт вас всех побери…
— …Дим, это ты?
— Ну? А то кто же? Из ванны только что вылез. Опять колика.
— Кто у тебя там шумит?
— Виталик с Валей уроки учат.
— Дим… Посоветоваться надо. Приезжай. Заболит — укол сделаю. Приезжай, Дим. Плохо мне…
— Сейчас. Еду.
Дмитрий Григорьевич с силой бросил трубку на аппарат.
— Ты куда? — встрепенулась Валя.
— Я врач. — Дмитрий Григорьевич был лаконичен. Валя пожала плечами, снова повернулась к Виталику:
— Ты же сам болен!
— Хорошо! Я, по-твоему, этого не знаю?
Виталик молчал. Валя отвернулась. Дим надел пиджак, сунул в карман сигареты. Такси попалось у самого подъезда. На Егоре, что называется, не было лица.
— Что с тобой? Что случилось?
— Дим, прости. Плохо, Дим… С Ниной плохо.
— Что? Где она?
— Ушел я. Все кончено, Дим.
— Тьфу ты, черт! Ополоумел, что ли? И впрямь как у Чехова. Идиот!
— Скорей как у Достоевского… Димыч, ты прости…
— И не собираюсь, — сказал Дим, уже успокаиваясь. — Ну совсем с ума сошел. Голова есть у тебя? Я ж тебе говорил: два приступа сегодня… Ну идиот!
— Дим, пойми…
Телефон.
— Она! Дим, возьми трубку. Скажи… Нет. Я сам. Что ты скажешь?.. Алло… Да, я. У меня… Что?! Держите. Сейчас приедем. — Последнее он произносил, уже схватив свитер.
— Что, Егор?
— Кровотечение у Златогурова.
— Черт! Я же видел, что там на соплях все держалось. — И уже на лестнице: — Что сделали?
— Кулаком держат и в операционную подают.
Выбежали на улицу.
— Жгут, может, лучше? Как назло, такси нет и не будет…
— Куда жгут? Там в паху почти. Не наложишь.
— Да. Только кулаком. Удержат?.. Вон такси… Эй!..
В коридоре прежде всего увидели рыдающую Раю и возле нее дежурную сестру.
Я испугался — плачет, утешают, неужели?.. Да она в любом случае плакать должна, чего я выдумал с перепугу?
— Он в операционной уже. Остановили, Дмитрий Григорьевич. Полотенцем и рукой придавили.
— Кто там?
— Все дежурные.
— Рая, дело плохо.
— Умрет, Дмитрий Григорьевич?
— Да ты что! А ногу потеряет, наверное. Попробуем.
— Лишь бы жил, Дмитрий Григорьевич!.. Бог с ней, с ногой…
Как только узнал, что кровотечение остановили, успокоился. Успеем. Смотрю, и Егор порозовел. Может, от бега. А то зеленый был, смотреть тошно. Тоже — катастрофа! И хорошо, что хлопнул дверью. Тягомотина. Это ж надо! Вызвать меня из-за такой ерунды. Инфантильность, молод еще. Вот он уже думает о Златогурове, Полкановна отодвинулась с ее истериками. Повезло ему, можно сказать, что у Льва кровотечение началось.
Лев лежал на столе. Дежурный держал кулак на полотенце в месте кровотечения. В головах — реаниматор и сестра. Капельница уже налажена, кровь возмещает потерю, медленно переливаясь из ампулы в вену.
— Ну-ка, осторожненько убери кулак. Если польется, тут же заткнешь снова.
Дежурный медленно убрал кулак — кровь не текла. Сняли полотенце — нет крови. В самом центре надутой шишки — ее я уже видел утром — небольшая ранка, прикрытая кровяным сгустком. Красненький комочек на вершине небольшого купола дергался в ритме сердца, пульсировал.
— Много потеряли?
— Не меньше литра.
Лев лежит молча, не встревает в разговор. Изменился он за последние месяцы.
— Начинайте наркоз. Моемся. Ты кулак держи, а мне Егор поможет. Лев, ногу, наверное, не спасем…
— Не надо. Кончайте с ней быстрей. Все равно не нога.
«Не нога». Все-таки нога. Своя, не деревяшка. Даже если пластмассовая, электронная, на петлях да на пружинах… не знаю, чему там сейчас научились, чего строят вместо ног? Я знаю только живые ноги. Можно, конечно, еще попытаться, но как бы его самого не потерять… Нет, опасно. Уйти может. Пока мылся, узнал еще одну больничную новость:
— Дмитрий Григорьевич, а знаете, в вашем полку прибыло.
— То есть? В каком полку? Нашла время для загадок.
— В вашем. В полку с почечными коликами. — Операционная сестра глупо засмеялась.
— В чем дело? Заболел кто? Что смеешься?
— Марат Анатольевич. — Она снова прыснула. — Еще из больницы не успел уйти, до вечера тут был… Недавно только кончился приступ, домой поехал.
— Да ты что? — Я окликнул Егора. — Ты слыхал? У Тараса почечная колика.
— Вот подхалим! — изумился Егор. — И тут к начальству подладился. Нет, Димыч, столько камней в почках на одно отделение — слишком большая роскошь.
— Да уж, вторая колика в отделении — это сигнал мне. Удалять надо.
Небольшое отвлечение перед операцией. Успокоились: кровотечение остановилось и за ногу бороться не надо.
Лев спал. Только мы раскрыли рану пошире — кровь вмиг заполнила всю полость и начала заливать стол. Егор передавил выше — остановилась. Я убрал кровь, сгустки, обнажил протез. Конечно, разъело шов. Наверняка инфекция, а что еще? Течет из протеза — зажим сюда. Теперь выделить протез, подтянуть, перевязать и отсечь у самой аорты.
