Антон-Горемыка - Григорович Дмитрий Васильевич (книги онлайн без регистрации txt) 📗
– Ну что? – спросили в одно время Петр и Ермолай.
– Да вот, – отвечала она, понизив голос, – две курочки у мужичка сволочила… Ну, вот так-то, – продолжала она громко, – иду я, а он, окаянный, как кинется ко мне: денег, говорит, давай!… такой-то пропастный!…
– Э! ге-ге… так ты, видно, горемыка! – воскликнул Ермолай. – Что, брат, знать, не по вкусу пришли ду-бовы-то пироги с березовым маслом?… Да что ж ты, взаправду, ничего не говоришь? ай не рад, что встрелся?…
– Рад не рад, – произнес другой, подходя к мужику, – тебе отсель не выдти…
– Братцы, – начал вдруг Антон, как бы пробудившись от сна, – мне денег надо, денег!… Лошадь увели намедни… последнюю лошадь… оброку платить нечем, – прибавил он через силу.
– Так ли?… Слыхал я про эвто, да…
– Так, родной, – перебила старуха, – по миру, почитай, пустил его управитель-то…
– Ну, а ребята мои живы? – спросил Ермолай.
– Живы… да есть нечего, – отвечал мрачно Антон, – пособите, братцы, хошь сколько-нибудь дайте денег! – промолвил он голосом отчаяния.
– Мы ведь недавно, всего, кажись, три недели сюда подоспели… Вот парнюхе старуху свою хотелось проведать… да место вышло податно, так и остались зимовать… а то бы я навестил тебя… на ребяток поглядеть хотелось, мать-то их добре померла… Так что ж ты, Антонушка?… К нам, что ли?…
– Последнюю лошадь увели, – начал снова Антон, – подушных платить нечем… денег мне надо…
– Эхма! пособить-то те можно, да вот, вишь, какое дело – деньги-то у нас не то что свои, не то что чужие. Они у нас теперь в кармане, так, стало, наши. А вот маленько прежь сего их держал у себя за пазухою купец, ехавший с ярманки; мы к нему, знаешь, то-во: поделись, дескать, добрый человек! Он на нас с криком, мы погрозили порядком, деньги-то с бумажником он нам и швырнул в лицо, а сам давай бог ноги… Ну, ты теперь наш, все узнал; помочь-то тебе мы поможем, да только ни гугу, а то ведь беда! Купец-то ночью нас не разглядел, да и лыжи отсюдова навострил далеко, так никто не узнает, коли ты не проболтаешься. Мы теперь зайдем в кабак вместе, недалеко отсюдова, а там дадим тебе на разживу да разойдемся на разные стороны. А что ты, Антошка, бывал у Бориски-рыжака, пивал у него когда?
– Нет.
– Ну, стало, не знает тебя рыжий?
– Не знает.
– Ну и ладно, идем… А ты, матушка, здесь оставайся!
– Вестимо, родной… вас поджидать стану… мотри только, касатик, его-то от себя не пущайте…
– Небось не уйдет! – отвечал тот. – Ну, идемте, ребята… мотри же, Антонушка, опростоволосишься, вот те Христос, поминай как звали!…
Бродяги допили штоф, подняли кверху дубинки и, сказав еще что-то шепотом старухе, пропустили Антона вперед и начали выбираться из оврага.
Кабак, куда направлялись они, стоял одиноко на распутье, между столбовой дорогой и глубоким, узким проселком; сделав два или три поворота, проселок исчезал посреди черных кочковатых полей и пустырей, расстилавшихся во все стороны на неоглядное пространство. Ни одно деревцо не оживляло их; обнаженнее, глуше этого места трудно было сыскать во всей окрестности.
Здание кабака соответствовало, как нельзя лучше, печальной местности, его окружавшей: оно состояло из старинной двухэтажной избы с высокою кровлей, исполосованной по всем направлениям темно-зеленым мохом и длинными щелями. На верхушке ее торчала откосо рыжая, иссохшая сосенка; худощавые, иссохшие ветви ее, казалось, звали на помощь. Стены избы были черны и мрачны; промежутки между бревнами, серо-грязноватого цвета, показывали, что мох уже давным-давно истлел. Новенькое сосновое крылечко, прилаженное ко входу избы, еще более выказывало ее ветхость. Его гладенькие, вылущенные столбики, белый, лоснящийся навес с вычурами, тоненькие перила так резко бросались в глаза своим контрастом с остальною частью кабака, что невольно напоминали уродливое сочетание безобразного старика с свеженькой молодой девушкою. Здание, подобно многим в этом роде, было окружено с трех сторон навесами, дававшими тотчас же знать, что радушие хозяина не ограничивалось одною лишь косушкой: тут находился и постоялый двор; польза соединялась, следовательно, с приятным. Таким образом, проходимцу или извозчику предстояло чрез это истинно благодетельное соединение выпить вместо одной косушки, уже необходимой для подкрепления сил, еще две лишние: одну, как водится, после ужина, другую при расставанье под утро.
По мере того как темнота ночи рассеивалась, черная профиль высокой кровли кабака и сосны, усеянной заночевавшими на ней галками, вырезывалась резче и резче на сероватом, пасмурном небе. Кругом тишина была мертвая. Несмотря, однако ж, на ранний рассвет, в одном из окон нижнего этажа, пока еще смутно мелькавшем сквозь полосы тумана, светился огонек. После некоторого внимания можно даже было довольно четко различить длинную тень человека, ходившего взад и вперед по избе. Вскоре тень эта скрылась. На крылечке показался тогда высокий мужчина в длиннополом кафтане на лисьем меху. Сначала нагнулся он на перила и, приложив ладонь ко лбу в виде зонтика, долго глядел на большую дорогу; потом, сделав нетерпеливое движение, незнакомец сошел вниз. Видно было, однако, что и здесь остался он недовольным; простояв еще несколько времени, махнул он наконец с досадою рукой и опять поднялся на крылечко. Находясь, должно быть, под влиянием нетерпеливого ожидания и не доверяя, вероятно, своей зоркости в первых двух попытках, он сел на ступеньки, подперся ладонью и снова принялся глядеть в туманную мглу, окутывавшую местность.
Но вот уже потянулся туман в вышину, глубокие колеи дороги, налитые водою, отразили восход, а он все еще не покидал своего места и не сводил глаз с дороги. Пахнет ли ветерок по влажной земле, пронесется ли в воздухе стая галок, – он быстро подымает голову, прислушивается. Терпение его, казалось, наконец истощилось. Он вскочил на ноги и проворно вошел в сени кабака. Тут по-прежнему увидел он рыжего целовальника, лежавшего навзничь между двумя бочками, устланными рогожей; в углу, на полу, храпели два мужика и мальчик лет тринадцати, батрак хозяина. Дверь налево, в кабак, была заперта на замок. Человек в длинном кафтане прошел поспешно сени и вступил в избу направо. Он, по-видимому, был чем-то сильно встревожен. Слабый свет догоравшей свечки, смешиваясь с белым светом утра, набрасывал синевато-тусклый отблеск на лица нескольких мужиков, спавших на нарах. На лавке, подле стола, покрытого скудными остатками крестьянского ужина, сидел, опустив голову на грудь, бородатый человек, которого по одежде легко можно было принять за купца. Опершись одною рукой на стол, другою на лавочку, он храпел на всю избу. Незнакомец прямо подошел к нему и дернул его за руку; потеряв равновесие, купец свалился на лавку и захрапел еще громче.
– Матвей Трофимыч, – сказал с досадою незнакомец, принимаясь будить его, – Матвей Трофимыч! проснись, эй!., до сна ли теперь? Да встань же… ну…
– Мм… а что, брат приехал? – отозвался купец, торопливо протирая глаза.
– Какой приехал! Слышь, Матвей Трофимыч… мне все думается, не беда ли какая случилась с братом…
– Гм! – произнес Матвей Трофимыч, приподнимаясь, – давно бы надо здесь быть… вечор еще… сколько бишь, сказывал он, верст от города до Марина?
– Да никак двадцать или двадцать две, говорил…
– Эх, напрасно, право, мы с ним тогда не поехали… получка денег не бог знает сколько взяла бы времени!… Да делать нечего, подождем еще, авось подъедет…
– Мне все думается, не прилучилось бы с ним беды какой… поехал он с деньгами… долго ли до греха… так индо сердце не на месте… Слышал ты, мужики вечор рассказывали, здесь и вчастую бывает неладно… один из Ростова, помнишь, такой дюжий, говорил, вишь, из постоялого двора, да еще в ярманку, вот где мы были-то, у мужика увели лошадь.
– Ой ли?…
– То-то, Матвей Трофимыч, ты спал, а я слышал…
– Авось бог милостив… ох-хе-хе…
В то время в избу вошел целовальник; закинув коренастые руки свои назад за шею, он протяжно зевнул и сказал, потягиваясь:
