Холодный дом ( с иллюстрациями) - Диккенс Чарльз (читать книги онлайн полностью без сокращений txt, fb2) 📗
– Матушка, вы просите так мало, что я должен уступить, – отвечает кавалерист, прервав ее поцелуем, – скажите, что мне нужно делать, и так я и буду делать – лучше поздно, чем никогда. Миссис Бегнет, вы, конечно, позаботитесь о матушке?
Вместо ответа «старуха» изо всей силы тычет его зонтом.
– Познакомьте ее с мистером Джарндисом и мисс Саммерсон, – она узнает, что они тоже уговаривали меня защищаться; а они посоветуют, как быть, и помогут нам.
– И еще, Джордж, – говорит ему мать, – мы должны как можно скорее послать за твоим братом. Он умный, рассудительный человек – так мне говорили, хотя сама я, дорогой мой, почти ничего не знаю о том, что делается за оградой Чесни-Уолда, – и он может многое сделать для тебя.
– Матушка, – спрашивает кавалерист, – не рано ли мне просить вас об одной милости?
– Конечно нет, дорогой мой.
– Тогда окажите мне только одну великую милость – не пишите об этом брату.
– О чем не писать, дорогой?
– Не пишите обо мне. Сознаюсь, матушка, что я просто не могу вынести этой мысли… не могу свыкнуться с нею. Он так не похож на меня, мой брат, он столько сделал, чтобы выйти в люди, пока я прозябал в солдатах, что у меня духу не хватит встретиться с ним в тюрьме и вдобавок – когда меня обвиняют в тяжком преступлении. Можно ли ожидать от такого человека, как он, что подобная новость будет ему приятна? Нельзя. Нет, скройте от него мою тайну, матушка, окажите мне эту незаслуженную милость и кого-кого, а брата не посвящайте в мою тайну.
– Но не всегда же скрывать, милый Джордж?
– Может быть, и не всегда, матушка, – хотя, возможно, я когда-нибудь попрошу и об этом; а пока скрывайте, умоляю вас. Если же ему суждено узнать, что его бродяга-брат вернулся, – говорит кавалерист, с сомнением покачивая головой, – то лучше уж я сам скажу ему об этом и посмотрю, как он примет мои слова, а тогда решу, наступать мне или отступать.
Он горячо настаивает, глубоко убежденный в своей правоте, а по лицу миссис Бегнет видно, что она понимает и одобряет его; поэтому мать сдается и, умолкнув, всем своим видом обещает исполнить его просьбу. За это он ласково благодарит ее.
– Во всем остальном, милая моя матушка, я буду самым сговорчивым и послушным сыном; только в этом одном не уступлю. Теперь я готов принять даже адвокатов. Я тут сидел и писал кое-что, – он бросает взгляд на исписанную бумагу, лежащую на столе, – рассказывал совершенно точно обо всем, что знаю насчет покойного, и как вышло, что меня припутали к этому злополучному делу. Написано просто и по всем правилам, не хуже, чем книга приказов по полку, – ни слова лишнего, только то, что относится к делу. Я надумал прочесть это с начала и до конца, как только получу разрешение говорить в свою защиту. Надеюсь, мне и теперь можно будет прочесть это; а впрочем, я сейчас отказываюсь от своей воли и, что бы там ни говорили, что бы ни делали, обещаю не своевольничать.
Итак, переговоры благополучно закончились соглашением, а время, отведенное для свидания, уже подходит к концу, поэтому миссис Бегнет объявляет, что пора уходить. Старуха мать снова и снова обнимает сына, а сын вновь и вновь прижимает ее к своей широкой груди.
– Куда вы отведете матушку, миссис Бегнет?
– Я поеду в городской дом, милый мой, то есть в дом моих господ. У меня там срочное дело, – отвечает миссис Раунсуэлл.
– Вы наймете карету и проводите туда матушку, миссис Бегнет? Да я и так знаю, что проводите. И спрашивать не к чему.
Действительно, «не к чему», соглашается миссис Бегнет при помощи зонта.
– Возьмите ее с собой, старинная моя приятельница, и примите мою благодарность. Поцелуйте от меня Квебек и Мальту, передайте привет крестнику, крепко пожмите руку Дубу, а вот это вам, дорогая моя, – жаль только, что это не десять тысяч фунтов золотом!
Кавалерист касается губами загорелого лба «старухи», и дверь его камеры закрывается.
Добрая старая домоправительница хочет отправить миссис Бегнет домой в той же карете, но тщетны все ее мольбы. Живо соскочив на мостовую у подъезда дедлоковского дома и поднявшись вместе с миссис Раунсуэлл на крыльцо, «старуха» пожимает ей руку, удаляется с деловым видом и вскоре, вернувшись в лоно бегнетовского семейства, как ни в чем не бывало снова принимается за мытье овощей.
Миледи сидит в той комнате, где вела свой последний разговор с покойным, и смотрит на то место, где он стоял у камина, так неторопливо изучая ее на досуге, как вдруг слышит стук в дверь. Кто это? Миссис Раунсуэлл. Что привело миссис Раунсуэлл в город так неожиданно?
– Горе, миледи. Тяжкое горе. Ах, миледи, можно мне сказать вам несколько слов?
Что еще случилось и почему эта всегда спокойная старуха так дрожит? Она гораздо счастливее своей госпожи, как часто думала сама госпожа, так почему же она так трепещет и смотрит на миледи с таким странным недоверием?
– Что случилось? Сядьте и отдышитесь.
– Ах, миледи, миледи! Я нашла своего сына… младшего, того, что так давно ушел в солдаты. И он сидит в тюрьме.
– За долги?
– Нет, нет, миледи. Я с радостью заплатила бы за него, сколько бы он ни задолжал.
– За что же он попал в тюрьму?
– По обвинению в убийстве, миледи, – убийстве, в котором он так же не виновен, как… как я. Его обвиняют в убийстве мистера Талкингхорна.
Что значит ее взгляд и этот жест мольбы? Почему она подходит так близко? Что за письмо держит она в руках?
– Леди Дедлок, дорогая моя госпожа, милостивая госпожа, добрая моя госпожа! Вы должны пожалеть меня, вы должны простить меня. Я служила своим господам еще до вашего рождения. Я предана им. Но подумайте о моем дорогом сыне – ведь на него напраслину взвели.
– Я его не обвиняю.
– Нет, миледи, нет. Но другие обвиняют, и он в тюрьме, в опасности. Ах, леди Дедлок, если вы можете сказать хоть слово в его оправдание, скажите это слово!
Что она такое вообразила, эта старуха? Почему она думает, что женщина, к которой она обращается с подобной просьбой, может опровергнуть несправедливое подозрение, если оно действительно несправедливо? Прекрасные глаза миледи смотрят на домоправительницу с удивлением, чуть ли не с ужасом.
– Миледи, вчера вечером я выехала из Чесни-Уолда, чтобы на старости лет найти своего пропавшего сына, а в последние дни шаги на Дорожке призрака слышались так часто и такие они были зловещие, каких я ни разу не слыхивала за все эти годы. Ночь за ночью, чуть, бывало, стемнеет, их топот отдавался в ваших покоях, но вчера вечером они звучали так страшно, как никогда. И вот, миледи, вчера, как стемнело, я получила это письмо.
– Какое письмо?
– Тише! Тише! – Оглянувшись кругом, домоправительница отвечает испуганным шепотом: – Миледи, я никому о нем ни слова не сказала, я не верю тому, что в нем написано, я знаю, что этого не может быть, я твердо уверена, что это неправда. Но мой сын в опасности, и вы должны меня пожалеть. Если вы знаете что-нибудь такое, что неизвестно другим, если вы кого-нибудь подозреваете, если вы можете разгадать эту загадку, но по какой-то причине молчите, то подумайте обо мне, дорогая моя госпожа, и, несмотря ни на что, расскажите обо всем, что вам известно. Это моя единственная просьба. Я знаю, вы не жестокая, но вы всегда поступаете по-своему, без чужой помощи, ни с кем не водите дружбы, и каждый, кто восхищается вами, как изящной и прекрасной леди, – а восхищаются все, – каждый знает, что вы очень далеки от него и к вам нельзя подойти близко. Миледи, может быть, гордость или гнев заставляют вас молчать о том, что вам известно, а если так, умоляю вас, подумайте о своей верной служанке – ведь вся моя жизнь прошла в вашем семействе, и я к нему глубоко привязана, – смягчитесь и помогите оправдать моего сына! Миледи, моя добрая госпожа, – умоляет старая домоправительница с непритворным простодушием, – я такая ничтожная и скромная, а вы от природы такая гордая и далекая ото всех, что, пожалуй, и представить себе не можете, как я страдаю за свое детище; но я так страдаю, что вот даже пришла сюда к вам и осмелилась просить и умолять вас не отвергнуть нас в это ужасное время, если вы можете помочь нам добиться правды!
