Одержимый или сделка с призраком - Диккенс Чарльз (е книги .txt) 📗
– Да, – ответил Ученый.
– Да, – повторил старик. – Добрая была душа. Помню, как-то раз в рождественское утро пришли вы к нам сюда с молодой мисс… прошу прощенья, мистер Редлоу, но, кажется, это была ваша сестра и вы в ней души не чаяли?
Ученый посмотрел на него и покачал головой.
– Сестра у меня была, – равнодушно сказал он. Больше он ничего не помнил.
– В то рождественское утро вы с нею заглянули к нам, – продолжал Филипп, – и как раз повалил снег, и моя жена пригласила молодую мисс войти и присесть к огню, его всегда на рождество разводили в большой зале, где прежде, до того, как наши незабвенные десять джентльменов порешили по-другому, была трапезная. Я там был; и вот, помню, стал я мешать в камине, чтоб огонь разгорелся пожарче и согрел хорошенькие ножки молодой мисс, а она в это время прочитала вслух подпись, что под тем портретом: «Боже, сохрани мне память!». И они с моей бедной женой завели речь про эту подпись. И удивительное дело (ведь кто бы мог подумать, что им обеим недолго оставалось жить!), обе в один голос сказали, что это очень хорошая молитва, и если им не суждено дожить до старости, они бы горячо молились об этом за тех, кто им всего дороже. «За моего брата», – сказала молодая мисс. «За моего мужа, – сказала моя бедная жена. – Боже, сохрани ему память обо мне, не допусти, чтобы он меня забыл!»
Слезы, такие горькие и мучительные, каких он еще никогда в своей жизни не лил, заструились по щекам Редлоу. Филипп, всецело поглощенный воспоминаниями, не замечал ни этих слез, ни встревоженного лица Милли, явно желавшей, чтобы он прервал свой рассказ.
– Филипп, – сказал Редлоу и положил руку на плечо старика. – Я – несчастный человек. Тяжко, хотя и по заслугам, покарала меня десница господня. Я не в силах понять то, о чем вы говорите, друг мой: я потерял память.
– Боже милостивый! – воскликнул старик.
– Я утратил воспоминания о горе, обидах и страданиях, – продолжал Ученый, – а вместе с ними утратил все, что надо помнить человеку.
Кто увидел бы, какая безмерная жалость выразилась на лице Филиппа, как он пододвинул свое просторное кресло, усадил Редлоу и горестно смотрел на него, соболезнуя столь огромной утрате, тот хоть отчасти понял бы, насколько дороги старости подобные воспоминания.
В комнату вбежал мальчик-найденыш и кинулся к Милли.
– Пришел, – сказал он. – Там, в той комнате. Мне его не надо.
– Кто пришел? – спросил Уильям.
– Тсс! – отозвалась Милли.
Повинуясь ее знаку, он и старик Филипп тихо вышли. Редлоу, даже не заметивший этого, поманил к себе мальчика.
– Мне она больше нравится, – ответил мальчик, держась за юбку Милли.
– Так и должно быть, – со слабой улыбкой сказал Редлоу. – Но ты напрасно боишься подойти ко мне. Я больше не буду таким злым, как раньше. Тем более с тобою, бедняжка!
Сперва мальчик все же не решался подойти; но потом, уступая легонько подталкивавшей его Милли, понемногу приблизился и даже сел у ног Ученого. Тот, сочувственно и понимающе глядя на ребенка, положил руку ему на плечо, а другую протянул Милли. Она наклонилась, заглянула ему в лицо и, помолчав, сказала:
– Мистер Редлоу, можно мне с вами поговорить?
– Ну конечно! – ответдл он, подняв на нее глаза. – Ваш голос для меня как музыка.
– Можно мне кое о чем спросить?
– Спрашивайте о чем хотите.
– Помните, что я говорила, когда стучалась к вам вчера вечером? Про одного человека, который когда-то был вам другом, а теперь стоит на краю гибели?
– Да, я припоминаю, – не совсем уверенно ответил Редлоу.
– Вы поняли, о ком я говорила? Не сводя глаз с Милли, Редлоу провел рукою по волосам мальчика и покачал головой.
– Я скоро отыскала этого человека, – сказала Милли своим ясным, добрым голосом, который казался еще яснее и добрее оттого, что она смотрела на Редлоу такими кроткими глазами. – Я воротилась в тот дом, и с божьей помощью мне удалось найти его. И вовремя. Еще совсем немного – и было бы слишком поздно.
Редлоу перестал гладить волосы мальчика, прикрыл другой рукою руку Милли, чье робкое, но ласковое прикосновенье, казалось, проникало ему прямо в душу, как и ее голос и взгляд, и внимательней посмотрел на нее.
– Этот человек – отец мистера Эдмонда, того молодого джентльмена, которого мы давеча видели. На самом деле его зовут Лэнгфорд. Припоминаете вы это имя?
– Да, я припоминаю это имя.
– А этого человека?
– Нет, человека не помню. Может быть, он когда-то нанес мне обиду?
– Да!
– А, вот что. Тогда это безнадежно… безнадежно.
Редлоу покачал головой и, как будто безмолвно умоляя о сострадании, тихонько сжал руку Милли, которую все еще не выпускал из своей.
– Вчера вечером я не пошла к мистеру Эдмонду, – продолжала Милли. – Мистер Редлоу! Попробуйте слушать меня так, как если бы вы все хорошо помнили.
– Я весь – внимание.
– Во-первых, я еще не знала тогда, правда ли, что это его отец; и потом, я боялась, я не знала, как он после своей болезни перенесет такое известие, если это правда. А когда я узнала, кто этот человек, я все равно не пошла, но уже по другой причине. Он очень долго жил врозь с женою и сыном, он стал чужим в своем доме, когда сын был еще крошкой, так он мне сам сказал, – покинул, бросил на произвол судьбы тех, кого должен бы любить и беречь больше всего на свете. И ведь он был прежде джентльменом, а за эти годы падал все ниже и ниже, и вот, смотрите сами… – Она поспешно выпрямилась, вышла из шйанаты и тотчас вернулась в сопровождении того несчастного, которого Редлоу видел минувшей ночью.
– Вы меня знаете? – спросил Ученый.
– Я был бы счастлив, а это слово мне не часто случалось произносить, – я был бы счастлив, если бы мог ответить: нет! – сказал этот человек.
Редлоу смотрел на него, жалкого и униженного, и смотрел бы еще долго в тщетной надежде припомнить и понять, но тут Милли вновь склонилась над ним, взяла его за руку, и он перевел на нее вопрошающий взгляд.
– Посмотрите, как низко он пал, совсем погибший человек! – шепнула она, указывая на вошедшего, но не сводя глаз с лица Редлоу. – Если б вы могли припомнить все, что с ним связано, неужто в вашем сердце не шевельнулась бы жалость? Подумайте, ведь когда-то он был вам дорог (пусть это было очень давно, пусть он обманул ваше доверие) – и вот что с ним сталось!
– Надеюсь, что я пожалел бы его, – ответил Редлоу. – Да, наверно пожалел бы.
Он мельком взглянул на стоявшего у дверей, но тотчас опять перевел глаза на Милли и смотрел на нее так пристально и пытливо, словно силился постичь то, о чем говорила каждая нотка ее голоса, каждый лучистый взгляд.
– Вы человек ученый, а я ничему не училась, – сказала Милли. – Вы весь свой век все думаете, а я думать не привыкла. Но можно я вам скажу, почему мне кажется, что хорошо нам помнить обиды, которые мы потерпели от людей?
– Скажите.
– Потому что мы можем прощать их.
– Милосердный боже! – молвил Редлоу, поднимая глаза к небу. – Прости мне, что я отверг твой великий дар, который роднит смертных с тобою!
– И если память когда-нибудь вернется к вам (а мы все на это надеемся и будем об этом молиться), разве не будет счастьем для вас вспомнить сразу и обиду и то, что вы простили ее? – продолжала Милли.
Снова Ученый взглянул на стоявшего у дверей – и опять устремил внимательный взгляд на Милли; ему казалось, что луч света от ее сияющего лица проникает в его окутанную сумраком душу.
– Он не может возвратиться домой. Он и не хочет туда возвращаться. Он знает, что принес бы только стыд и несчастье тем, кого он так бессердечно покинул, и что лучший способ загладить свою вину перед ними – это держаться от них подальше. Если дать ему совсем немного денег, только умно и осторожно, он уехал бы куда-нибудь в дальние края и там жил бы, никому не делая зла, и, сколько хватит сил, искупал бы зло, которое причинил людям прежде. Для его несчастной жены и для его сына это было бы величайшим благодеянием, только самый добрый, самый лучший друг мог бы сделать для них так много, и они об этом никогда бы не узнали. А для него это спасенье, подумайте, ведь он болен и телом и душой, у него ни честного имени, ничего на свете не осталось.
