Труды дня - Киплинг Редьярд Джозеф (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
— Они славно поправляются, — сказала Вилльям. — Теперь у нас только двадцать пять детей. Женщины начинают брать их обратно.
— Так вы смотрите за детьми?
— Да, миссис Джим и я. Но мы не подумали о козах. Мы пробовали сгущённое молоко с водой.
— Есть потери?
— Больше, чем хочется вспоминать, — с дрожью проговорила Вилльям. — А у вас?
Скотт ничего не сказал. Много похорон было на его пути, много матерей, оплакивавших детей, отданных ими на попечение государства.
Потом вышел Хаукинс с бритвой в руке, на которую с жадностью посмотрел Скотт, так как отросшая у него борода не нравилась ему. Когда сели обедать в палатке, он рассказал все в немногих словах, словно доложил официальный рапорт. Миссис Джим по временам сморкалась, а Джим опускал голову, но серые глаза Вилльям были устремлены на чисто выбритое лицо, и Скотт, казалось, рассказывал только ей. Она наклонилась среди рюмок, облокотившись подбородком на руку.
Щеки у неё впали, шрам на лбу выделялся ещё больше, но круглая шея подымалась, словно колонна, из рюшки вокруг ворота блузки, составлявшей установленный вечерний костюм в лагере.
— По временам выходило ужасно глупо, — говорил Скотт. — Ведь я, знаете, мало что знал о доении и о маленьких детях. То-то надо мной будут смеяться, когда рассказ об этом дойдёт до севера!
— Пусть смеются, — высокомерно сказала Вилльям. — Мы тут исполняли должность кули. Я знаю, что Джек исполнял, — обратилась она к Хаукинсу, и высокий человек любезно улыбнулся.
— Ваш брат чрезвычайно деятельный офицер, Вилльям, — сказал он, — и я сделал ему честь, обращаясь с ним, как он того заслуживает. Помните, я пишу конфиденциальные рапорты.
— Тогда вы должны написать, что Вилльям — чистое золото, — сказала миссис Джим. — Не знаю, что бы мы делали без неё. Она была для нас всем.
Она положила свою руку на руку Вилльям, загрубевшую от правления лошадьми; Вилльям нежно погладила её руку. Джим смотрел на всех с сияющим видом. Со служащими дело шло хорошо. Трое из наиболее некомпетентных людей умерли, и на их места поступили лучшие. С каждым днём приближалось время дождей.
Голод удалось остановить в пяти из восьми участков, да и смертность была уже не так велика — сравнительно. Он внимательно оглядел Скотта, как людоед оглядывает человека, и наслаждался его мускулами и здоровым видом.
«Он чуточку сдал, — сказал себе Джим, но все же может работать за двоих». Тут он заметил, что миссис Джим телеграфирует что-то ему, по домашнему коду телеграмма гласила: «Дело ясное! Взгляните на них».
Он взглянул и прислушался. Вот все, что говорила Вилльям:
— Чего же можно ожидать от страны, где «бхисти» (водовоза) называют «тунни-кутч»?
И все, что отвечал Скотт, было:
— Я буду страшно рад вернуться в клуб. Оставьте мне танец на рождественском балу. Оставите?
— Далеко отсюда до Лауренс-Холла, — сказал Джим. — Возвращайтесь пораньше, Скотт. Завтра надо отправлять повозки с рисом. Вам надо начать погрузку в пять часов.
— Неужели вы не дадите мистеру Скотту хоть одного дня отдыха?
— Очень бы хотелось, Лиззи. Боюсь, что нельзя. Пока он стоит на ногах, мы должны использовать его.
— Ну, по крайней мере, у меня был один европейский вечер… Клянусь Юпитером, чуть было не забыл! Что мне делать с моими младенцами?
— Оставьте их здесь, — сказала Вилльям, — мы позаботимся о них, а также столько коз, сколько можете выделить нам. Мне нужно научиться доить.
— Если вы встанете завтра рано, я покажу вам. Мне приходилось доить; между прочим, у половины из них бусы и какие-то вещи на шее. Пожалуйста, не снимайте, на случай, если появятся матери.
— Вы забываете, что у меня есть некоторый опыт в этом деле.
— Надеюсь, что вы не переутомитесь.
В голосе Скотта не было сдержанности.
— Я позабочусь о ней, — сказала миссис Джим, телеграфируя телеграммы в сто слов, пока уводила Вилльям, а Скотт отдавал приказания для новой кампании. Было очень поздно — почти девять часов.
— Джим, вы грубое животное, — сказала ему жена вечером.
Глава Голода хихикнул.
— Нисколько, дорогая. Я помню, как устраивал первый Джандальский посёлок ради одной девушки в кринолине, а ведь какая она была тоненькая, Лиззи?.. С тех пор я ни разу не работал так хорошо. Он будет работать, как демон.
— Но ты мог бы дать ему один день.
— И довести дело до конца? Нет, дорогая, теперь для них самое счастливое время.
— Я думаю, ни один из них, милый, не знает, что такое с ним. Ну разве это не прекрасно? Разве не чудесно?
— Встанет в три часа, чтобы научиться доить, благослови её Господь! О боги, зачем мы должны становиться старыми и толстыми!..
— Она милочка. Она сделала много под моим руководством…
— Под твоим! На следующий же день по приезде она взяла все дело в свои руки, а ты стала её подчинённой и осталась ею до сих пор. Она управляет тобой почти так же хорошо, как ты управляешь мной.
— Она не управляет мной, и потому-то я люблю её. Она прямолинейна, как мужчина — как её брат.
— Её брат слабее. Он постоянно приходит ко мне за приказаниями, но он честен и жаден до работы. Сознаюсь, я привязался к Вилльям, и если бы у меня была дочь…
Разговор прервался. Далеко от этого места, в Дераджате, уже двадцать лет виднелась могила ребёнка; ни Джим, ни его жена не говорили больше о ней.
— Во всяком случае, ответственность лежит на тебе, — прибавил Джим после минутного молчания.
— Да благослови их Бог! — сонным голосом сказала миссис Джим.
Раньше чем побледнели звезды, Скотт, спавший в пустой повозке, проснулся и молча принялся за дело: будить Феза Уллу и переводчика так рано ему было жаль. Так как он опустил голову до самой земли, то не слышал, как подошла Вилльям, пока она не наклонилась над ним с чашкой чая и куском поджаренного хлеба с маслом в руках. Она была в старой амазонке тёмного цвета; глаза её ещё были сонными. На земле, на одеяле барахтался маленький ребёнок, другой заглядывал через плечо Скотта.
— Эй, маленький буян, — сказал Скотт, — как, черт возьми, рассчитываешь ты получить свою порцию, если не успокоишься?
Свежая белая рука удержала ребёнка, который задохнулся было, когда молоко полилось ему в рот.
— Доброго утра, — сказал доильщик. — Вы не можете себе представить, как извиваются эти малые.
— О, могу, — она говорила шёпотом, потому что все вокруг спало. — Только я пою их с ложки или через тряпки… Ваши толще моих… И вы делали это день за днём, по два раза в день? — Голос её был еле слышен.
— Да, это было глупое положение. Ну теперь попробуйте, — сказал он, уступая место девушке. — Смотрите! Коза не корова.
Коза протестовала против любительницы, и произошла борьба, во время которой Скотт подхватил ребёнка. Пришлось делать все снова, и Скотт тихо и весело смеялся. Однако ей удалось накормить двух детей и ещё третьего.
— Ну разве маленькие не хорошо берут! — сказал Скотт. — Я научил их.
Оба были очень заняты и увлечены, как вдруг совершенно рассвело, и, прежде чем они успели опомниться, лагерь проснулся, а они оказались стоящими на коленях среди коз и покрасневшими до ушей. Но даже если бы весь мир вынырнул из тьмы, он мог слушать и видеть все, что происходило между ними.
— О, — неуверенно сказала Вилльям, хватая чай и хлеб. — Я приготовила это для вас. Теперь все холодное, как лёд. Я думала, что, может быть, вы не найдёте ничего готового так рано. Лучше не пейте. Это холодно, как лёд.
— Это мило с вашей стороны. Все хорошо. Я оставлю моих ребят и коз у вас и миссис Джим, и, конечно, всякий в лагере покажет вам, как надо доить.
— Конечно, — сказала Вилльям; она становилась все розовее и розовее, все величественнее и величественнее по мере того, как шла к своей палатке, энергично обмахиваясь блюдечком.
В лагере раздались пронзительные, жалобные крики, когда старшие из детей увидели, что их нянька отправляется без них. Фез Улла снизошёл до шуток с полицейскими. Скотт побагровел от стыда, когда услышал громкий хохот Хаукинса, сидевшего на лошади.
