Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Диккенс Чарльз (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
Старый Мартин пристально смотрел на него.
– То ли вы, чем казались у Пекснифа, или совсем другое, и к тому же еще и шут гороховый, я не знаю и знать не хочу, – сказал Джонас, глядя в землю и улыбаясь, – но вы мне не нужны. Вы здесь так часто бывали при жизни вашего брата, так любили его (ведь вы с вашим любезным братцем только что не колотили друг, друга,, ей-богу), оно и не удивительно, что вы так привязались к дому; только дом-то в вас не нуждается, и чем скорей вы его оставите, тем лучше, а то как бы вам не опоздать. А что касается моей жены, старик, так отошлите ее домой немедленно, не то ей же будет хуже. Ха-ха! Вы круто повернули дело! Но за это еще не повесят человека, что он держал у себя для собственной надобности на пенни яда, который украли два старых дурака, а потом разыграли целую комедию. Ха-ха! Видите: вон дверь!
Его подлое злорадство, боровшееся с трусостью, стыдом и сознанием вины, было так гнусно, что все отвернулись от него, словно он был бесстыдной и грязной гадиной, омерзительной на вид. И тут на нем сказалось пагубное действие его последнего темного дела. Если б не это, рассказ старого конторщика, быть может, тронул бы его хоть сколько-нибудь, если б не это, быть может даже и в нем произошла бы благотворная перемена, – оттого, что с души свалилась такая тяжесть. Но, совершив злодеяние, он накликал на себя бессмысленную, неотвратимую опасность, и теперь в самом его торжестве слышалось отчаяние – исступленное, неукротимое, бешеное отчаяние, сокрушение о том, что напрасно он подверг себя такому риску; и это сокрушение ожесточало его, лишало рассудка, заставляло скрежетать зубами в минуту ликования.
– Мой добрый друг! – сказал Мартин, кладя руку на плечо Чаффи. – Вам не хорошо здесь оставаться. Идемте со мной.
– Совершенно как он! – воскликнул Чаффи, глядя ему в лицо. – Мне почти верится, что это ожил мистер Чезлвит. Да, возьмите меня с собой! Хотя подождите, подождите!
– Чего же? – спросил Мартин.
– Я не могу оставить ее, бедняжку! – сказал Чаффи. – Она была очень добра ко мне. Я не могу ее бросить, мистер Чезлвит. Благодарю вас от всего сердца. Я останусь здесь. Мне уже недолго ждать; это не так важно.
Произнося эти слова благодарности, он кротко покачал седой головой; и миссис Гэмп, которая теперь втиснулась в комнату вся без остатка, растрогалась до слез.
– Прямо счастье, – сказала она, – что такой милый, хороший, почтенный старичок не попался в когти Бетси Приг, а он обязательно попался бы, ежели бы не я; факт налицо, с этим не поспоришь.
– Вы слышали, что я вам сейчас сказал, старик, – обратился Джонас к своему дяде. – Я не потерплю, чтобы подкупали моих людей, будь то мужчина или женщина. Вы видите эту дверь?
– А вы сами видите эту дверь? – ответил голос Марка из-за порога. – Взгляните на нее.
Он взглянул, и глаза его приковались к двери. Роковой, зловещий, оскверненный порог. Его омрачила смерть старика отца и скорбная поступь молодой жены; сколько раз на него ложилась тень дряхлого конторщика; ноги убийцы попирали его! Но что это за люди стоят там, в дверях?
Неджет впереди всех.
Чу! Вот оно близится, бушуя, как море! Продавцы газет бегут по улице, крича об этом направо и налево; окна распахиваются настежь, и обитатели домов выглядывают из них; люди останавливаются на мостовой и на тротуаре и слушают; колокола, те самые колокола, начинают звонить – мечутся в пляске один над другим, шумно радуясь этой вести (так же звучали они в его расстроенном воображении), сотрясая свою воздушную арену.
– Вот этот человек, – сказал Неджет, – у окна.
Трое других вошли в комнату, схватили его и заковали. Заковали так быстро, что не успел он отвести глаз от сыщика, как руки его были в кандалах.
– Убийство, – сказал Неджет, оглядываясь на изумленных зрителей. – Пусть никто не вмешивается.
Разноголосая улица повторила: убийство, варварское и ужасное убийство, убийство, убийство, убийство! Слово катилось от дома к дому, эхо передавало его от камня к камню, пока голоса, все затихая, не слились в отдаленный гул, казалось твердивший то же слово.
Все стояли молча, глядя друг на друга и прислушиваясь к уходящему вдаль шуму.
Мартин заговорил первым.
– Что это за ужасная история? – спросил он.
– Спросите его, – сказал Неджет. – Вы его друг, сэр. Он может нам сказать, если захочет. Он знает больше меня, хотя и я знаю многое.
– Откуда же вы столько узнали?
– Недаром же я следил за ним так долго, – возразил Неджет. – Я никогда ни за одним человеком не следил так внимательно, как за ним.
Еще одно из призрачных воплощений грозной правды! Еще один из многих образов, в которых она являлась ему, возникая из пустоты. Этот человек, последний, кого он мог заподозрить, шпионил за ним; этот человек, сбросив с, себя личину притворной застенчивости, ограниченности и слепоты, обернулся зорким врагом! Мертвец, восставший из гроба, поразил бы и ужаснул бы его менее!
Игра была окончена; погоня завершилась; веревка на его шею была уже готова. Если бы каким-либо чудом ему удалось вывернуться, то, куда бы он ни обратился, в какую бы сторону ни побежал, везде перед ним возникнет новый мститель и преградит ему дорогу – младенец, возмужавший в один миг, или мгновенно помолодевший старец или слепец, который прозрел, или глухой, к которому вернулся слух. Выхода не было. Он бессильной грудой сполз по стене на пол и с этой минуты уже ни на что не надеялся.
– Я не друг ему, хотя на мою долю выпал позор быть его родственником, – сказал мистер Чезлвит. – Расскажите, где вы за ним следили и что вы видели?
– Я следил за ним повсюду, – отвечал Неджет, – ночью и днем. Я следил за ним до последнего времени, не зная ни сна, ни отдыха, – его осунувшееся лицо и налитые кровью глаза подтверждали это. – Я и не подозревал, к чему это приведет, так же не подозревал, как и он, когда он выскользнул отсюда ночью, в том платье, которое потом, связав в узелок, бросил в воду с Лондонского моста!
Джонас корчился, лежа на полу, как человек под пыткой. Он испустил сдавленный стон, словно его ранило острым лезвием, и так рванул железные кандалы на своих руках, словно готов был разорвать себя самого, будь его руки свободны.
– Тише, родственник! – сказал старший из полицейских. – Не буяньте.
– Кого это вы зовете родственником? – сурово спросил старый Мартин.
– Вас, между прочим, – ответил тот.
Мартин испытующе посмотрел на него. Тот лениво сидел верхом на стуле, облокотясь на спинку, и грыз орехи, бросая скорлупу за окно, чем и продолжал заниматься во все время разговора.
– Да, – сказал он, угрюмо кивнув, – вы вольны до самой своей смерти отрекаться от племянников, но Чиви Слайм есть Чиви Слайм, где бы он ни находился. А не кажется ли вам, однако, что для вашей родни зазорно служить в полиции? Меня можно выкупить.
– Везде эгоизм! – воскликнул Мартин. – Эгоизм, Эгоизм! Каждый из них думает только о себе!
– А вы бы избавили их от этого труда и подумали бы о других, а не только о себе, – возразил его племянник. – Посмотрите на меня! Неужели вы можете видеть человека, принадлежащего к вашей семье, человека, у которого в мизинце больше таланта, чем у других в голове, одетым в полицейскую форму? Неужели вы можете видеть его и не устыдиться? Я взялся за это ремесло нарочно, для того чтобы пристыдить вас. Хотя я не думал, что мне придется производить аресты в кругу нашей семьи.
– Если ваше беспутство и беспутство ваших близких друзей довело вас до этого занятия, – ответил старик, – я еще не вижу тут большой беды. Вы честно зарабатываете свой хлеб, и этого уже достаточно.
– Не придирайтесь к моим друзьям, – возразил Слайм, – они были когда-то и вашими друзьями. Не говорите мне, что вы не нанимали моего друга Тигга, вам меня не провести. Мы с ним из-за этого поссорились.
– Я нанимал его, – возразил мистер Чезлвит, – и я платил ему.
– Хорошо, что вы это сделали вовремя, – сказал его племянник, – а не то было бы слишком поздно. Сам он сполна рассчитался за все, хотя и не по своей воле.
