В ногу! - Андерсон Шервуд (лучшие книги онлайн TXT) 📗
«Почему она вдруг так близко подошла ко мне? Не потому, конечно, что она женщина, — я уверен в этом». — Он пытался отогнать эту мысль, внимательно наблюдая за людьми внизу.
В Угольной Бухте начинался митинг. На мостовой возле самого тротуара лежал ящик, и на него взобрался Майк Гартнет, зарабатывавший хлеб ловлей белок и продажей птичьих яиц; Мак-Грегор когда-то беседовал с ним на холме. Видно было, что Майк испуган. Он скороговоркой представил слушателям крупного мужчину с плоским носом, после чего тот взобрался на ящик и начал рассказывать забавные истории, чтобы завладеть вниманием шахтеров, покатывавшихся со смеху.
Мак-Грегор прислушался. Ему хотелось, чтобы дочь гробовщика была здесь, в этой окутанной сумерками комнате, и сидела бы рядом с ним. Он охотно рассказал бы ей о жизни большого города и о том, какой беспорядочной и бесполезной кажется ему современность. Им овладела грусть, и он задумался о мертвой матери и о другой женщине, которая скоро должна умереть.
— Впрочем, так лучше. Возможно, иного выхода и нет. Может быть, человек должен умереть для того, чтобы завершить свой жизненный путь, — прошептал он.
На ящике посреди улицы уже стоял высокий человек и говорил. Это был социалист, специально приехавший из большого города, и темой его речи была грядущая социальная революция.
По мере того как этот человек говорил, Мак-Грегору начало казаться, что челюсти оратора опускаются книзу от долгой болтовни. Да и все его тело, казалось, было кое-как скроено на скорую руку и не обладало никакой силой. Оратор подпрыгивал на ящике и размахивал руками, которые казались не частью его тела, а свободно подвешенными придатками.
— Голосуйте за нас, и дело будет сделано! — кричал он. — Неужели вы позволите кучке людей вечно править вами? Вы здесь живете, как скоты, и платите дань своим господам! Воспряньте, рабочие! Присоединитесь к нам в грядущей борьбе! Вы сами можете стать господами, если только дадите себе труд хорошенько поразмыслить.
— Нет, вам придется сделать что-то большее, чем поразмыслить! — крикнул изо всех сил Мак-Грегор, далеко высунувшись из окна. Как всегда, им овладела слепая ярость, когда он услышал, что человек сыплет пустыми фразами. Вспомнились прогулки, которые он иногда предпринимал ночью по улицам большого города, вспомнилась атмосфера хаоса и неразберихи вокруг. И здесь в угольном городке было то же самое: везде можно было видеть пустые, бессмысленные лица и нескладные, расхлябанные тела.
— Человечество должно стать одним огромным кулаком, готовым разнести мир одним ударом! Оно должно быть готово сбить с ног все, что стоит на его пути, — крикнул он толпе, в изумлении слушавшей его, и чуть не до истерики напугал жен рудокопов, сидевших в комнате возле тела его покойной матери.
Глава III
Похороны Нэнси Мак-Грегор были в своем роде событием в Угольной Бухте. В представлении рудокопов образ этой женщины был окружен ореолом. Они боялись и ненавидели ее мужа и ее рослого сына, обладателя двух здоровенных кулаков, но к ней питали некоторую нежность. «Она потеряла все свои деньги, раздавая нам хлеб», — говорили они, ударяя кулаками по стойке бара. Разговоры о ней не прекращались. То, что она два раза теряла мужа, — однажды, когда его вытащили из-под обломков завала, затуманившего его разум, и вторично, когда его обуглившийся труп был извлечен из шахты, — было, пожалуй, забыто, но рудокопы помнили, что у этой женщины когда-то была булочная и что во время забастовки она бесплатно раздавала им хлеб.
В день похорон шахтеры поднялись из копей и группами стояли на улице возле пустовавшей булочной. Те, которые работали в ночной смене, помылись и надели бумажные воротнички. Кабатчик запер свое заведение, спрятал ключи в карман и молча стоял на улице, глядя в окно комнаты Нэнси Мак-Грегор. Вот показались на дороге рудокопы дневной смены. Поставив свои обеденные ведерки на каменную плиту перед кабаком, они пересекали полотно железной дороги, опускались на колени и мыли лицо в буроватой воде ручейка, протекавшего под насыпью.
Из комнаты до них доносился голос священника, худощавого, чем-то похожего на осу, молодого человека с черными волосами и глубокими тенями вокруг глаз. Позади магазинов громыхали груженные углем вагонетки.
Мак-Грегор, в новом черном костюме, сидел подле гроба, глядел в стену и думал свои думы.
Позади него поместилась дочь гробовщика. Она наклонилась и, почти касаясь стула, стоявшего перед ней, зарылась лицом в платок и плакала. В тесно набитой комнате, полной шахтерских жен, ее плач перекрыл голос священника; посреди молитвы она внезапно сильно закашлялась и вынуждена была вскочить и быстро выйти.
Вскоре гроб вынесли на улицу, на которой образовалась похоронная процессия. Подобно сконфуженным, неуклюжим мальчикам, шахтеры разделились на группы и шли, переглядываясь и глупо улыбаясь, позади черного катафалка и повозки, где ехали сын умершей со священником. Собственно говоря, они не думали, что придется провожать гроб до самой могилы, а вспоминая, как вел себя по отношению к ним сын этой женщины, далеко не были уверены, что ему приятно их присутствие.
Мак-Грегор ничего не подозревал. Он сидел в повозке рядом со священником и невидящими глазами глядел через головы лошадей. Он думал о жизни в большом городе, о том, что он будет делать там впоследствии, об Эдит Карсон и о парикмахере, который сидел в парке и рассказывал о своей жизни, о том, как он жил вместе с матерью в Угольной Бухте.
По мере того как процессия взбиралась на холм, Мак-Грегор все больше проникался чувством нежности к матери. Впервые в жизни он подумал, что жизнь этой женщины была полна смысла и что по-своему она была героиней, терпеливо прожив десять трудовых лет с Мак-Грегором Взбалмошным. Руки Мак-Грегора задрожали, и он расправил плечи. Он вдруг очнулся и осознал, что тупые, прокопченные угольной пылью дети труда волочат свои усталые ноги вверх по холму.
Зачем? Мак-Грегор поднялся и, повернув голову, стал пристально изучать их. Он всей душой стремился найти в этой черной массе рабочих нечто такое, что было глубоко запрятано в них, что стало бы ключом к тайникам их сердец, нечто такое, чего он никогда раньше не искал и во что никогда не верил.
Стоя на коленях, Мак-Грегор наблюдал за шахтерами, медленно поднимавшимися вверх по холму. Внезапно в его душе произошел один из тех переворотов, которые являются наградой стойким сердцам. Сильный порыв ветра приподнял дымовую завесу с доменных печей и окутал ею склон холма по другую сторону долины. Казалось, этот ветер поднял также завесу, туманившую глаза Мак-Грегора. У подножия холма вдоль железной дороги он мог различить маленький ручеек, в котором текла вода красно-бурого цвета, и вылинявшие красные домишки шахтеров. Красный цвет доменных печей, красное зарево заходящего солнца и, наконец, красный ручеек, протекавший по долине, подобно потоку крови, — все это глубоко запечатлелось в мозгу шахтерского сына. Он тщетно пытался воскресить в себе ту ненависть к городку и шахтерам, которая раньше питала его душу; но ненависть эта не возвращалась. Он долго смотрел вниз на рудокопов ночной смены, шагавших вслед за катафалком, и ему казалось, что они также, подобно ему самому, поднимаются от маленьких грязных домишек, стремясь уйти от берегов, залитых кровью, к чему-то новому. Но к чему именно? Мак-Грегор медленно покачал головой, как измученное животное. Он что-то хотел найти для себя и для всех этих людей. Он согласился бы лежать трупом, как его мать, Нэнси Мак-Грегор, чтобы только найти ответ, в котором так нуждался.
И вдруг, словно в ответ на душевный крик Мак-Грегора, рудокопы пошли в ногу. Казалось, какой-то импульс одновременно охватил все эти ряды согбенных, усталых от труда фигур. Может быть, они тоже оглянулись и уразумели величие той картины, которая красным и черным была написана на окружающем ландшафте. Может быть, они были так взволнованы этим, что их плечи распрямились и песня жизни, дремавшая в течение долгого времени, запела в их телах…
