Могикане Парижа - Дюма Александр (мир бесплатных книг .TXT) 📗
Священник угадал, что происходило в душе девушки и какой страх наполнял в эту минуту ее сердце.
– Граф Пеноель, – сказал он, – достойный и благородный отец. Он сочувствует вам, и я принес вам его благословение.
Кармелита вскрикнула, она собрала все свои силы, поднялась с дивана и, опустившись на колени, очутилась у ног аббата Доминика.
– Ах, отец мой! Отец мой! – повторяла она, утопая в слезах. – Он, значит, не проклял меня…
Она не могла сказать ничего более: ее глаза закрылись, лицо побледнело, как мрамор, руки вытянулись вдоль подушки, она опустила голову на руки, – казалось, с легким вздохом вылетела жизнь из этой слабой оболочки.
– Господи! – набожно воскликнул монах, испугавшись смертельной бледности лица девушки. – Неужели ты сделаешь раба своего снова вестником смерти?
У Фражолы были в запасе все медикаменты, необходимые в подобных случаях, так как обмороки Кармелиты были очень часты. Она дала ей понюхать спирту и, видя, что это средство недостаточно, потерла ей виски уксусом. Обморок продолжался, и ничто не указывало на то, что Кармелита сможет прийти в себя.
Фражола подошла к столу, она взяла там флакон, которым пользовалась в отчаянных случаях. Это была уксусная кислота, которой она обыкновенно растирала грудь своей подруги, когда обмороки были слишком продолжительны и принимали небезопасный характер.
– Отец мой, – сказала она монаху, – будьте так добры, перейдите в другую комнату.
– Я совсем удалюсь, – сказал Доминик. – Меня самого ждут дома, и я пришел прямо сюда с единственной целью исполнить обязанность, которую считал для себя священной. Позаботьтесь, чтобы она простила мне неловкость, с которой я передал ей слова отца моего друга.
И положив в руку Фражолы талисман, полученный им от графа Пеноеля, значение которого он вкратце объяснил девушке, Доминик оставил комнату.
Растирания произвели свое действие. Кармелита очнулась, открыла глаза и стала искать взором аббата Доминика.
– Где он? – спросила она удивленным тоном. – Неужели я видела его во сне?
– Нет, – сказала Фражола, – он был здесь.
– Доминик, не правда ли?
– Да.
– Куда же он делся?
– Ты потеряла сознание, и он ушел, не желая тебя беспокоить.
– О, как желала бы я его увидеть! – воскликнула Кармелита.
– Ты увидишься с ним только завтра, позже, когда у тебя будет достаточно сил слушать и отвечать.
– О, я сильна, я необыкновенно сильна! – вскричала Кармелита. – Вспомни только, что мне нужно задать ему бездну вопросов: он был с ним в последние минуты. Где он? Где его положили? Не правда ли, Фражола, мы поедем на его могилу?
– Да, моя милая, непременно, будь только спокойна.
– Кажется, он говорил мне, не правда ли, что его отец простил меня, что он меня даже благословил.
– Да, он тебя простил, да, он благословил тебя. Ты видишь, что Господь с тобою.
– О, – прошептала Кармелита, падая снова на диван, – отчего же я не с ним?
И, сложив руки, она стала молиться, но так тихо, что нельзя было разобрать произносимых ею слов.
– Вот это хорошо, – сказала Фражола, – молись, бедняжка, в молитве найдешь ты покой, утешение, силу. Молись, закрой свои прекрасные глаза и постарайся заснуть.
– Не думаю, чтобы я была в состоянии это сделать, – сказала Кармелита, – возьми мои руки.
– Они горят, как в огне.
– Мне кажется, что я не выдержу сейчас лихорадки, Фражола.
Фражола снова опустилась на колени перед Кармелитой и, взяв ее руки в свои, сказала:
– О, милая сестра, где же та сила, которой ты сейчас гордилась? Первое слово сломило тебя, как слабую тростинку, как нежный цветок. Ты не обманула меня, но ты обманываешь сама себя; ты далеко не была так сильна, как предполагала.
– Я приготовилась к страданию и горю, но не к радости, Фражола. Я сумела бы выдержать печаль, – радость сломила меня.
– Бедная подруга!
Кармелита сжала судорожно руки Фражолы.
– Обещал возвратиться, не правда ли?
– Да.
– Когда?
– Скоро, но…
– Что но?
– Чтобы ты ожидала с большим нетерпением его возвращения, он оставил кое-что для тебя…
– Что такое? Для меня? – вскричала Кармелита. – О, дай же скорее!
– Подожди немного, – сказала Фражола, обнимая шею Кармелиты, притягивая ее к себе и целуя.
– Зачем ждать, Фражола?
– Но, – сказала девушка, – потому что…
И она остановилась.
– Потому что…? – повторила Кармелита.
– Потому что это большая радость, и я хочу тебя к ней приготовить.
– Боже мой! Ты меня терзаешь.
– Чтобы потом тебя сильней обрадовать, милая сестра.
– Говори, говори скорей, я этого желаю! Что оставил для меня добрый Доминик?
– Подарок.
– Подарок мне? – спросила Кармелита с удивлением.
– Подарок, присланный тебе графом Пеноелем, драгоценный дар… сокровище!
И Фражола улыбалась улыбкой ангела после каждого слова.
– Фражола, я умоляю тебя, – сказала живо, почти нетерпеливо Кармелита, – отдай мне то, что тебе поручили передать.
– Позволь мне обходиться с тобою, как с ребенком, Кармелита.
Кармелита опустила голову на грудь.
– Делай, как знаешь, – сказала она, – только остерегайся ходить слишком далеко: я не выдержу.
– Ты опять падаешь духом; успокойся – от спокойствия к хладнокровию один только шаг. Пожелай энергично – и ты будешь сильная.
– Теперь смотри, – сказала Кармелита, и она улыбнулась Фражоле. – Хочешь более? Ты права, всегда права! Я положу свою голову к тебе на грудь и так останусь до тех пор, пока ты не велишь мне поднять ее – и тогда только ты отдашь мне подарок графа Пеноеля…
Она сделала над собой усилие и проговорила, улыбаясь:
– Подарок отца Коломбо.
– Хорошо, – сказала Фражола, в свою очередь, тоже улыбаясь, – ты героиня, и я не заставлю тебя долго ждать.
Фражола встала, но на этот раз Кармелита удержала ее.
– Фражола, моя благородная, святая Фражола, – сказала она, – кто выучил тебя лучше всякого медика излечивать раны моего сердца? А жизнь покажется мне прекрасной, пока я буду держать тебя за руку.
– Нечего делать, – сказала Фражола, – надобно наградить дитя за его послушание.
И высвободив тихонько свою руку из руки подруги, она отошла за диван и, взяв из шифоньерки талисман графа, отдала его Кармелите, развернув предварительно бумагу.
– Его мать, – сказала она, повторяя слова графа, – срезала эти волосы с его головы в день его рождения.
– Милосердный Боже! – воскликнула Кармелита, бросаясь к локону с порывом львицы, отыскавшей своих детенышей. – Милосердный Боже! Это волосы моего Коломбо…
И в эту минуту холодное и безжизненное после смерти Коломбо сердце девушки вдруг озарилось лучом неизъяснимой радости и счастья.
Она взяла локон, рассматривала его со всех сторон, покрывала его слезами и поцелуями и потом, поднеся его к губам Фражолы, сказала:
«Ты его также любила, как брата, поцелуй же эти прелестные волосы, о милая моя сестра!..»
XII. Портрет святого гиацинта
Улица По-де-Фер, параллельная улицам Ферон и Кассет, была самая темная из всех улиц Сен-Жерменского предместья в пору, когда происходили события, о которых мы рассказываем. Трава, пробиваясь между камнями мостовой, не тревожимая прохожими, росла себе пышно на приволье. Ее можно было принять за церковный двор или сельское кладбище: до такой степени эта улица навевала своим видом глубокое спокойствие и тихую грусть.
Но если она была темна со стороны улицы Вье-Коломбье, где она начиналась, то ее нельзя было упрекнуть в недостатке света со стороны улицы Вожирар, где она оканчивалась. На ней, примыкавшей с этой стороны к Люксембургскому саду, сосредоточивались все лучи, которыми обдает солнце сад дворца Медичи. Для ученого, философа или поэта жить на этой тихой зеленеющей улице было настоящим волшебным сном.
Там жил, как мы уже сказали, Доминик Сарранти: он занимал второй этаж дома, лежавшего напротив отеля графа Ко с с е-Брисака. Три комнаты, составлявшие его жилище, были однообразно выкрашены белой масляной краской, как стены кельи, под стать шерстяной белой ткани его одежды. Семь или восемь маленьких картин испанских мастеров, эскиз Лесюера и другой эскиз Доминикино говорили о хорошем художественном вкусе обитателя этого убежища. К этому месту улицы По-де-Фер направился аббат Доминик, перейдя улицу Турнон. Встретив возвращение аббата радостными восклицаниями, привратница вручили ему письмо, при виде которого строгое лицо Доминика просияло радостью: он узнал почерк – письмо было от его отца.